«Это наверняка не тот Иларий. — Паломник благоговейно перекрестился. — Тот старец воистину велик, благодатью равен Антонию Великому, силой духа подобен Серафиму Саровскому. Он великий прозорливец и мой духовный отец, так что не смейте его хулить! Этот благодатнейший схимник, видимо, скрывался на Святой горе от людских глаз, и поэтому о нём ничего здесь не знают».
Паломника заверили, что на Афоне каждая собака всё обо всех знает и попросили описать внешность Илария.
«Да точно он! Приехал Илларионом, а уехал Иларием, помним мы такого. Как же он подставил отца Симеона! Такой подлости свет не ви — дывал!»
Но паломник только рассердился на тех, кто нападал на его духовного отца — великого афонского старца и, посчитав, что монахи просто завидуют благодати отца Илария и клевещут на святого, повернулся к ним спиной и, больше ни слова не говоря, ушёл. А оставшиеся в недоумении монахи ещё долго обсуждали слова паломника о том, что к «старцу» на приём занимают очередь с самого утра.
Теперь перейдем к другому нашему «герою» — Андрею. Около полугода тот бродил по Святой горе как сиромаха, от монастыря к монастырю, от скита к скиту.
Наконец, он прибился к зилотам, которые построили себе небольшую келью в Василии Великом. Зилоты всегда старались быть радушными и помогать как друг другу, так и всем нуждающимся.
Некоторые святогорцы считают, что в глубине души зилоты понимают, что они, всё‑таки, не правы. И это побуждает их более обычных монахов хранить заповеди Христовы, чтобы доказать не только другим, но, прежде всего, самим себе истинность своего учения. Потому и мятежный Эсфигмен с радостью принимал к себе всех желающих и, с помощью своих покровителей на большой земле, организовывал им получение abtotita — греческого гражданства. В Эсфигмене на сей день самое большое братство Святой горы — около ста пятидесяти человек всех национальностей. Как властные монахи Протата, афонского правительства, ни пытались приструнить безчинников, Эсфигмен стоял насмерть и даже выпускал свой журнал, где обличал поместные православные Церкви в вероотступничестве. Журнал, к слову сказать, был отпечатан на прекрасной бумаге и издавался на нескольких языках, что, честно говоря, заставляло сомневаться в том, что зилотов «морят голодом», блокируя в море корабли с продовольствием, которые собирали всем миром для Эсфигмена многочисленные последователи зилотства.
И вот, однажды Андрей, афонский сиромаха, уже порядком подуставший бродить по Афону в поисках пристанища, нашёл свой путь афонского пострига. Если Илларион украл постриг у друга, то его молодой последователь решил украсть его у зилотов.
«Почему бы и нет? Ведь это же настоящие вероотступники и обмануть их не столь грешно, как православных». Так думал измотанный бродяжничеством Андрей.
И хотя некоторые официальные монастыри, такие как Дохиар, также принимали почти всех и даже делали иностранцам гражданство, но его насельникам приходилось работать по двенадцать часов в сутки, да ещё и хранить молитвенный устав Иосифа Исихаста. А такой путь для Андрея был неприемлем.
И вот однажды он, идя на бдение в Ватопед, встретил по дороге знакомого зилота. Тот тоже бродил из монастыря в монастырь, поскольку никак не мог усидеть в своей келье.
— Куда идешь, Андрей?
— На бдение в Ватопед.
— В Ватопед? Зачем тебе идти к этим масонам? Английская разведка и черная аристократия через принца Чарльза уже давно владеют этим монастырём [9].
— Да я же не на масонов иду смотреть, а пение послушать да поесть. Думаю, меня сегодня примут, я в Ватопеде уже месяц как не был.
Зилот скорчил презрительную гримасу.
— Не продавай своё первородство за чечевичную похлебку, как Исав.
— Не нагнетай, Григорий. Мне просто надо поесть. Пусть масоны меня покормят, что в этом плохого?
— Андрей, разве наши зилотские кельи когда‑нибудь отказывали голодным в куске хлеба, а странникам — в крыше над головой? Пойдем сначала в Эсфигмен, а потом к нам, на Василия Великого, живи у нас хоть месяц. Тебе не обязательно становиться зилотом. Просто живи, молись как тебе угодно.
— Ну, не знаю.
— А что — «не знаю»! Мотаешься по Святой горе, как неприкаянный. Пойдем, брат, поживёшь у нас, трудиться будешь по силам, молиться. Ну, как?..
Через два месяца жизни на Василия Великого Андрей перекрестился в зилотскую веру и перестал поминать в своих молитвах патриархов поместных церквей. Но оставаться здесь он тоже не мог, — зилоты были большими подвижниками и, хотя Андрея никто не заставлял подвизаться, как они, он спиной чувствовал неодобрительные взгляды, когда, случалось, просыпал на молитву.
Паломники, приезжающие из России, тоже, в большинстве своём, зилотство не одобряли и считали Андрея вероотступником, а некоторые и еретиком. Тогда у него и возник этот хитроумный план.
Через месяц зилоты увидели, что Андрей стал подвижником и настоящим ревнителем истинной веры. Он молился по десять часов и выказывал стремление к уединению. Патриархов поместных Церквей он также хулил по нескольку часов на дню, что заставило зилотских старцев признать Андрея русским братом. И через месяц брат Андрей был пострижен в схиму с именем Адриан и поселился в одной карульской пещере.
..А ещё через месяц отец Адриан покаялся и вернулся в лоно Церкви, прихватив из отпадшего зилотства великий ангельский постриг. А ещё спустя пару месяцев он вернулся в Россию, где быстро стал иеросхимонахом, охмурив одного монахолюбивого владыку.
Теперь отец Адриан — духовник женского монастыря и игумен мужского. Его духовные чада нисколько не сомневаются в благодатности своего «афонского старца».
Каждый год на Святую гору из России приезжает около десяти человек с намерением остаться там на какое‑то время. Не все они ищут подвига, но почти все — афонского пострига.
Поэтому хотелось бы призвать православных быть бдительными — грядут «афониты». Афон — это как известный бренд, марка монашества, а известные бренды всегда подделывают. Остерегайтесь подделок, дорогие мои, и да поможет нам всем Христос.
Жил, а, может быть, и по сей день живёт на Святой горе юродивый старец Анфим. Годами бродил он из монастыря в монастырь, из кельи в келью; обуви не носил, пел невпопад византийские гимны и беспрестанно молился Богу. Никто не подозревал, что этот старец видит то, чего не видят другие. В общем, что вам, православным, объяснять — старец Анфим был обычным святогорским юродивым.
И вот однажды ночевал он на вершине Святой горы в храме Преображения Господня. Прошло уже три часа после захода солнца — в это время монахи в большинстве своём прекращают молиться, и демоны становятся намного смелее. Выйдя из храма, старец вдруг услышал какой-то шум, доносившийся со стороны малого Афона. И увидел Анфим духовным зрением, что на Антиафоне дьявол созвал бесов на совет.
Воссев на огромный трон из костей, украшенный черными черепами, он спросил, хорошо ли нечистые духи искушают подвижников благочестия. Бесы, перебивая друг друга, принялись описывать свои подвиги. Один чертёнок похвалялся, что заставил некоего смиренного уравновешенного старца выругаться на паломника. Другой поведал, что поссорил двух старых друзей пустынников (Анфим знал этих пустынников и воскорбел об их ссоре).
Наконец, дьявол ударил большой костью по медному котлу, призывая подчинённых к вниманию.
— Так, а теперь заткнитесь все и слушайте меня! Кто‑нибудь из вас знает послушника Василия из Ватопеда? Этот монах вызывает у меня серьёзные опасения. Чувствую я, из него может получиться великий старец. Кто‑нибудь из вас, льстецов и лгунов, подобрал к нему ключ? Отвечайте!
Бесы снова наперебой завопили, что, мол, на редкость послушливый и добродетельный этот Василий; что старшим братьям не перечит, а с младшими — милосерден и ласков; что молится много, а ест мало. И сколько ни пытались его искушать, этот монах всегда отражает самые хитрые их козни постом и молитвой.
И вдруг один бесёнок выкрикнул, что, мол, знает он слабое место Василия. Дьявол рявкнул:
— Всем заткнуться! А этот пусть говорит!
Вмиг наступила тишина. Тогда бес взобрался на камень, словно на трибуну, и сказал:
— Василий во всём безупречен, но есть у него одна сердечная страсть — девушка по имени Эвридики. Я нащупал эту брешь, когда проверял его прошлое. Оказывается, он дружен с нею с самого детства, даже был влюблён в неё, и та отвечала ему взаимностью. После того, как Василий поступил в число послушников Ватопеда, Эвридики, скорбя о своей любви, не стала выбирать других женихов, а пошла в женский монастырь, что на острове близ Афона.
Бесёнок сделал паузу, явно упиваясь уделённым ему вниманием.
— И что дальше? — Дьявол грозно нахмурил брови.
