И столкнут в такую пустоту,
Что за этот страшный промежуток
Я до воскресенья дорасту.
Проблема внутреннего видения Священного Писания у Пастернака — тема сложная. Он не считал себя ортодоксальным христианином, у него были какие-то свои восприятия, но Воскресение он переживал. Воскресение — значит присутствие Христа. Не просто жизнь кого-то и когда-то. И поэтому в одном из стихотворений («Гефсиманский сад») так серьезно об этом сказано, и звучат вещие слова от лица Христа (мало кто из поэтов умел говорить от Его лица):
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко Мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты.
Они плывут до сих пор. Мир непрестанно судится. Многие из вас нередко спрашивают о Страшном суде, о конце мира — все это продолжается и сейчас. Христос сказал: «Ныне суд миру сему», — сказал две тысячи лет назад.
Друзья мои, я мог бы говорить вам и о пророческих прозрениях Волошина. В грозные двадцатые годы он лучше других понял, что происходит, и писал от лица пророка Иеремии, писал о Лазаре, восстающем из гроба, о надежде, что страна встанет из гроба и вместе с ней он встанет. Многие наши современники писали на эти сюжеты, каждый пытался найти что-то свое. И так будет всегда, потому что для художника и поэта творчество есть его жизнь, а жизнь судится только перед лицом вечности. Если вечности нет, то мы — как саранча, которая проносится и исчезает в воздухе, не оставив после себя ничего, кроме голой земли.
Сейчас наше время полно тревожных событий и сообщений. Мы видим, как злые стихии, скрытые в человеке, вырываются наружу. Никакая сильная рука не может этого остановить — только Дух может упорно и терпеливо работать над тем, чтобы человек преобразился. Если мы не будем стремиться к этой цели, то внешние преобразования мало что дадут. И поэтому неудивительно, что лучшие мыслители, если взять хотя бы Россию XX в., и многие писатели нашего времени неизбежно обращались к Священному Писанию тогда, когда хотели выразить самые далекие от него истины.
Мне вспоминаются сейчас «Двенадцать» Блока и «Ответ Демьяну Бедному» Есенина. Есенин выступал против берлиозов своего времени, в защиту Христа как борца за справедливость. Он увидел в Нем что-то близкое себе. А Блок увидел Его впереди двенадцати…
Их не случайно двенадцать. Это двенадцать апостолов. Двенадцать апостолов новой веры. Впереди Иисус Христос. Но так ли это? Я думаю, это было что-то зловещее и таинственное. Блок хотел, чтобы там шел Другой (с большой буквы). Он сам об этом говорил. Но почему-то поставил Христа. Загадка эта вызывала много споров. До сих пор вопрос не решен, и, я думаю, никогда не будет решен.
Почему Блок захотел поставить Другого, а невольно поставил Христа впереди? Самый простой ответ — он верил, что эти двенадцать выполняют великую благую вселенскую миссию. И потому, несмотря на то, что они не верят в Христа, они идут без креста, — Он впереди них. И я думаю, что это не был библейский Христос, реальный Христос. Пусть любой из вас обратится к Евангелию и подумает, можно ли представить себе Иисуса Назарянина в «белом венчике из роз»? Нет. Это тень, это призрак, это пародия. Это то раздвоение сознания, которое ввело в заблуждение наших отцов.
Блок писал, что он ходил по темным петроградским улицам и видел, как кружились метельные вихри и ему виделась там эта фигура. Это был не Христос, но ему казалось, что это хорошо, что это прекрасно. Вы помните сцену, которая описана у Маяковского. Но это было не хорошо. Это была трагедия. Блок это понял, к сожалению, поздно. Значит, не было там Христа.
(Голос из зала: «Блока поправили — «Впереди идет матрос!» В зале смех.)
Если бы там был только матрос, все было бы просто, но в том-то и вся беда, что он написал: «Впереди Иисус Христос!»
Где же ответ? Блок как пророк — многие поэты являются в такое время инстинктивными, стихийными пророками — почувствовал веру людей в то, что мир можно перекроить кровавым образом и что это благо. Поэтому там должен был быть Христос — но псевдохристос. Я думаю, что «белый венчик» и весь его образ — это бессознательная «живопись», изображающая псевдохриста: потом он обернулся, и оказалось, что это был антихрист.
И мы знаем, что в истории произошло именно так. Было сказано много красивых, прекрасных слов, но жизнь пошла иначе. Многие люди, особенно из старшего поколения, верили… Мы не должны их огульно осуждать и злорадно говорить им: где вы были, почему вы молчали, когда творилось беззаконие? Нет, ведь мы же все хорошо помним искренность убеждения многих людей, не просто конформистский страх, а искренность убеждения в том, что все идет хорошо, что впереди идет Христос, несмотря ни на что. Но Его впереди не было.
В этом и состоит задача человечества — найти ту дорогу, где Он будет идти впереди. Только тогда дорога будет вести к храму. Я вовсе не имею в виду механическое обращение в христианство всех людей. Нет. Но можно быть верным духу Христову, даже оставаясь мусульманином, агностиком, даже буддистом. Сам Господь будет судить о людях, кто Ему принадлежит, а кто — нет.
Напомню вам в заключение слова Христа: «Многие скажут Мне: не от Твоего ли имени мы пророчествовали?» Но Он сказал: «Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи!, войдет в Царство Небесное… Я никогда не знал вас, отойдите от Меня…» Значит, все здесь и сложно, и одновременно просто, ибо Он говорит нам: «То, что вы делаете для Моих братьев меньших, вы делаете Мне». Здесь мы подходим к той тайне, что Христос реально анонимно присутствует там, где Его имя может и не произноситься. И напротив — там, где Он, казалось бы, назван и идет впереди, может оказаться, что это не Он, а Его антипод. Так не раз бывало в истории.
Библия и литература XX века
Беседа вторая
В прошлый раз мы с вами остановились на странном феномене «Двенадцати» — «…впереди Иисус Христос». Некоторые в записках меня спрашивают, что же хотел сказать Александр Александрович этим образом? Те из вас, кто знаком с биографией и творчеством Блока по воспоминаниям, дневникам и письмам, знают, что этот вопрос ему задавали уже его современники, знают, что некоторые люди после этого перестали ему руку подавать. Эта поэма (в сущности, прекрасная, конечно, поэма, одно из сильнейших его произведений) вызвала бурю гнева и возмущения. Знаменитая книга Николая Александровича Бердяева «Философия неравенства», хотя и не касалась непосредственно поэзии, внутренне была нацелена против Блока и тех, кто был с ним.
Блок признавался, что сам не понимает, каким образом там впереди оказался Иисус Христос: нужно, чтобы был Другой (в текстах обычно «Другой» пишут с большой буквы); «Другой» это что-то вроде антихриста. Так или иначе, безусловно, библейская схема налицо: Христос и за Ним идут двенадцать апостолов новой веры.
Мне кажется, что здесь может быть много различных интерпретаций и нужно обратиться к наиболее простой. Блок — человек, глубоко тяготившийся жизнью, которая его окружала (если вы вспомните поэму «Возмездие»), чувствовавший, насколько предгрозовой была атмосфера в стране на рубеже столетий. Он разделял чувства многих людей, которые вылились в один вопль, горьковский вопль: «Пусть сильнее грянет буря!» Долбя в школе это стихотворение, мы часто забывали о том, что люди начала века чувствовали, читали и переживали это с большим пафосом. Они действительно жили в значительной степени в каком-то затхлом мире — назревала новая эпоха, должно было треснуть яйцо и родиться нечто новое.
Они чувствовали и переживали это по-разному. Вспомните «Скучную историю» Чехова. Иногда, когда наша жизнь становится слишком тревожной, угнетающей и когда хочется, чтобы она была другой, когда возникает ностальгия по более спокойной жизни, рекомендую людям в качестве противоядия Чехова. Стоит как следует вчитаться в мир этих людей, которым некуда было идти, не для чего жить, которые только говорили: «В Москву, в Москву…» — куда-то, а сами, в конце концов, никуда не шли, жили ни для чего, ничего не делали, которые находились в состоянии стагнации. Надо внутренне перенестись в их состояние, чтобы ощутить человеческую правоту этого крика: «Пусть сильнее грянет буря!» Конечно, никто толком не понимал, какую форму эта буря примет. Конечно, все это были мечты, фантазии.
Но была старинная русская, и не только русская, традиция в литературе и искусстве: вечные, крупные, волнующие темы передавать языком Библии, независимо от того, каким было отношение к Библии у данного писателя или художника. Даже «Старуха Изергиль», несомненно, несет на себе какие-то смутные черты библейских мотивов. Данко, вырвавший свое сердце и освещающий путь людям, — это псевдохристос. Многие художники-передвижники, изображавшие Христа, вкладывали в этот образ свои, часто посторонние, небиблейские мысли. Крамской прямо писал, что хотел изобразить человека, который находится на перекрестке своей жизненной дороги, на развилке путей. Однако если бы он изобразил просто мужичка, который присел отдохнуть на развилке, люди посмотрели бы и прошли мимо, но он изобразил Христа в пустыне в решительный момент Его земного пути, и это, конечно, сразу же как магнитом привлекло внимание тысяч зрителей, и до сих пор привлекает.
