Какими окольными дорогами ни шла бы жизнь Моше бен Маймона и какими бедами ни полнилась бы она, ее путь был определен им самим — он стремился вести жизнь ученого, писать книги, возглавлять и наставлять евреев мира. Земные заботы о пропитании никогда не занимали его слишком сильно, даже в последнее время, когда семейное дело Маймонидов — торговля драгоценными камнями — начало процветать. Давид заботился о том, чтобы мирские заботы не тревожили старшего брата и не сбивали его ученый ум с избранного пути. И хотя треволнения и печали этого мира то и дело вторгались в жизнь семьи, Моше встречал их так же, как трудности, с которыми он сталкивался в учении, — вооруженный логикой и верой.
Ни Моше, ни Давид никогда не подвергали сомнению заключенный между ними договор, потому что он естественным образом вытекал из их отношений. Давид, будучи на девять лет моложе Моше, был не только дорог сердцу Моше как младший брат — он был и его учеником. Те глубокие познания в еврейском Законе и обычаях, которыми обладал Давид, он усвоил от своего любящего учителя, Моше. Братья были источником радости и поддержки друг для друга во время самых тяжких испытаний, которые выпали на долю их семьи после того, как она покинула Кордову.
Торговля Маймонидов ширилась, и Давиду приходилось все чаще отправляться в деловые путешествия. Поначалу он странствовал с торговыми караванами по дорогам Северной Африки и Египта, затем ему пришлось совершать морские плавания, длительность которых зависела от разных обстоятельств. Едва ли это было по сердцу его близким. Они тревожились о нем из-за опасностей, которым он постоянно подвергал свою жизнь. На суше ему грозили племена, живущие в пустыне, — они грабили караваны и убивали путников. Путешествия же по морю представляли еще большую угрозу, поскольку кроме пиратов следовало страшиться кораблекрушения. Когда Давид уезжал, Моше молился о том, чтобы его поездка окончилась благополучно, и усердствовал в просьбах Небесам до тех пор, пока не лицезрел возлюбленного брата вновь. Каждый раз, когда Давид отправлялся в очередное плавание, Моше писал письма, содержавшие, как правило, молитвы о счастливом возвращении, и отправлял их туда, где брату предстояло сесть на корабль.
До нас дошла копия, по крайней мере, одного из таких посланий, адресованных Давиду. В 1174 году Давид готовился к особенно выгодному предприятию — поездке в Индию. Он собирался продать там драгоценные камни, и эта сделка обещала принести немалый доход как семье Маймонидов, так и другим людям, которые доверили свои драгоценности отважному купцу. Вот фрагмент этого письма:
«Только Господь знает, как я страдаю, и какая тяжесть лежит у меня на сердце,
В разлуке с моим возлюбленным братом и другом.
Да хранит его Господь от всякого вреда, и да воссоединимся мы с ним в Египте, если будет на то воля Господа!»
Но этим надеждам не суждено было сбыться. Корабль пошел на дно в Индийском океане, и все, кто был на нем, погибли. Вместе с Давидом семья Маймонида потеряла почти все драгоценные камни — у них осталось лишь несколько камней, которые Давид не взял с собой в странствие. И после того достатка, которым впервые со времен жизни в Кордове наслаждалась семья Маймонида, она снова оказалась в крайней бедности.
Моше еще не оправился от смерти отца, и потеря Давида стала для него непоправимым несчастьем. Ни вера, ни философия не могли принести ему утешения; он с каждым днем все больше погружался в столь глубокую тоску, что у него не оставалось сил ни на что. Спустя несколько лет он описал свое горе в письме к Йефету бен Элиаѓу, даяну из Акко, с которым подружился во время недолгого пребывания семьи рабби Маймона в Святой Земле. Вот что писал Рамбам:
«В Египте... на мою долю выпал страшный удар, причинивший мне намного больше горя, чем все пережитое за эти годы, а именно, смерть самого прекрасного и праведного человека в мире. Он утонул, пересекая Индийский океан, и с ним было потеряно целое состояние, принадлежащее мне, ему и другим. На мое попечение он оставил вдову и маленькую дочку.
Целый год после того дня, когда я получил это печальное известие, я покоился на ложе своем, страдая от жара и отчаяния. С тех пор прошло восемь лет, но я все еще скорблю, и ничто не может меня утешить. Да и что могло бы меня утешить? Он вырос на моих руках, был моим братом, моим учеником. Он занимался торговлей и зарабатывал деньги, благодаря чему я мог оставаться дома и посвящать все свое время ученым занятиям. Он знал Талмуд и Библию и был превосходным грамматистом. Моей единственной радостью было видеть его. Теперь моя радость обратилась в горе. Он ушел в вечную обитель и оставил меня сломленным в чужой земле. Стоит мне только увидеть то, что написано его рукой, или одну из принадлежавших ему книг, и мое сердце слабеет, а горе вновь пробуждается. Говоря кратко, «горюя сойду к сыну моему в преисподнюю»[52]. И если бы изучение Торы не услаждало меня, и изучение философии не отвращало меня от горя, я не смог бы выстоять в моем бедствии».
Когда было написано это письмо, со смерти Давида прошло уже довольно много времени, и Моше вновь смог погрузиться в изучение Торы и философских трудов. Но для того чтобы полностью оправиться от удара, Рамбаму понадобилось немало лет. И по крайней мере, в течение года, последовавшего за смертью брата, он не мог найти утешения в ученых занятиях и написании книг. Рамбам был безутешен, он не хотел ни видеть, ни слышать ничего, что творилось вокруг. Как нередко бывает с людьми, пережившими тяжкое потрясение, он заболел и слег. В этом состоянии он пребывал около года, страдая не только от горя, но также от лихорадки и сердечной болезни — правда, мы не можем знать наверняка, чем были вызваны эти недуги. Маймонид упоминает и сыпь, но нельзя быть уверенными, что она имела психосоматический характер.
Много позже, когда Маймонид уже имел многолетний опыт врачевания, он написал медицинский трактат, в котором описал депрессию. Читатель может легко догадаться, что автор рассказывает о состоянии, которое когда-то довелось пережить ему самому.
«Когда человек могучего сложения, со звучным голосом и румяным лицом, слышит неожиданную весть, которая очень огорчает его, то можно видеть, что лицо его бледнеет, румянец исчезает, спина горбится, голос колеблется, а когда он пытается говорить громче, он не может, ибо его сила ослабла. Более того, его охватывает дрожь, пульс замедляется, глаза закатываются. Веки его наливаются такой тяжестью, что он не в силах поднять их, кожа становится холодной, а аппетит пропадает».
Когда самое тяжелое время стало потихоньку отходить в прошлое, Рамбам смог осмотреться, увидеть реальное положение дел и подумать о том, как можно найти выход из положения, в котором оказалась его семья. Несколько драгоценных камней, оставленных Давидом, были уже проданы, денег оставалось совсем немного. Маймониду было тридцать шесть лет, у него не было никаких средств к существованию, на нем лежала ответственность за вдову Давида, ее сестру и маленькую дочь, а кроме того, его собственную сестру, вольноотпущенника и нескольких слуг. У нас нет достоверных сведений об этом, но, по-видимому, либо до этих событий, либо вскоре после них Маймонид женился. Как он мог зарабатывать на жизнь себе и всем своим домочадцам?
Мысль о том, чтобы брать деньги за преподавание Торы, была для него невыносима. Об этом убеждении он не раз писал в своих трудах. Он не мог отказаться от него даже в таких тяжелых обстоятельствах. Но он имел и разностороннее светское образование, был сведущ в философии и иных науках. В сущности, философия была столь же дорога ему, сколь и еврейский Закон. И теперь Рамбам мог прибегнуть к ней, чтобы решить денежные затруднения — например, занимаясь преподавательской деятельностью. Однако доход, на который он мог рассчитывать как учитель, ни в коей мере не был способен удовлетворить нужды большой семьи Рамбама. Поэтому он решил стать врачом.
С раннего детства Моше влекло к книгам по медицине, стоявшим на полках в библиотеке рабби Маймона. Мальчика интересовало, как протекает та или иная болезнь, как организм противостоит недугу. Рамбам был хорошо знаком с трудами греческих основоположников медицинской науки — Гиппократа и Галена; ему были известны и труды их последователей — Аретея, Сорана, Павла Эвгинского и Орибаза. Он разбирался в лечебных травах, занесенных в обширный травник, который составил врач и ботаник Диоскорид в первом веке н.э. И конечно же он был так хорошо знаком с биологическими теориями Аристотеля, как если бы сам ставил описанные тем опыты и проводил наблюдения.
Крайне важно добавить, что Рамбам, будучи подлинным ученым, изучал также трактаты, написанные ведущими врачами того времени. Среди них был раввин и врач, живший в X веке, рабби Ицхак Исраэли (865-955), а также трое врачей-мусульман: Альбукасис (Абу аль-Касима аз-Заѓрави, 1050-1122), Авензоар (Абу Марван ибн Зуѓр, ум. 1162) и, возможно, старый друг Рамбама Аверроэс (Абу аль-Валид Мухаммад ибн Ахмад ибн Рушд, 1126-1198). Все они родились или в самой Кордове, или неподалеку от нее. Но самые знаменитые мусульманские врачи были уроженцами Персии. Рамбам, разумеется, прилежно изучил написанные ими многочисленные труды по клинической медицине. Этих врачей звали Разес (Абу Бакр Мухаммад ибн Закария ар-Рази, 865-925), Гали-Аббас (Али ибн Аббас, ум. 982), и Авиценна (Абу Али Хусайн ибн Абдаллах ибн Сина, 980-1037)[53]. Первые двое из них жили за два столетия до Маймонида, третий умер за сто лет до его рождения, но их теории и практические рекомендации по-прежнему находили широкое применение не только в мусульманском мире, но и в христианских странах. В это время в Европе не было крупных ученых-медиков, и монархи практически всех христианских стран нанимали в качестве личных врачей арабов или евреев, даже если в их странах не было мусульман, а евреи подвергались жестоким гонениям.
