Жан-Клод Ларше - Бог не хочет страдания людей

Вершина бесстрастности в страдании открыто проявляется в способности страдать с радостью (что не значит «с удовольствием» и не имеет ничего общего с мазохизмом) и еще более в способности благодарить Бога в страдании. Преподобный Максим Исповедник пишет, касаясь этого поведения, так: «Неровные пути, то есть натиски невольных искушений, станут гладкими путями, когда ум, благосклонно приняв [все] немощи, скорби и нужды, [не перестает пребывать в духовной] радости и благодушии и через невольные труды лишает всякой силы владычество добровольных страстей»[316].

Комментируя апостола Павла, свт. Иоанн Златоуст замечает, что страдания «приносят пользу тем, кто переносит их

114

с мужеством»[317] и «рождают всякого рода блага для тех, кто терпит их со смирением»[318]. Принимать духовно страдания — значит позволять человеку иметь прогресс во внутренней жизни. «[Терпеливо] принимающий скорбь плоти, — пишет преп. Максим Исповедник, — становится испытанным, совершенным и цельным. Испытанным, потому что обрел опыт противоположностей, присущих чувству; совершенным, потому что с помощью воздержания и терпения он непреклонно сражается и с плотским наслаждением, и со скорбью плоти; цельным, потому что, имея дело с воюющими друг против друга противоположными расположениями чувства, сохраняет непоколебимыми и незапятнанными [духовные] навыки, которые всегда пребывают у него тождественными своему логосу»[319].

Только тогда страдание может дать ему возможность быть очищенным от грехов. Эта очистительная функция страдания часто подчеркивается святыми отцами[320] вслед за апостолом Петром, который утверждает: страдающий плотию перестает грешить (1 Пет. 4:1). «Вменяются нам в оставление грехов… и болезнь, и немощь, и измождение плоти», — гово-

115

рит свт. Иоанн Златоуст[321], видящий в них «печь, в которой мы очищаемся»[322]. Преп. Варсануфий пишет одному из своих духовных чад: «…сколько попустит тебе [Бог] поскорбеть в теле, столько подаст и облегчения в согрешениях твоих»[323]. Свт. Василий Великий со своей стороны отмечает, что часто «телесные страдания служат к обузданию греха»[324]. И Преп. Максим Исповедник констатирует, что «скорби телесные смывают позор души»[325]. Свт. Иоанн Златоуст подчеркивает парадокс: «За [прародительский] грех нам дана была печаль, и этой печалью мы очищаемся от греха… Грех породил печаль, печаль истребила грех»[326]. И святой пророк Исаия восхваляет совершающиеся изменения: Вот, во благо мне была сильная горесть (Ис. 38:17).

Надо, однако, подчеркнуть, что этот эффект очищения менее обязан самому страданию, чем милосердному прощению Бога, которое свидетельствует о Его сострадании и которое в недрах страдания рождает человеческое терпение. Преп. Марк Подвижник пишет об этом так: «В невольных скорбях сокрыта милость Божия, которая влечет переносящего оные к покаянию и избавляет от вечной муки»[327].

В равной степени страдание позволяет человеку быть очищенным и освобожденным от его страстей. Святая Синклитикия учит: «Изнемождения нашего тела» и все подобные

116

вещи «являются очищением наших желаний»[328]. Преп. Максим Исповедник отмечает, что душа, «которая принимает скорби и нужды… лишает всякой силы владычество добровольных страстей»[329]. И преп. Варсанофий констатирует: «Скорбь избавляет нас от плодов болезни души»[330].

Духовно переносимое страдание может в равной степени предохранить человека от новых страстей, потому что, поскольку оно принято, оно не дает больше места страстям, которые рождались из-за желания избежать его. С другой стороны, оно составляет противовес и тормоз влечению, рожденному удовольствием[331], и таким образом позволяет избавиться от страстей, которые порождают это влечение.

Преп. Максим Исповедник развивает эти две идеи и объясняет, как тот, кто един со Христом, по Его милости отвергающий всякое влечение к удовольствию и всякий страх перед скорбью, находит себя освобожденным от того, что эти две страсти порождают и питают: самолюбие и страсти, которые проистекают из него, и как, став бесстрастным, он неизменно живет во Благе: «Стало быть, кто не стремится к телесному наслаждению и совершенно не боится страдания, тот стал бесстрастным в отношении их; вместе с рождающим их самолюбием он убил и все [происходящие] через них и от них страсти совокупно с неведением — изначальнейшим из зол — и весь предался устойчивому, пребывающему и всегда тождественно-

117

му Благу, по естеству всецело пребывая с Ним неподвижным, открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу (2 Кор. 3:18) Божию и созерцая из световидного сияния в себе божественную и неприступную славу»[332].

В самом деле, невольное страдание может стать «добровольной добродетелью»[333] для того, кто переносит его духовно. Преп. Максим Исповедник отмечает, что «благодаря… терпению в отношении того, что от нас не зависит, мы выращиваем прекрасные и зрелые плоды добродетелей»[334].

Страдание дает человеку возможность развивать, в частности, добродетель терпения до самой высокой степени. В связи с этим свт. Иоанн Златоуст отмечает, что «нет ничего равного терпению, проявляющемуся при болезнях. Подлинно, эта добродетель — царица благ по преимуществу и вершина венцов; и подобно тому, как оно царствует над остальными добродетелями, так точно и в нем самом в особенности этот вид блистательнее прочих»[335]. Терпение в страдании порождает другие добродетели, в частности верность (или постоянство в вере), которая в свою очередь порождает надежду, как это подчеркивает апостол Павел (Рим. 5:3–4)[336].

Страдание в равной степени дает человеку возможность стать более смиренным[337], ибо смирение прямо связано с покая-

118

нием, для развития которого, как мы это видели, страдание предоставляет благоприятную почву[338]. Как отмечает преп. Максим Исповедник, «смирение составляется сначала внешне, телесно, через перенесенные скорби»[339].

В связи с таким воздействием страдание располагает человека к молитве[340], которая сама является источником множества других духовных благ, потому что она взывает к благодати Бога и открывает человека к ее принятию.

В целом страдание дает человеку возможность приблизиться к Богу и тесно соединиться с Ним. Страдание часто открывает человеку тщетность человеческой помощи, ее бессилие или по меньшей мере ее временный и ограниченный характер. Только обратившись к Богу, человек может в страдании найти самую сильную поддержку, наиболее важную помощь и самое большое утешение. В страдании человек усиленным и трагическим образом познает ограниченность своей природы в ее падшем состоянии. Теряет ощущение силы (и даже саму силу) и самодостаточности, которыми он часто обладал, когда был полностью здоров. Наоборот, он остро осознает слабость, хрупкость, недостаточность, относительность своего существования и положения в этом мире. Он видит себя в своей бедности и онтологической наготе (ср. Быт. 3:7), признает, что он — прах (Быт. 3:19). В опыте страдания он невольно теряет то, что привязывает его к этому миру, обнажается, упрощается. Он приходит к концентрации на главном или жела-

119

ет прийти к этому. Все это предрасполагает его повернуться к Богу и привязаться к Нему одному и возлагать свои надежды только на Него, постоянно искать Его помощи, во всем полагаясь лишь на Его благодать.

Иначе говоря, страдание дает человеку возможность развить свою любовь к Богу.

Но оно также предоставляет ему возможность усилить эту любовь. В самом деле, страдание испытывает человека, предоставляя ему искушения потерять веру и надежду на Бога, удаления от Него, бунта против Него и Его отрицания. Борясь с этими искушениями и оставаясь единым с Богом, чего бы это ни стоило, человек свидетельствует о своей нерушимой привязанности к Нему.

По всем причинам, которые мы только что привели, страдание может стать возможностью к освящению и таким образом к святости, как это отмечает свт. Григорий Богослов[341]. Это, однако, предполагает предварительное духовное предрасположение, которое обуславливает его испытание и определяет, каким образом его правильно употребить.