«Самим вашим рассуждением вы вынуждаете меня понять некоторые факты, ни один из которых не относится к моему собственному состоянию смятения. Но остается вопрос, что должен делать ум, который пойман в запутывающие его сети?»
Пусть он просто, не оценивая, осознает факт, что он запутался, так как любое действие, рожденное из того смятения, может только привести к дальнейшему смятению. Сэр, не должен ли ум умирать по отношению к всему знанию, если уму нужно обнаружить суть Высшего?
«То, о чем вы просите, очень трудно. Могу ли я умереть по отношению ко всему, что я изучил, прочитал, пережил? Я на самом деле не знаю».
Но действительно ли это не необходимо уму спонтанно, без какого-либо повода или принуждения — умереть по отношению к прошлому? Ум, который является результатом времени, ум, который читал, учился, который медитировал над тем, чему его учили, и сам по себе являющийся продолжением прошлого, как такой ум может переживать действительность, бесконечное, вечно новое? Как он вообще когда-либо может постичь неизвестное? Естественно, что знать, быть уверенным — это путь тщеславия и высокомерия. Пока вы знаете, нет смерти, а лишь продолжение, а то, что имеет продолжение, никогда не сможет быть в том состоянии творчества, которое является бесконечным. Когда прошлое прекращает продолжаться, есть реальность. Тогда нет никакой нужды отыскивать ее.
Одной частью себя ум знает, что нет никакого постоянства, никакого уголка, в котором он может передохнуть, но другой частью он вечно дисциплинирует себя, стремясь открыто или тайно установить местонахождение уверенности, постоянства, взаимоотношений без спора. Таким образом существует бесконечное противоречие, борьба, чтобы быть и в то же самое время не быть, и мы проводим наши дни в конфликте и печали, как узники в пределах стен наших собственных умов. Стены могут быть разрушены, но знание и умения — это не инструменты для этой свободы.
«Для чего вся эта жизнь?»
Солнце пробивалось на грубую, покрытую галькой дорогу, и в тени большого мангового дерева было приятно. Люди из деревень шли вдоль дороги, неся на своих головах большие корзины, нагруженные овощами, фруктами и другим продовольствием для города. Главным образом это были женщины, идущие босиком, с непринужденностью болтая и смеясь, а их темные лица были открыты для солнца. Они, бывало, ставили свои ноши на край дороги и отдыхали в прохладной тени мангового дерева, сидя на земле и не слишком много разговаривая. Корзины были довольно тяжелы, и теперь каждая женщина поможет другой поставить ее корзину на голову, а последняя справлялась сама, почти становясь на колени на землю. Тогда они отправятся в путь, с постоянным темпом и необычайным изяществом движения, которое пришло из-за многих лет тяжелого труда. Это не было тем, чему учатся по выбору, это возникло из-за определенной потребности. Среди них была маленькая девочка, не больше десяти лет или около того, и у нее на голове была также корзина, хотя намного меньше, чем у других. Она все время улыбалась, играла и не смотрела прямо вперед, как делали старшие женщины, а постоянно оборачивалась, чтобы посмотреть, следовал ли я за ними, и мы улыбались друг другу. Она также была босая и тоже была на долгом пути жизни.
Это была прекрасная местность, богатая и очаровывающая. Тут были манговые рощи и холмистая местность, а вода, которая все еще бежала в узких, песчаных руслах, создавала приятный шум, когда пробегала по земле. Пальмы казались возвышающимися над манго, которые были в цветах и преследуемые жужжанием диких пчел. Старые индийские смоковницы также росли по обеим сторонам дороги, которая была теперь оживлена движением ленивых волов запряженных в телеги и болтающими людьми, которые шли от одной деревни к другой по какому-нибудь пустяковому делу. Они не спешили и собирались на беседу о событиях, во всякой глубокой тени, попадающейся на их пути. Немногие имели что-нибудь на своих тощих, натоптанных ногах, и еще меньше из них имели велосипеды. Время от времени они съедали несколько орехов или какие-нибудь жареные зерна. Их окружала атмосфера нежной доброты, и они очевидно не заразились инфекцией города. На этой дороге царило умиротворение, хотя иногда проносился мимо случайный грузовик, возможно, везущий мешки с древесным углем, так ужасно уложенные, что некоторые, казалось, вот-вот свалятся в любой момент. Но они никогда не падали. Автобус, набитый людьми, приезжал мимо, сигналя угрожающе своим рожком. Но он тоже вскоре скрылся, оставляя дорогу сельским жителям и коричневым обезьянам старым и молодым, которых были дюжины. Когда грузовик или автобус проезжали с грохотом, малыши цеплялись за своих матерей. Они держались, пока все снова не стихало, и затем бросались в разные стороны по дороге, но никогда очень далеко не отходили от матерей. На их больших головах поблескивали любопытством глаза, они почесывая себя и наблюдая за другими. Наполовину взрослые обезьяны бегали всюду, гоняясь друг за другом через дороги и по деревьям, всегда избегая старших, но также не забредая слишком далеко от них. В стае был очень большой самец, старый, но активный, который сидел спокойно около дороги, присматривая за всем происходящим. Другие держались от него подальше, но когда он поднялся и пошел, все неторопливо последовали за ним, убегая и рассыпаясь в стороны, но всегда двигаясь в том же общем направлении. Это была дорога тысячи происшествий.
Это был молодой человек, пришедший в сопровождении двух мужчин примерно такого же возраста. Довольно нервный, с большим лбом и длинными, беспокойными руками, он объяснил, что был всего лишь клерком с небольшим жалованьем и бесперспективным будущим. Даже при том, что он довольно хорошо сдал экзамены в колледже, он нашел только эту работу и то с большим трудом и был доволен, что она у него есть. Он еще не был женат, и не знал, женится ли вообще когда-либо, так как жизнь была трудна, и чтобы содержать семью, нужны были деньги. Однако, он был доволен тем немногим, что зарабатывал, поскольку он и его мать могли жить на это и покупать необходимые для жизни вещи. В любом случае, пришел не из-за этого, добавил он, а совсем по другой причине. Оба его товарищи, один из них был женат, имели проблему, как у него, и он убедил их прийти с ним. Они также окончили колледж и, как он, занимали незначительные должности в офисах. Они были все опрятны, серьезны и несколько веселы, с яркими глазами и выразительными улыбками.
«Мы пришли, чтобы задать вам очень простой вопрос, надеясь на простой ответ. Хотя мы учились в колледже, но еще не совсем подготовлены к глубокому рассуждению и обширному анализу. Но мы будем внимательно слушать то, что вы будете говорить нам. Видите ли, сэр, мы не знаем, зачем вся это жизнь. Мы неохотно работали то здесь, то там, принадлежа политическим партиям, присоединяясь к социальным творцам благих дел, посещая трудовые встречи и прочую часть этого всего. И так получается, что мы все страстно любим музыку. Мы побывали в храмах и погружались в священные писания, но не слишком глубоко. Я осмеливаюсь рассказывать вам все это просто, чтобы дать вам некоторую информацию о нас самих. Мы собираемся втроем фактически каждый вечер, чтобы поговорить о проблемах, и вопрос, который мы бы хотели вам задать, такой: в чем смысл жизни, и как мы можем его найти?»
Почему вы задаете этот вопрос? И если кто-то сообщит вам, каков смысл жизни, вы бы приняли его и руководствовались бы им в вашей жизни?
«Мы задаем этот вопрос, — объяснил женатый, — потому что мы в растерянности; мы не знаем, зачем весь этот беспорядок и страдания. Мы хотели бы обсудить это с кем-то, кто не так растерян как мы, кто не высокомерен и не властный, кто-то, кто будет говорить с нами обычно, а не снисходительно, как если бы они знали все, а мы были бы неосведомленными школьниками, которые ничего не знают. Мы слышали, что вы не такой, и поэтому пришли, чтобы спросить вас, зачем вся эта жизнь».
«И не только это, сэр, — добавил первый. — Мы также хотим вести плодотворную жизнь, жизнь с определенным значением. Но в то же самое время, мы не хотим стать сторонниками какого-то учения или принадлежать какому-то специфическому учению. Некоторые из наших друзей принадлежат различным группам религиозных и политических пустословов, но у нас нет ни малейшего желания присоединиться к ним. Политически озабоченные обычно стремятся к власти для себя во имя государства. А что касается религиозно озабоченных, они главным образом легковерны и с предрасудками. Поэтому мы здесь, и я не знаю, сможете ли вы нам помочь».
Опять же, если бы нашелся какой-нибудь дурак, который бы вам сказал, что является смыслом жизни, вы бы приняли это, если, конечно, это было разумно, утешающе и более или менее удовлетворительно?
«Наверное, приняли бы», — сказал первый.
«Я бы захотел удостовериться, что это истинно, а не только лишь некоторая умная выдумка», — вставил один из его товарищей.
