Однако реформа была слишком важна. Ее энергично поддерживала значительная часть монашества, во главе с аббатством Клюни (в Бургундии), и те слои духовенства, интересы которых были более связаны с Римом, чем с отдельными феодальными сеньорами. Так как монахи, имевшие своим центром Клюни, были связаны с многочисленными пунктами Западной Европы, то папство почувствовало, что, опираясь на монастыри, можно с успехом вступить в борьбу с империей, во владениях которой в середине XI в. насчитывалось свыше 3000 монастырей.
Многие из этих монастырей были очень богаты и пользовались значительными привилегиями. Так, Лоршскому монастырю принадлежало право устройства рынков по Рейну, начиная от Базеля до Мангейма; в Бенсигейме, Вейнгейме, Вислохе и т. д. монополия на рынки была исключительно в руках лоршских монахов. У монастыря Прюма (недалеко от Трира) было 265 виноградников и «достаточно леса, чтобы досыта накормить 8296 свиней и дать им возможность свободно пастись». Монастырь Сен-Медар (у Суассона) пользовался привилегией свободно открывать ярмарки в Лотарингии и по всему течению Мааса. Все альпийские проходы, считавшиеся особенно хорошими торговыми путями, принадлежали монастырям. Монастыри Мюнстера, Курвальда, Сен-Галлена и Сен-Дени богатели благодаря тому, что захватили в свои руки все ведшие в Италию пути. Множество монастырей пользовалось правом монопольной продажи соли и вина. У монастыря Сен-Галлена «не хватало места, где держать вино, и целые бочки его лежали во дворе обители под открытым небом». В дарственной грамоте монастырю Мауэрсмюнстера говорилось, что никто, помимо него, не имел права продавать на рынке вино в течение определенного времени — именно тогда, когда зреет виноград и вино в большом количестве поступает на рынок.
Богатство монастырей побуждало их стремиться к независимости от феодальной знати, которая с завистью смотрела на исключительные привилегии монастырей и вела против них ожесточенную кампанию. Но монастыри тяготились вместе с тем зависимостью и от королевской власти, которая, правда, наделяла их привилегиями из желания создавать себе в монастырях опору против притязаний светской аристократии. Но по мере исчерпания своих земельных фондов и разорения вследствие раздачи выгодных торговых привилегий корона стала отбирать у монастырей их льготы и дарения, чтобы увеличить собственную материальную базу и повести борьбу против тех, кто подрывал силы самой империи.
По существу, это была внутренняя борьба между феодалами, и если монастыри одно время поддерживали императорскую власть, то эта поддержка являлась ответом на многочисленные льготы, предоставленные монастырям центральной властью, и носила условный характер: служба давалась за дружбу с потерей последней исчезала и первая.
Монахи и представители духовенства уже в начале XI в. стали жаловаться — на первых порах лишь на «скаредность» императорского трона, а затем и на «предательство», на враждебное отношение к церкви. Объединиться с феодальной знатью для совместной борьбы против «изменнической императорской власти» монашество не могло, так как материальные интересы этих двух фракций господствовавшего класса были противоположны. Монашество вкупе с частью духовенства, после неудачной попытки соединиться с светским крупным землевладением, обратило свои взоры на папство.
Стремясь стать общепризнанным главой всей западной церкви, папы видели в императоре и аристократии, проводившей в церкви свое влияние, серьезных соперников и готовы были соединиться с недовольными монашескими элементами, чтобы прежде всего подорвать силу центральной власти. Таким образом, в середине XI в. наметился союз между Римом и монашеством, поскольку везде аристократия овладевала богатствами и обширнейшими землями монастырей.
Однако монашество, оказывая папе помощь, подчеркивало, что оно отныне требует для себя полной независимости и совершенного изъятия монастырей из-под власти не только светского владыки, но и духовного в лице епископа, митрополита или архиепископа. Монашество соглашалось признавать над собой лишь власть Рима и подчиняться только ему одному. Папство с тем большим удовлетворением шло навстречу этому требованию, что оно усиливало его власть во всей Западной Европе и облегчало его борьбу за то, чтобы стать во главе церкви всей Западной Европы.
Упорно и последовательно вел эту борьбу Николай II, потерпевший, однако, поражение в этом деле. Но этим поражением папы вопрос вовсе не был решен. Были задеты материальные интересы не только папской бюрократии, монашества, но и значительной части остального духовенства. Папство стояло как бы на страже «независимой церкви», т. е. такой, которая, эксплуатируя других, не давала бы эксплуатировать себя. Борьба началась с новой силой при преемнике Николая II, клюнийском монахе Гильдебранде, принявшем при избрании на папский престол имя Григория VII (1073–1085).
В 1059 г. Гильдебранд, как выше уже было отмечено, будучи фактическим правителем папского престола при Николае II, осуществил важную реформу, в силу которой право избрания пап закреплялось за коллегией кардиналов ближайших советников папы, епископов ряда главных церквей Рима. Собрание кардиналов, на котором производились такие выборы, стало называться конклавом (лат. con clave — с ключом, т. е. запертый зал).
Григорий VII был убежден, что папство может быть сильно лишь в том случае, если оно еще больше укрепит свою экономическую базу. Еще будучи субдиаконом, т. е. папским казначеем, он заботился об ее расширении. С этой целью он всячески увеличивал доходы курии, вводил новые налоги, отстаивал каждую пядь Церковной области, следил, чтобы все государства платили церкви десятину, чтобы духовенство не растрачивало понапрасну церковного богатства, требовал тяжелых повинностей от крестьян, сидевших на церковной земле. Не без основания Григория VII считают родоначальником той финансовой политики, которая характеризует папство более позднего периода. В отличие от многих своих преемников, он не копил денег ради денег, но видел в них могучее средство осуществить цели, к которым так настойчиво стремился.
Он тратил большие деньги на содержание значительного наемного войска и говорил, что папское государство должно вооруженным путем освободиться от «дьявольских тиранов», которыми кишит Италия. Военные расходы Григория были настолько велики, что миланский летописец Ландульф объясняет ими истощение папской казны в последние годы правления Григория. Немало тратил папа на подкуп римского населения, «столь жадного к деньгам, чья поддержка, однако, необходима каждому новому папе». Так, в 1083 г. Григорий роздал 30 тыс. солидов, с тем чтобы заручиться поддержкой среди римского населения и иметь возможность опереться на него в случае нужды. Даже его поклонник Герхо из Рейхсберга[25] упрекает его в потворстве безнравственности римлян и приписывает ему вину за развращение римских воинов, впоследствии отказывавшихся приносить новым папам присягу до получения ими определенной суммы (в дни Герхо сумма эта доходила до нескольких тысяч талантов)[26].
Разумеется, стремление укрепить материальную базу церкви требовало введения новых налогов и повышения старых. Папству необходимо было реформировать всю старую церковную систему, при которой огромной частью церковного имущества владели светские лица. Григорий VII исходил из того, что ни отдельная церковь, ни десятинные сборы и вообще никакое церковное имущество не может принадлежать светскому лицу, не исключая и императора, и должно считаться собственностью бога, т. е. церкви. Всякие притязания феодалов на власть над отдельными церквами и их представителями и на извлечение доходов из этой власти должны быть самым решительным образом отвергнуты. Независимая от светской власти церковь — таков был идеал Григория VII, хорошо понимавшего, какую огромную мощь приобретет папство, если из «окровавленных светских рук» будет вырвано неимоверное богатство, приобретенное «беззаконнейшим путем».
Особенно много от этой «независимости» предстояло выиграть папству в Германии, где императоры в течение столетия одаряли церковь в борьбе с феодалами огромными земельными фондами и разнообразными привилегиями. Так, Генрих I еще в 927 г. предоставил взимание городских поступлений епископу Туля, а Оттон I сделал это в отношении архиепископов Магдебурга, Майнца и Кельна; фрейзингенскому же епископу он отдал доходы даже целого графства Кадоре. Кадорский дар положил начало дарениям церкви целых графств, иногда нескольких одному епископу. На первых порах дарственные записи говорили лишь о доходах; но постепенно епископ вытеснял графа, и епископская «доходная» территория превращалась в судебный округ, в иммунитетную землю. Оттон III применил к ней уже новый термин — regimen, т. е. государственное управление. Вскоре этот термин был заменен термином «княжество». Так возникли духовные княжества — не только епископские, но и аббатские (монастырские). В глазах императора епископы и аббаты были князьями, т. е. вельможами, обязанными служить лично и своим имуществом императорской власти. Гамбургский епископ Адальдаг не мог посещать свою епископию в течение пяти лет, так как император нуждался в нем на поле брани или во дворце. Майнцский и кельнский архиепископы должны были посылать на войну по 100 рыцарей. Аббаты Вердена, Льежа, Фульды и Лорха обязывались выставлять на войну по 60 тяжеловооруженных рыцарей.
