— Как себя чувствуешь, Смирнов? — спросил лекарь.
— Неважно.
— Температуру мерил?
— Я только проснулся.
— Меряй… А где Петя?
— Должно быть, в туалете.
— Что-то долго он там.
— А куда ему спешить.
Все-таки Андрей поднялся с постели и пошел в уборную. Дверь была заперта. Он постучал. Молчание. Андрей позвал Бородаева. Иван взволновался.
— Что с ним? Как он себя вчера вечером чувствовал?
— Вроде ничего. Только взбудораженный какой-то был.
И Андрей рассказал о ночном разговоре.
— Уж не случилось ли с ним чего? Пойду в семинарию, позову людей, пусть взломают дверь…
Вскоре он вернулся в сопровождении двух рабочих и помощника инспектора. Стали ломать дверь.
Когда ее сняли, предстала страшная картина: на крюке, вбитом в стену, на ремне от брюк висел удавившийся Петя.
Андрей не мог больше находиться в страшном для него теперь изоляторе, и его увезли в городскую больницу.
Здесь бурсака поместили не в общей палате, а в отдельной комнатушке, предназначенной для тяжелобольных. Видимо, больничное начальство учло, что семинарист не обычный больной. Чтобы избавить его от расспросов и любопытства посторонних, ему предоставили отдельное помещение.
Через два дня Андрея навестил Гатукевич. Андрей несказанно обрадовался ему. Отец Лев рассказал Андрею, что семинарское начальство, которому до крайности была неприятна история с самоубийством, постаралось замять ее. Бурсакам объявили, что Петя покончил с собой в припадке безумия, что и раньше он был не вполне нормальным и держали его в семинарии из жалости к человеку, которому некуда деться, и из уважения к его брату — примерному монаху и студенту духовной академии. Поскольку по церковным канонам самоубийц отпевать в храме не полагается и молиться за них нельзя, труп Пети отвезли сначала в морг, а затем похоронили на городском кладбище. Семинаристы и даже брат Петра в похоронах не участвовали, присутствовал один лишь Дон-Кихот, которого командировали «для порядка».
Гатукевич сказал Андрею, что решил не ехать на каникулы, чтобы усиленно заняться философией и побывать в Москве.
После ухода приятеля Андрей пробыл в больнице еще несколько дней. Дело шло на поправку, и ему уже разрешали прогуливаться по больничному коридору.
Палату, где лежал Андрей, обслуживала медицинская сестра, молоденькая девушка. Звали ее Машей. Приветливая, простая и веселая, она нравилась Андрею. Видимо, и он ей приглянулся. Несколько раз в день Маша заходила к нему, спрашивала, как он себя чувствует, приносила лекарства и сидела у койки, пока он измерял температуру.
Постепенно они разговорились. Маша расспрашивала молодого человека о семинарии, о его учебе, товарищах. Интересовалась, как он попал в столь необычное учебное заведение. Андрей рассказал ей о своем детстве, о том, почему стал верующим. В свою очередь, и он попросил Машу рассказать о себе.
— Что мне говорить? Моя жизнь короткая и простая. Родилась я здесь, в Загорске. Отец рано умер. Остались мы вдвоем с матерью. Окончила семь классов, потом медицинское училище и теперь работаю здесь.
— Нравится вам работа?
— Нравится. Правда, хотелось бы учиться дальше, стать врачом.
— Так поступайте в медицинский институт.
— Легко сказать — поступайте. Туда не так просто попасть. А потом надо на что-то жить. Мама у меня больная, инвалид. Получает небольшую пенсию. Приходится мне и ей помогать да и самой жить.
— Да, — сочувственно протянул Андрей. — Но все-таки не горюйте. Постепенно все устроится. Выйдете замуж, тогда и институт кончите.
— Выходить, лишь бы выйти, не хочется. А любить — я еще никого не любила, — призналась Маша.
— Почему же? — задал наивный вопрос Андрей.
Маша засмеялась.
— Не встретился такой человек, который бы понравился.
— Разве мало в Загорске хороших ребят?
— Ребят-то много, а мой мне еще не встретился.
— Значит, вы разборчивая невеста. Но кто-нибудь же вам нравится?
— Не знаю… Дружила, правда, с одним парнем. Вроде ничего был сперва. А как узнала его поближе, разонравился.
— Почему?
— Пустой парень. В получку норовит обязательно выпить. Читать не любит. Пройдемся мы с ним вечерком по улицам, зайдем в кино, иногда на танцы. Вот и все радости. Не было у него никакой цели в жизни, никаких интересов. С ним и говорить-то скоро стало не о чем. Я и перестала с ним встречаться.
— Но ведь он не один и Загорске. Есть и более интересные люди?
— Есть, только не всем они достаются. У нас в больнице больше пожилые люди работают, женщины. Я особенно никуда не хожу. Разве что в кино пойдешь с подружками или в Дом культуры, когда московские артисты приедут. А так больше дома сижу, маме по хозяйству помогаю. Читать очень люблю.
— А как вам нравятся наши ребята, семинаристы?
— Я их не знаю. С вами с первым познакомилась. Но некоторым девчатам они нравятся.
— Вот как? — удивился Андрей. — А я думал, вы, мирские, над нами смеетесь.
— Есть девчата, которые и смеются…
Прошло два дня. После обхода врач сказал, что Андрея выписывают. Маша слышала слова врача, и лицо ее стало грустным.
— Ну, Машенька, спасибо вам за заботу, за ласку. Сегодня выписываюсь. До свидания! — сказал ей Андрей, на прощание протягивая руку.
— До свидания!
И Маша отвернулась. Глаза ее сделались чуть влажными.
— Что с вами, Машенька?
— Так, ничего… Просто я к вам уже успела привыкнуть.
— Зачем грустить? Я же не умер. Если вы не против, мы сможем увидеться…
— Правда? — обернулась Маша, и большие глаза ее повеселели. — Когда же?
— Когда хотите. Сейчас у нас каникулы. Буду свободен еще неделю.
— Тогда заходите к нам домой завтра.
И Маша оставила свой адрес, рассказала, как найти их дом.
В каникулярное время строгости ослабевали и можно было покидать семинарию без разрешения начальства. Однако возвращаться надо было к отбою.
Пользуясь этой свободой, Андрей на другой же день отправился к Маше. Домик, в котором она жила, стоял на горе, недалеко от старинного заброшенного кладбища. Разыскав нужный адрес, молодой человек осторожно постучал в дверь.
На пороге появилась Маша, одетая в простенькое, но милое платьице, красиво облегавшее ее стройную фигуру.
— Здравствуйте, Андрюша, — приветливо произнесла она. — Проходите, пожалуйста.
Андрей вошел в довольно большую комнату, перегороженную тонкой стенкой на две половины. Первая служила кухней, в углу которой стояла большая русская печь, обогревавшая все помещение. Вторая, большая половина, была собственно комната. Тут стояли две кровати, стол, гардероб, книжный шкаф и разные мелкие вещи. Андрея приятно поразила висевшая в углу икона божьей матери.
— А вот и моя мама! — представила Маша пожилую женщину болезненного вида.
Андрей поклонился и назвал себя.
— Садитесь, гостем будете, — пригласила она.
Андрей присел.
— Дочка рассказывала мне о вас, когда вы еще были у них в больнице. Как ваше здоровье?
— Спасибо, я совсем уже выздоровел.
— Слава богу. Не надо болеть-то. Это нам, старикам, позволено, а вы, молодежь, должны быть здоровыми. Хотя, правда, нынче и молодежь пошла хилая. Разве так прежде бывало? Взять бы хоть мою дочку…
— Перестань, мама, — нежно прервала ее Маша.
— Машенька с детства была не сильного здоровья, — добродушно продолжала ее мать. — И сейчас частенько болеет. Хиленькая она у меня. Да что говорить, растила я ее одна, без мужа. А тут еще война нагрянула. Эх, всяко бывало!.. Но ничего, выросла, выучилась, слава богу. Хорошая дочка у меня, не жалуюсь.
— Мама, перестань хвалить меня… Мне неудобно перед Андреем.
— Хвалить тебя нечего. Молодой человек сам видит, какая ты. Только одно скажу вам, радует меня, что она не такая, как некоторые девушки нынешние. А не везет ей: у подружек кавалеров полно, а моя все одна. В наш дом, поди, вы первый молодой человек и зашли.
— Неправда, мама. С Валерием я дружила?
— Валерий не в счет. Одно слово — балабон. Разве то парень? Я его и на порог не пускала, пьяницу.
— Простите, — возразил Андрей, — но я думаю, вы не правы, Мария Васильевна. Пусть Маша сама выбирает, кто ей по сердцу.
— Все вы нынешние такие: все бы вам самим выбирать. А коль слушались бы стариков, меньше и несчастных браков было, разводов всяких. Нам, матерям, виднее, кто подходит дочери, а кто нет. А то наспех поженятся, а глядишь, не успеют пожить, бегут разводиться. И опять же, без благословения божия вступают в брак. Разве так положено?
— Благословение божие — великая сила! — подтвердил Андрей.
— А теперешняя молодежь разве признает бога? Таких, как вы, единицы пошли. А большинство без бога растут. Взять бы хоть Машу. В храм божий не ходит…
