Как нарочно, в то время, когда Ронни заболел и умер, у нас в церкви начали происходить замечательные события. Весной 1970 года Господь послал на нашу общину настоящее духовное пробуждение — по–другому и не назовешь. Создавшуюся ситуацию можно было объяснить исключительно сверхъестественным вмешательством. Все мы молились непрестанно: семь дней в педелю, двадцать четыре часа в сутки. Практически ежедневно люди каялись и десятками принимали Христа в свое сердце. Воскресные службы проходили с острым ощущением Божьего присутствия. Знакомы мы были и с духовными борениями, однако возглас «Слава Господу!» стал девизом нашей церкви. Мы все искренне верили, что стоит нам только помолиться и прославить Бога, как все наши проблемы и несчастья как рукой снимет.
И вот, столкнувшись лицом к лицу с такой страшной трагедией, мы с Кай, увлеченные всеобщей восторженностью, решили, что самое ужасное уже позади. Нам удалось пережить самые жуткие времена, которые только могли выпасть на голову родителей, и мы выжили. Подобно израильтянам, которые, увидев как над головами египтян сомкнулись волны Чермного моря, подумали, что враг повергнут и уничтожен, мы тоже пребывали в этом заблуждении.
Это было начало 70–х годов, время, когда полки книжных магазинов еще не были завалены вспомогательной литературой тина «1000 полезных советов по психиатрии», время, когда еще не проводились столь многочисленные, как в наши дни, семейные семинары и встречи с христианскими психоаналитиками. И вообще, в христианских кругах, но крайней мере в тех, в каких вращался я, было не принято говорить о депрессии, о смерти или человеческом горе. Никто никогда не говорил о том, что, хотя мы довольно неплохо справлялись с постигшим нас несчастьем, наши души были травмированы обрушившейся на нас трагедией. Рядом не было никого, кто бы подставил нам плечо и вывел бы Кай, меня и детей из мрака скорби и страданий. Если бы тогда нашелся такой человек, мы бы смогли избежать многого из того, что последовало далее. Но в то время мне казалось, что все мои проблемы исключительно духовного плана.
Депрессия — темная пропасть
В начале 1976 года я внезапно ощутил некое дурное предчувствие и даже физическое недомогание. Меня охватило гнетущее отчаяние. Когда, наконец, осознание смерти да нет же, самоубийства! — моего сына Ронни сделалось для меня чем–то обыденным, я понял, что я отжил свое. Все лучшее в моей жизни осталось далеко позади, и даже самые счастливые моменты, ожидающие нас в отдаленном будущем, никогда не будут столь же радостными, как те, что мы пережили раньше.
Впервые я догадался, что дело обстоит довольно серьезно, когда, сидя как–то вечером в церкви перед началом службы, я вдруг испытал сильнейшее чувство страха, безотчетного, необъяснимого, но весьма реального страха. Я понял, что не могу сегодня проповедовать. Я не смог бы выйти сейчас к кафедре и начать поучать собравшихся послушать меня людей я не выдержал бы этого. Но это был мой долг. До начала богослужения оставалось еще минут десять, так что я поспешил выйти из церкви, решив прогуляться на свежем воздухе, моля Бога о том, чтобы Он помог мне вынести эту службу.
И Он услышал мои мольбы. Но за этим вечером последовал еще один и еще. Я начал думать, что прихожане уже заметили, что со мной творится что–то неладное, что они уже почувствовали мой страх, увидели, как дрожат мои руки. Я начал избегать общения с людьми, стараясь исчезать из церкви как можно быстрее после службы. Я избегал всех, кого только мог. Думаю, что именно в этот период меня стали называть нелюдимым. Один пастор, представляя меня своей общине воскресным утром (надо сказать, это была довольно большая община, а богослужение транслировалось но телевидению), сказал: «А это наш уважаемый Рон Данн — человек, с которым не так легко подружиться».
Несколько лет спустя добрым знаком, указующим на улучшение моего состояния, стало мое крепнущее желание общаться с людьми.
Но тогда я начал чувствовать некоторое физическое недомогание, о котором я уже упоминал в четвертой главе. Это только усилило мою депрессию, признать которую я не находил в себе сил.
Здесь надо оговориться, что у меня, христианина, тем более проповедника, к тому же проповедника победоносной жизни во Христе, человека, выросшего на христианизированном юге, где люди считают себя святее Папы Римского, депрессии вообще не должно было быть по определению. Психиатры и психологи не существовали для меня как врачи, и уж тем более речи быть не могло ни о каких христианских психологах. Да и в наши дни находятся люди, которые так считают. Ведь в пашем распоряжении имеется Библия — что же еще вам надо? Мне кажется, пока люди не перестанут разделять душу и тело, они так и будут думать подобным образом.
«Депрессия есть расстройство настроения, причем настолько загадочное и болезненное и настолько трудноуловимое, что человек мыслящий человек признает ее наличие лишь тогда, когда уже не остается сил терпеть. Тот же, кто не испытал ничего подобного, с трудом может понять страждущего».[70]
Литература по психиатрии, посвященная депрессии, весьма обширна. Авторы предлагают теорию за теорией в попытке объяснить причины ее возникновения. «У депрессии множество лиц» эту мысль я встречал практически во всех книжках, которых, признаться, я проштудировал немало. Врачи и другие специалисты расходятся во мнении о том, что же вызывает в человеке угнетенное состояние духа. Доктор Грейс Кеттерман, например, разделила все, что может влиять на психическое состояние человека и его склонность впадать в тот или иной вид депрессии, на определенные группы:[71]
1) генетическая предрасположенность;
2) семейные установки;
3) влияние внешней среды;
4) стресс.
Депрессия может нанести не меньше вреда здоровью человека, чем любой другой физический недуг типа диабета или рака. Ронни, будучи больным маниакальной депрессией, был не более хозяин своей жизни или смерти, чем какой–нибудь пациент онкологической клиники. Утверждать же, что единственно необходимым для человека, страдающего подобного рода депрессией, является Библия, равносильно тому, чтобы советовать хирургу использовать Священное писание вместо скальпеля.
Прошу, поймите меня правильно. Я искренне верю, что для разрешения многих наших трудностей, в том числе и борьбы с некоторыми проявлениями депрессии, гневом, озлобленностью, семейными неурядицами и личными проблемами, все, что нам нужно, — это Святая Библия. А точнее, Христос и Дух Святой, касающиеся наших сердец посредством Слова Божия.
Но в вышеприведенном заявлении я имею в виду нечто другое. Я и сам испробовал все доступные мне духовные орудия, пытаясь уничтожить снедающее меня чувство подавленности и крайней угнетенности. В своей книге «Маски и лики Меланхолии» доктор Джон Вайт отмечает:
К несчастью, многие христиане склонны рассматривать свою депрессию исключительно с духовной точки зрения. Они думают, что подвели Бога. Точно так же поступают и верующие иудеи, когда толкуют все происходящее в жизни в соответствии с их религиозными постулатами. Так, христианские духовники, зажатые в жесткие рамки подобных обывательских представлений, зачастую верно диагностируют чисто духовную проблему у одного клиента, но не обнаруживают глубоко укоренившуюся психологическую болезнь и депрессивное состояние в другом. Таким образом, они нередко призывают к укреплению веры там, где вера невозможна, и пытаются добиться славословий и хвалы в сердце, иссохшем как печеное яблоко[72].
В подобных ситуациях доктор начинает лечить симптомы, в то время как загнанная внутрь болезнь продолжает прогрессировать.
Как–то я выступал на званом обеде, проходившем в рамках ежегодной Южнобаптистской Конвенции. Устроителем этого мероприятия была РАФА. Это солидная, признанная во всем мире здравоохранительная организация, оказывающая христианизированную помощь всем страдающим психическими расстройствами, а также алкогольной и наркотической зависимостью.[73]
На обеде присутствовали в основном пасторы и их жены, которые обсуждали близкие нам проблемы. Народу собралось примерно тысяча триста человек, и я делился с ними всем тем, что я только что описал в этой главе. А педелю спустя я получил письмо от одного из пасторов, который благодарил меня за откровенность и за мужество, ибо я не побоялся поставить под удар собственную репутацию.
Мужество? Репутация? Удар? Так, значит, я рисковал своей репутацией, когда просто честно признался, что с 1976 по 1986 год я вел непримиримую битву с депрессией и даже обращался за помощью к психиатру? Мысль об этом заставила меня вздрогнуть, особенно когда я вспомнил, что записи и отчеты с этой конференции более чем в шести тысячах экземплярах разошлись по всей стране но самым разным приходам.
