С давнего времени в обители наблюдалось такое правило. Перед наступлением Великого поста, в воскресный день, совершалось, по обыкновению, таинство и каждый причащался Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа. Приняв несколько пищи, собирались все в храме, и после коленопреклоненной молитвы иноки прощались один с другим; и каждый, падая перед настоятелем, просил молиться за него. Отворялись ворота, и выходили с пением стихов: «Господь Просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся?» Оставался один или двое для охранения монастыря (впрочем, ворам красть было нечего), собственно же для совершения службы. Каждый содержал себя, как хотел или мог. Один нес с собой хлебец, другой финики, иной — размоченные бобы, а у другого не было ничего, кроме одежды. Питались, когда требовала нужда природы, травами пустыни. Правилом положено было не встречаться одному с другим. Перейдя Иордан, ходили вдали один от другого… Каждый жил для себя и Бога, постоянно поя псалмы и в определенное время принимая пищу. Так проводили все время поста, а перед светлым днем Воскресения Христова возвращались в обитель, чтобы торжествовать Праздник Ваий с вайями, по чипу церкви.
По уставу обители Зосима на пост также вышел в пустыню. Дней 20 ходил он в пустыне Иорданской с тайным предчувствием чего‑то особенного. Однажды в полдень усердно молился он с лицом, обращенным к востоку, и неожиданно увидел, что кто‑то мелькнул мимо него, как привидение. Опасаясь обольщения, он оградил себя крестным знамением и продолжал молитву. Окончив ее, он обратился и увидел, что кто‑то тихо идет мимо него. Нагое тело идущего сожжено солнцем, волосы короткие и белые, как снег.
Убежденный, что видит одного из святых жителей пустыни, у которого можно научиться совершенству духовному, Зосима запылал желанием узнать жизнь дивного пустынника. Забывая свои лета, он побежал за явившимся. Тот усиливался уходить от старца и перебежал через пересохшее русло реки. Зосима кричал: «Кто бы ты ни был, служитель Божий, сжалься над хилым стариком, желающим испросить твоих молитв и благословения. Зачем ты бежишь от меня, бедного грешника? Вспомни, что сам Бог, Которому ты служишь, не отвергает никого». На краю русла Зосима услышал ответ: «Умоляю тебя Богом, блаженный Зосима, не приближайся более ко мне; если хочешь говорить со мной, брось мне плащ твой; прикрыв наготу мою, я попрошу тебя благословить грешницу».
Удивленный тем, что его называет по имени женщина, вовсе не известная ему, Зосима понял, что его знает она по откровению. Он бросил ей дырявый плащ свой и отворотился. Тогда незнакомка, прикрытая плащом, перешла на его берег и упала к ногам его, прося благословения. В восторге радости и с чувством уважения Зосима также поклонился и просил благословения. В этой трогательной борьбе смирения святых пустынница защищала свое желание тем, что она жена–грешница. Зосима указывал также на свое недостоинство. «У тебя право священное благословить меня и призвать на меня благодать, ты пресвитер», — сказала явившаяся. «Она знает и то, что я пресвитер», — думал Зосима и еще более утвердился в мысли, что это необыкновенный Божий человек. «Я вижу, блаженная мать, — сказал Зосима, — что на тебе покоится Дух Божий и что, умертвив себя для мира, ты возвысилась до Всемилостивого твоим благочестием: не Сам ли Он открыл тебе мое имя и мой сан? Обилие благодати, живущей в тебе, выше сана моего, который без благочестия — осуждение для меня. Потому умоляю тебя любовию Спасителя нашего, благослови меня и молись за грешника, нуждающегося в твоих молитвах». Пустынница по послушанию сказала: «Бог милосердый, хранитель душ и тел наших, да будет благословен во веки». «Аминь», — отвечал Зосима.
Они поднялись. «Зачем пришел ты к грешнице? Нет, не ты, а Бог привел тебя, чтобы подарить мне духовное подаяние. Скажи же, св. отец, в каком состоянии находится христианство? Как управляется Церковь Божия?» — говорила пустынница. «По благости Иисуса Христа, Бог даровал твердый мир», — отвечал Зосима и просил рабу Божию помолиться о всем мире. Уступив этой новой настойчивой, как и прежняя, просьбе, явившаяся обратилась к востоку, подняла руки к небу и стала молиться так тихо, что Зосима не мог слышать слов ее. Молитва лилась к небу довольно долго. Зосима с изумлением видит, что молящаяся поднялась от земли на воздух более, нежели на локоть. Пораженный и испуганный, старец пал на землю и повторял слова: «Господи Иисусе Христе! Помилуй меня, грешного». Она окончила молитву и, подойдя к Зосиме, сказала: «Зачем, блаженный, впадаешь ты в это смущение? Я не дух, как подозреваешь ты, я — тело и кости, я грешница, но удостоена святого крещения». Затем оградила она крестным знамением чело, глаза и грудь и сказала: «Да избавит нас Господь от искушений демона силой Святого Креста».
Зосима, уверенный, что видит избранную слугу Божию, бросился к ногам ее и умолял рассказать, кто она, как долго живет в пустыне и какую ведет жизнь? Он представлял, что не праздное любопытство просит ее о том, а искреннее желание узнать для себя и других нужное для спасения души. «Я родом из Египта, — говорила пустынница, — мне было не более 12 лет, когда, предпочитая преступную свободу долгу питать родителей, я ушла в Александрию… Без ужаса не могу вспомнить, какую вела я там жизнь. Почти 17 лет предавалась я ужаснейшему распутству, и не для того, чтобы получать деньги, но только для того, чтобы удовлетворять похоти; я не просила денег у любовников, лишь бы они служили мне.
Живя так, на 29 году увидала я в летний день множество людей из Египта и Ливии, которые толпами направлялись к морю. Я спросила у кого‑то: что это значит? Мне отвечали, что эти люди отплывают в Палестину — торжествовать в Иерусалиме праздник Воздвижения Креста. Мне вздумалось отправиться с ними. Я не имела ничего, чтобы заплатить за переезд и прокормление, но была уверена, что преступления мои доставят мне все нужное. С наглостью бесстыдной распутницы привязалась я к молодым людям и с ними вошла на корабль. На пути тонула в мерзостях и то же делала в Иерусалиме.
Когда наступил праздник, пошла и я с другими в церковь. Но когда дошла до дверей, невидимая рука с силой отбросила меня от входа. Все входили, и никто никому не препятствовал. Три и четыре раза употребляла я усилие войти в храм, и каждый раз невидимая рука отбрасывала меня на площадь. Полная смущения и стыда, встала я на паперти в углу и размышляла о причине необычайного обстоятельства. Она объяснилась мне, лишь я бросила взгляд на мерзость моей жизни.
Благодать проникла в мое сердце, и я залилась горячими слезами, била себя в грудь безмолвно и терзалась. Рыдая и стеная, подняла я глаза и увидела, что стою перед иконой Божией Матери. Я обратилась к Ней с мольбой умилостивиться над грешницей, открыть ей вход во св. храм. Долго молилась я и с некоторой надеждой пошла к дверям церкви. Трепет объял меня перед входом, но я взошла в церковь. Я вошла и вместе с другими поклонилась Животворящему Кресту. Распростертая пред Ним, я изумлялась в трепете, что допускает Он до Себя такую преступницу.
Возвратясь к образу Пресвятой Богородицы, излила я благодарность за Ее милость и молила Ее горячими слезами указать мне путь покаяния. Тогда послышался мне голос издали:"Перейди Иордан, и там найдешь покой". Я чувствовала, что это относилось ко мне, и с горячими слезами воскликнула:"Владычица, Владычица! Не покидай меня!"Тогда же решилась я следовать голосу.
При выходе кто‑то подал мне три монеты со словами:"Прими, нонна!"Я купила на них три хлеба и, узнав дорогу за Иордан, отправилась. Весь день шла я, проливая слезы, и на закате солнца достигла храма Иоанна Крестителя на Иордане. Помолясь, омыла я лицо и руки в водах священной реки и возвратилась в церковь, где присутствовала при богослужении. Съев половину одного из трех хлебов, заснула я на земле, а утром переправилась через Иордан в челноке. Так я достигла пустыни и с тех пор одна, отрешенная от людей, живу здесь в ожидании милосердия Божия, укрепляющего своею благодатью кающихся и искренно обращающихся».
Пустынница принесла исповедь Зосиме в грешной жизни, но ничего не сказала, как жила она в пустыне. Потому Зосима снова просил ее открыть, давно ли она в пустыне, чем питалась и что испытала?
«Прошло около сорока семи лет, — отвечала она, — со времени выхода моего из Иерусалима в пустыню. У меня оставалось два с половиной хлеба, когда переправилась я через Иордан; понемногу съела я их и потом питалась травой. Борьба моя продолжалась 17 лет. Она была такова, что я теперь содрогаюсь. С одной стороны, невыразимо страдала я от голода и жажды. Мука усиливалась воспоминанием о вкусной пище и вине дней разврата моего. Злой дух воскрешал в мыслях со всей живостью распутные песни, которые я пела, и мерзкие, похотливые картины неисчислимых преступлений моих. С другой стороны, одежда, в которой вышла я, совсем распалась, и я подвергалась влиянию всех перемен, всем жестокостям времен года: то солнце жгло раскаленными лучами, то стужа охватывала меня. Тогда падала я на землю, сожженная или оледенелая, чувствовала я, что умираю, а тысячи искушений нападали на меня с демонскою силою.
