— Владыка, а отца Константина почему во иереи рукоположили да в деревню направили? Наверное, из города ему уезжать не хотелось?
— Не по своей воле поехал, верно. Ты же Константина знаешь. Пьяница он горький. Сколько раз жена приходила на него жаловаться. Я его и так и сяк усовещевал: не помогало. Пил, как сапожник.
— Наказали б его примерно, владыка!
— Ну, скажи на милость, как мне попов наказывать? Пробовал. Не помогает. И епитимью накладывал и в служении запрещал. Пьет, и все. Отстрани и его совсем, куда он денется, подумай? На работу его, дьякона, никто не примет. Значит, должен он отказаться от сана, церковь срамить. Решил его в деревню направить: там соблазна меньше. Знаешь, что послужило поводом к его посвящению?
— Откуда мне знать, владыка.
— Месяц думать будешь, не угадаешь. Газетный фельетон, ха-ха-ха! Допрыгался, удалец. Пьяным на вокзале валялся, весь, ты меня извини, в блевотине. Подобрали мирские и в вытрезвитель доставили. И раз — фельетон в городской газете. Я как раскрыл ее, ахнул, про нас. «Зеленый змий» назывался фельетон. Скандал, да и только. Что делать? Должен я как-то реагировать? Должен наказать? Должен. А как? Вот я и придумал: в деревню направлю. Но дьякон в деревне не нужен, средств нет его там содержать. Там бы хоть одного священника прокормить могла паства. Пришлось мне его скрепя сердце наказать… повышением, взять грех на душу. Ох, и трудно служение архиерейское! Ответ я буду держать пред богом за грех сей. Что поделаешь? Смотри, не стремись стать архипастырем.
— А я, владыка, и не стремлюсь. Я буду священником.
— Прекрасно. А теперь иди. Бог тебя благословит! Устал я.
Андрей откланялся.
На другой день Андрей решил отправиться к Лиде, повидать ее и разузнать, кстати, о Николае.
Лида встретила его несколько официальнее, чем прежде. Дома была и мать Лиды. Вера Николаевна, услышав голос Андрея, вышла и пригласила старого знакомого в дом.
Андрею пришлось рассказать о семинарии и даже схитрить, когда его спросили, доволен ли он пребыванием в ней. Он ответил утвердительно — не хотелось признаваться в известном разочаровании духовной школой перед людьми, которые не советовали туда поступать.
В свою очередь, Лида рассказала, что кончила несколько дней назад школу и собирается послать документы в Ленинградский педагогический институт.
Разговор перешел на Николая. Оказалось, что первое время после отъезда Андрея в Загорск он часто встречался с Лидой, бывал у нее дома. Однако, подчеркнула Лида, поскольку он ей никогда не нравился, она не поощряла его ухаживания. Постепенно Николай понял это, стал встречаться с нею реже, хотя и не прекращал знакомства.
Андрей поинтересовался, почему его прежний приятель бросил университет и решил стать дьяконом?
— Сейчас я тебе все объясню, — ответила Лида. — Сперва Коле нравился университет. Но вот подошла зимняя сессия. Он «завалил» два экзамена. Нужно было ликвидировать «хвосты», упорно работать, а тут еще и очередные занятия. Коля скрывал от меня свои неудачи, заявлял: все, мол, хорошо. К летней сессии он так и не сумел сдать экзамены. Вопрос, вероятно, был поставлен об его отчислении. Несколько недель назад он заявил, что уходит из университета, потому что решил стать дьяконом. Вот все, что мне известно. Теперь он не заходит больше ко мне. У него жена…
— Послушай, Лида, откуда она взялась? Ты что-нибудь знала о ней раньше?
— Представь себе, нет. Колька — хитрый. Он молчал о Людмиле, — так, кажется, ее зовут. И только тогда, когда он сказал мне, что уходит из университета и будет дьяконом, я спросила его, на ком он думает жениться, уж не на мне ли. Он рассмеялся и сказал: «Ты же не пойдешь за меня. Но я человек предусмотрительный и уже женился». — «На ком?» — удивилась я. «Мы, — говорит, — познакомились с Людмилой прошлым летом. После службы в соборе она сама подошла ко мне и заявила, что хотела бы со мной поговорить. Стали встречаться». И довстречались…
— Не понимаю…
— Ну, словом, она ждет ребенка…
— А она кто? Училась где-нибудь или работала?
— Учились где-то, в каком-то институте. Коля не говорит в каком, но теперь тоже бросила институт. Видно, недалекая и беспринципная девица…
— Теперь я начинаю их понимать. Одним махом сложный узел разрубили… Служить в церкви — это тебе не в университете учиться — проще и спокойнее. Только не пойму одного: как можно без веры в бога быть священнослужителем? По-моему, он неверующий!
— Трудно сказать, — подумав, сказала Лида. — Насколько я знаю, неверующим его не назовешь, но и верующим — тоже. Так, что-то среднее. Таким людям легче живется. Их не мучают сомнения, и они идут туда, где выгоднее. Но должна сказать, Андрей, я перестала уважать его. С тобой я хоть и не согласна, но начинаю понимать тебя: ты верующий и идешь своей дорогой. А он ни богу свечка, ни черту кочерга.
— Может, со временем и он обратится к богу. Кончит семинарию…
— Брось! Такие люди не меняют убеждений по той простой причине, что их нет у них. Им нечего менять! И семинарии он никакой не кончит. К чему она ему? Он своего добился.
— Поживем — увидим, — задумчиво сказал Андрей.
Прошло четыре года. Андрей окончил семинарию, поступил в духовную академию и учился уже на четвертом курсе.
Лида уехала в Ленинград, стала студенткой педагогического института. Сразу после поступления в институт она написала Андрею несколько писем, в которых рассказывала о Ленинграде, учебе, но затем переписка мало-помалу заглохла: разные у них были пути и интересы.
Из Николая получился заправский дьякон. Он раздобрел, нажил животик, голос его возмужал и окреп. Правда, вопреки церковной традиции он не отпустил ни бороды, ни усов, но богомолки прощали это, учитывая молодость отца Николая. Вскоре после свадьбы у Люды родилась дочь. Молодая мать стала примерной дьяконицей. По воскресеньям и праздникам она бывала в соборе, где служил ее муж, молилась. Она теперь выполняла все церковные обряды, часто причащала дочь «святых Христовых тайн».
Архиепископ, рукополагавший Николая во дьякона, умер. На его место патриархия назначила другого архиепископа, молодого, с высшим богословским образованием, быстро продвигающегося по иерархической лестнице церкви.
В духовных школах за это время никаких особых изменений не произошло. Руководство оставалось прежним, преподавательский состав — тоже.
Товарищи Андрея, едва дождавшись выпуска, сразу же пошли на приход священниками. В их числе был и Женя Тетнер, женившийся на дочери влиятельного московского священника и благодаря протекции тестя получивший доходнейшее место в одном из храмов Москвы. Тетнер отпустил бороду, длинные волосы, стал тучным. Изредка, на большие торжества, он в числе приглашенных представителей московского духовенства наведывался в «альма матер» на собственной «Победе» в сопровождении матушки — толстой, нескладной женщины, на которую батюшка не обращал ни малейшего внимания.
Большинство одноклассников Андрея не пожелало продолжать обучение в академии потому, что им надоела обстановка в духовной школе: они с нетерпением ждали того дня, когда можно будет освободиться от ее гнетущей атмосферы. Бурсаки не надеялись, что академия даст какие-то новые знания, ибо им было хорошо известно, что преподаются там в основном те же предметы, которые они проходили в семинарском курсе, лишь в более расширенном виде. Кроме того, окончание академии не сулило каких-либо особых благ. Да и о каких благах могла идти речь? Главным образом, о материальных. Однако материальные блага зависели исключительно от того, на какой приход получал назначение воспитанник духовной школы.
Получение же прихода зависело от двух обстоятельств: от протекции и от случая. Если почему-либо освобождалось место священника, то оно не могло долгое время оставаться вакантным. Посылали туда того, кто подвертывался под руку духовному начальству. Если было духовное лицо с академическим образованием, назначали его. Если такового не оказывалось, посвящали и семинариста.
Что касается богатых приходов, то на них старались назначить того, кто был известен в патриархии, за кого «замолвит словечко» какой-либо видный священнослужитель.
Была и еще одна сторона церковной карьеры — путь в архиереи. Но для этого надо было дать обет безбрачия: весь епископат православной церкви состоит из монашествующих. На этот шаг могли решиться немногие, так как перспектива была слишком неопределенной — неизвестно, сделают тебя епископом в будущем или нет, а в монахи идти надо было. Поэтому почти все предпочитали идти верным, проторенным путем священников: ведь все награды в церкви, повышения даются, как правило, в зависимости от стажа службы священника, а не от образования. Семинаристы по опыту своих предшественников знали, что пока те, кто стали студентами академии, тратят силы на богословскую премудрость, их более расчетливые товарищи успевают прослужить четыре года, получить несколько церковных наград и стать настоятелями. Случалось и так, что под начало такого настоятеля, окончившего всего лишь семинарию, в качестве рядового священника попадал его же товарищ, четыре года учившийся в академии.
