Том Райт - Тайна Зла. Откровенный разговор с Богом

Участь злодеев

Мне кажется, что именно на это указывает один из величайших и трагических псалмов, псалом 72. В его начале псалмопевец сетует на нечестивых. Они все время совершают зло и выходят сухими из воды. Псалмопевец завидует им (стих 3); они насмехаются над Богом, но это сходит им с рук (стих 10–12); из-за них праведнику начинает казаться, что служение Богу просто лишено смысла (стих 13–14). Но вот псалмопевец идет в святилище Бога, в то место, где небо соприкасается с землей, и здесь начинает видеть все иными глазами. В итоге нечестивые ответят за свои поступки, потому что они стоят на скользких путях и готовы упасть (стихи 18–19), но это еще не все: когда ты проснешься, они станут для тебя чем-то вроде сновидения (стих 20). Они будут напоминанием о том, что уже никакая сила не сможет нас запугать или ожесточить, пробудить в нас зависть или злость. Так мы будем себя чувствовать (как об этом говорит псалмопевец в стихах 21 и 22), оглядываясь из будущей жизни на нынешнюю: здесь мы все еще являемся жертвами горечи и злости, зависти и вражды, и хотя мы, христиане, ведем с этими вещами непрерывную борьбу, мы знаем, что они всегда гонятся за нами по пятам. Но когда мы смотрим на это из Божьего храма, того места, где небо пересекается с землей, мы видим иную реальность:

Разумеется, можно было бы говорить об этом подробнее, но здесь есть, по крайней мере, хорошее начало. Библейская картина нового Божьего мира, в котором нет греха, несправедливости, смерти и подобных им вещей, резко отличается от утопий тех, кто думает, что мир будет улучшаться просто под влиянием прогресса, так что его золотое будущее будет построено на страданиях людей прошлого. Это вульгарная пародия на библейскую картину. Новый Завет обещает нам мир, в котором прощение исходит не только от Бога, но и от всего народа Божьего. Радость искупленных отчасти будет стоять и на том, что они обретут способность во всей полноте и бесповоротно прощать все причиненное им зло, так что их блаженную жизнь не будет омрачать тень прошлого с его страданиями и несправедливостью. Эта картина сродни другому хорошо известному библейскому образу, который использовал Иисус в своей прощальной речи, чтобы показать отличие настоящего от будущего:

Женщина, когда рождает, печаль имеет, потому что пришел час ее; когда же родит дитя, уже не помнит скорби от радости, что родился человек в мир. И вы теперь печаль имеете; но Я снова увижу вас, и возрадуется ваше сердце, и радости вашей никто не отнимет у вас.

И я думаю, отчасти эта радость будет связана с тем, что не только физическая, но и психическая боль неудовлетворенной злости и горечи останется позади, когда мы сможем во всей полноте и окончательно прощать так же, как были прощены сами.

Я прекрасно понимаю, что рискую здесь услышать одно обвинение, которое часто выдвигают атеисты, агностики и даже многие христиане: поскольку я утверждаю, могут сказать мне, что в будущем мире все будет хорошо, тем самым я говорю, что жизнь нынешнего мира не слишком много значит. Я уже не раз возражал на это обвинение, указывая на то, что обетование о новом Божьем мире и телесном воскресении заново утверждает, что этот мир хорош, а вовсе не призывает о нем забыть, и что подлинная вера в воскресение ведет не к отказу от забот о нынешнем мире, но, напротив, порождает решимость нести жизнь будущего мира в настоящее — как можно шире и как можно больше. Нечто подобное я могу сказать и в защиту того предположения, которое высказал выше. Это вовсе не утверждение все на самом деле прекрасно», которое позволяет мам беспечнее относиться ко злу во всех его формах, напротив, представление о Божьем будущем заставляет нас с удвоенными усилиями стремиться к прощению, которое дает победу над злом уже в нынешнем мире. И это свое временно подводит нас ко второму разделу данной главы

Я попытался показать, разумеется, не вдаваясь в подробности, что окончательный ответ на проблему зла — это coздание нового мира, нового неба и новой земли, которым будет управлять ис купленное и обновленное человечество подчиняя его мудрому и целительному порядку Бога. Я утверждал, что зло. продолжающее действовать в нынешнем мире, будет лишено возможности с помощью нравственного шантажа наложить запрет на творение нового мира

Обетование о новом Божьем мире и телесном воскресении заново утвтерждает, что этот мир хорош, a вовсе не призывает о нем забыть, и что подлинная вера и воскресение ведет не к отказу от забот о нынешнем мире, но, напротив, порождает решимость нести жизнь будущего мира в настоящее — как можно шире и как можно больше.

потому что сила прощения, органически связанная с силой воскресения Иисуса, позволит и Богу, и Божьему народу освободиться от бремени прежнего человеческого зла.

Для этого не требуется, чтобы все люди пришли к покаянию и пожелали участвовать в радости нового Божьего мира, хотя это было бы прекрасно. Новый Завет постоянно предупреждает нас о том, что решении, которые мы принимаем в нынешней жизни, особенно когда выбираем, кем мы хотим быть, имеют долговременные последствия, к которым сам Бог относится достаточно серьёзно. Но сколько бы мы ни сидели в сторонке с недовольными лицами, мы не сможем помешать Богу устроить Его праздник без нашего участия. Нам дано право остаться в стороне, Бог вправе нас убеждать и звать, но упитанный телец будет съеден, даже если мы не пойдем на праздник, Тот же, кто откликнется на приглашение Бога, будет праздновать, вместе с Ним освобождение от зла.

И здесь я хотел бы сказать, что христианин призван, среди прочего, предвосхищать эту эсхатологию в настоящем и пользоваться Божьим будущим, чтобы менять положение вещей в настоящем и предвкушать окончательное освобождение от зла, учась уже сегодня ослаблять его узы. Иисус учил нас молиться, и он оставил нам одно удивительное прошение с оговоркой: «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». В одной ужасающей притче Иисус предупреждает, что если мы не простили, нам самим не стоит рассчитывать на прощение: это притча о слуге, которому простили огромный долг, но который затем отказался прощать крохотный долг своему приятелю, так что то прощение было аннулировано (Мф 18). Это может показаться слишком жестоким положением, и я сейчас вернусь к данному вопросу. Но сначала я хотел бы сделать несколько замечаний относительно одного возражения против прощения. Здесь я снова солидарен с книгой «Изгнание и объятие» Мирослава Вольфа.

Вопрос станет понятнее на трех примерах дискуссий о прощении в современном мире. Многие из нас в течение нескольких лет участвовали в кампании за оставление огромных и неоплатных долгов беднейших стран мира. Причем политики, банкиры и другие часто в ответ говорят нам, что долг прощать нельзя. Это значило бы, что знакомый им мир перестал бы существовать. Люди должны понимать: если они что-то берут, им придется что-то возвращать. Это не совсем так, потому что даже с точки зрения секулярного гуманизма или даже чистой корысти прощение долгов может иметь позитивные последствия, потому что должники получают возможность вступить в более зрелые взаимоотношения сотрудничества с окружающим миром. Банкиры в основном подчеркивают то, что прощение подрывало бы серьезное отношение к долговым обязательствам.

Нечто подобное происходит, когда ты говоришь людям в Северной Ирландии или на Ближнем Востоке, что если они хотят двигаться вперед, их сообщество должно кого-то простить. В ответ на это можно услышать поток возражений. Так, можно вспомнить одну известную историю. Дочь одного жителя Северной Ирландии погибла в результате взрыва, и когда тот заявил, что прощает виновников ее смерти, многие люди, включая христиан, стали говорить, что

Люди должны понимать: если они что-то берут, им придется что-то возвращать

этот человек просто выжил из ума. Два главных противника на Ближнем Востоке придерживаются религий, которые никогда не считали прощение ни долгом, ми добродетелью, но, скорее, чем-то вроде нравственной слабости — и здесь под «нравственной слабостью» нужно понимать не просто невозможность следовать нормам, но порок понимания безусловных моральных законов. Ницше с этим согласился бы прощение удел трусов. В центре такой морали стоит определенное представление о справедливости. Дурной поступок должен повлечь за собой соответствующее воздаяние. Прощать людей, сказали бы обе стороны конфликта, равносильно несерьёзному отношению к справедливости, под которой понимается справедливое возмещение убытков и наказание за те зверства, которые, как искренне думают обе стороны, совершили противники. Дело здесь не в том, что они не желают прощать или что это слишком трудно. Они страстно верят в то, что это было бы безнравственным действием и глубокой ошибкой. Это, однако, не противоречит тому, что говорит Вольф и согласные с ним авторы, для которых признать совершившееся зло — первый шаг к прощению, а не альтернатива прощению.