Совершенно верная формулировка. И дело было не только в том, что по своему конкретному содержанию декрет представлялся юридическим нонсенсом даже в сравнении с законами об отделении Церкви от государства в других странах, в которых они существовали. Дело было в том, что декрет действительно санкционировал гонения на Церковь, ибо его исполнение могло полностью парализовать всю церковную жизнь.
Всякое участие как в издании сего, враждебного Церкви узаконения, так и попытках провести его в жизнь несовместимо с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных кары, вплоть до отлучения от Церкви.
Нужно сказать, что такая резкая позиция Собора была не только результатом естественной реакции на бесчинства, творимые в стране, на то, что большевистский режим с самого начала стал режимом богоборческим. Можно было и посдержаннее высказаться в этот момент. Но, во–первых, казалось, что этот кошмар долго не продлится и что банда немецких наймитов (именно так многие воспринимали, даже на Соборе, большевистскую диктатуру) скоро уйдет с политической арены. Во–вторых, казалось, что еще немножко, и народ одумается, и, как это было в 1612 году, ополчение, подобное ополчению Минина и Пожарского, придет в Петроград и положит конец государственному безумию, тем более, что в это самое время на Дону начала сражаться добровольческая армия, ничтожная еще по своему количеству (речь шла о нескольких тысячах человек), и эти несколько тысяч человек, казалось, станут залогом широкого антибольшевистского движения в России, которое объединит всех людей с чувством гражданской ответственности, с чувством, хоть самым малым, патриотического долга перед страной. Вот отсюда, может быть, столь резкое заявление.
Через день–два на Собор приходит сообщение об убийстве в Киеве митрополита Владимира 25 января 1918 года. Это, конечно, всех потрясло. Дело не в том, что митрополит Владимир был почетным председателем Собора, и даже не в том, что он был одним из авторитетных иерархов в нашей Церкви и первым убитым архиереем в XX веке, а в том, что обстоятельства его убийства были страшны. Страшны не тем, что его как–то там зверски убивали, его убивали так, как убивали многих, как уже убили, например, о. Иоанна Кочурова. Стреляли многократно, кололи штыками и бросили растерзанного на много часов на улице. Страшено было то, что небольшая кучка вооруженных людей не ворвалась, а вошла (им открыли ворота) в Киево–Печерскую Лавру, расположилась в Трапезной, монахи услужливо подавали им трапезу, они разговорились, выяснили, что главный «угнетатель» здесь митрополит Владимир, пришли к нему в покои, провели там несколько часов, разграбив все, что можно, издеваясь и глумясь над митрополитом, а потом спокойно вывели его и расстреляли недалеко от Лавры. Можно ли представить такую ситуацию: к архимандриту Дионисию в Троице–Сергиеву Лавру входят какие–нибудь поляки с казаками в 1610 году и на глазах у братии издеваются над ним несколько часов, потом уводят и убивают? Комментарии излишни. И только когда его уже увели, один из монахов сообразил позвонить в местные органы большевистской власти и сказать о том, что произошло. Ему сказали, что власти не осведомлены о происходящем. И только через много часов уже окоченевшего митрополита нашли убитым недалеко от Лавры. Конечно, торжественно перенесли в Лавру, торжественно отпели, похоронили, не задумавшись над тем, что его просто предали. Это было самое страшное. Я сейчас не буду говорить о мотивах этого, уже тогда в Украинской Церкви как раз и проявились автокефалистские настроения, и братия Лавры была распропагандирована автокефалами, а митрополит Владимир, который даже автономии для Украинской Церкви не хотел, был ярым врагом для автокефалистов. Тут объяснения можно найти разные, но важен сам факт.
По промыслу Божию Собор принял удивительное постановление 25 января 1918 года, как раз в день гибели митрополита Владимира. Постановление было принято на основе предложения Зб–ти членов Собора, а затем доработано. На него, конечно, очень сильно повлияло сообщение об убийстве митрополита Владимира. Это было постановление об установлении у нас института патриаршего местоблюстительства. Речь шла о следующем. В случае, если Церковь наша будет лишена возможности созвать Собор, если Патриарх будет устранен из церковной жизни, Церковь не должна остаться без возглавления. Собор уполномочил Патриарха, именно учитывая исключительность обстоятельств, назначить себе преемника, и не просто преемника, а преемника с полнотой патриарших прав, назначить его тайно, назначить не одного, а нескольких, дав каждому соответствующие грамоты, не сообщая об этом никому даже на Соборе. На Соборе через некоторое время было заявлено Патриархом о том, что поручение Собора выполнено, местоблюстители назначены. До сих пор мы точно не знаем, кто были эти, тайно назначенные, первые местоблюстители. Собор понимал, что Патриарха могут арестовать, могут убить, а сам Собор могут разогнать. И, действительно, Патриарх впервые был арестован уже в 1918 году.
Постановление о патриаршем местоблюстителе, который обладал всей полнотой патриарших прав, явилось решением, которое спасало наше Высшее Церковное управление в 20–30–х годах от разрушения канонического преемства высшей церковной власти, к чему очень стремились большевики. И Патриарх это принял, Патриарх это реализовал, назначив своих местоблюстителей.
Прежде, чем продолжить повествование, обратимся к личности Патриарха Тихона, к тому, что же он был за человек, каков был его жизненный путь до избрания в Патриархи, потому что, хотя Собор еще работал, все бремя власти полагалось теперь на Патриарха.
Тексты посланий свмч. Патриарха Тихона даны по изданию: «Акты святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти». (Сост. М. Е. Губонин). М., 1994.
