Свое наглядное выражение эти тенденции арианства нашли въ догматическомъ учении Ария. Догматика Ария проста до чрезвычайности, ясна до прозрачности, и въ то же время суха и скудна содержаниемъ, какъ логическая формула. Божество есть самозаключенное единство, обладающее всей полнотой идеальныхъ определений. «Богъ одинъ (μόνος) не рожденъ, одинъ веченъ, одинъ безначаленъ, одинъ истиненъ, одинъ имеющий безсмертие, одинъ мудръ, одинъ благъ, одинъ властитель (δυνάστης), одинъ судья, правитель всехъ, домостроитель (οΐκόονμος), непреложенъ, неизмененъ, правосуденъ и благъ. Какъ самосознательное существо, Богъ искони имеетъ въ Себе собственный Свой Логосъ и мудрость. Когда же Онъ восхотелъ сотворить миръ и людей, Онъ Своимъ собственнымъ Логосомъ и Своей собственной премудростью сотворилъ единаго некоего въ качестве орудия (όργανον) для миротворения Его. Онъ и не существовалъ бы, если бы Богъ не восхотелъ дать людямъ бытие. Поэтому, Богъ не всегда былъ Отцомъ; было время, когда Онъ не былъ Отцомъ. He всегда былъ также и Логосъ Божий, но родился изъ небытия, потому что Богъ, оставаясь Богомъ, (ών θεός), т. — е., будучи не въ состоянии передать своего существа другимъ, сотворилъ Его не сущаго изъ несущаго.
Какъ все, происшедшее изъ ничего, Сынъ есть произведение и тварь, и ни въ чемъ не подобенъ Отцу. Онъ не ееть ни истинный Логосъ Отца, ни истинная мудрость Его. Онъ не есть и истинный Богъ, а если и называется Богомъ, то не истиннымъ, a пo причастию благодати, какъ и все иные. Отецъ не изглаголанъ (άρρητος), а потому Сынъ не знаетъ Его совершенно (τελείως) и съ точностыо (ακριβώς) да: не можетъ видеть Его въ совершенстве, да Онъ не знаетъ и того, въ чемъ состоитъ Его собственная сущность. Отецъ невидимъ для Сына, и Логосъ не можетъ въ совершенстве и точности видетьСвоего Отца. Какъ и все другия твари, Сынъ превратенъ и изменчивъ. Онъ во всемъ отчужденъ, обособленъ и отделенъ отъ сущности Отца и состоитъ въ свойстве съ вещами, получившими бытие, и тварями, и есть одна изъ нихъ. Но хотя Сынъ и есть творение, Онъ, однако, не можетъ быть сравниваемъ съ прочими творениями. Онъ творение совершенное, «κτίσμα τελειον», одинъ собственный и ио природе Логосъ Отца, единородный Богъ, Богъ крепкий. Но эта слава Логоса не изначальна; она дана Ему за то, что, будучи по природе изменяемъ, Онъ сделался непреложнымъ и неизменнымъ въ добре. Богъ предуведалъ это и даровалъ Ему славу, какую человекъ сталъ иметь впоследетвии за добродетель, почему за дело Его, которое предуведалъ Богъ, сотворилъ Его такъ, что Онъ теперь сделался такъ славнымъ.
Сходство, какъ и различие между изложенной сейчасъ догматической системой Ария и учениемъ Павла самосатскаго сами собой бросаются въ глаза. Воспользовавшись его аристотелевскимъ понятиемъ ο Боге, какъ самозаключенной полноте всехъ идеальныхъ свойствъ, обладающимъ Своимъ собственнымъ Логосомъ и премудростью, ариане христологию Павла перенесли въ область теологии, и изъ историческаго Христа, въ которомъ Логосъ обиталъ, какъ въ своемъ храме, сделали домирнаго Логоса—тварь, котораго Богъ сотворилъ своимъ собственнымъ Логосомъ и Своей премудростью, существовавшей въ Немъ. И еще одну черту они усвоили отъ Павла—это учение ο изменяемости Логоса Божия и настаивали на немъ энергично. «И мы можемъ сделаться сынами Божиими, — говорили они. Богъ избралъ Христа изъ всехъ прочихъ сыновъ потому, что зналъ ο Немъ, что Онъ не отвергнется. He потому Богъ избралъ Его, что Онъ по естеству имеетъ нечто особенное и преимущественное предъ прочими сынами по существу, и не по какому–либо естественному отношению Его к Богу (оυτεе τίνα έχων ιδιότητα πρός αντον), но потому, что несмотря на изменяемость своей природы, Онъ, чрезъ упражнение Себя въ нравственной деятельности, не уклонился къ худому; такъ что,если бы равную съ этимъ силу показалъ Павелъ или Петръ, то ихъ усыновление ни мало не отличалось бы отъ Его усыновления». «Свободенъ Сынъ «или нетъ? — спрашивали они противниковъ, — вследствие свободы добръ и, если хочетъ, можетъ измениться или, какъ камень и дерево, не имеетъ свободнаго произволения подвигнуться и склониться въ ту или другую сторону».
Но во всемъ прочемъ система Ария была самобытна и оригинальна. Отделивъ непроходимою гранью Бога и все тварное, Арий на основании самого понятия ο Божестве причислилъ Сына къ тварямъ и приписалъ Ему происхождение изъ несущаго. Происхождение Сына изъ несущаго— въ этомъ вся сила догматическаго учения Ария, центральный пунктъ его, вся его историческая новость. Мысль, что Сынъ не веченъ, что Онъ по природе ниже Отца не составляла особенности арианскаго учения: она, какъ мы знаемъ, высказывалась ранее и имела представителей среди богослововъ первыхъ трехъ столетий. И апологеты утверждали, что въ качестве самостоятельнаго существа Сынъ явился предъ творениемъ мира и ради творения мира, а Тертуллианъ и Дионисий александрийский прямо говорили: было время, когда не было Сына. Точно также и наименование творениемъ, совершеннымъ деломъ Отца, возникшимъ по Его воле, не было новостью для догматическаго языка IV века: эти выражения встречаются у Оригена и у того же Дионисия. Но какими бы недостатками ни отличалась ихъ терминология, какъ бы далеко ни заходили эти писатели въ учении ο моменте рождения Сына, они все остались на почве церковной традиции по одному тому, что бытие Сына они изводили отъ Отца. Все они согласно заявляли, что Сынъ исшелъ отъ Отца, т. — е., произошелъ изъ сущаго, начало Свое получилъ въ божественной природе Отца. У Ария же, напротивъ, Сынъ возникаетъ изъ несущаго. Это положение изменяло весь характеръ его догматики и придавало его воззрениямъ грубый смыслъ. Если Сынъ изъ несущаго, то ясно, что Онъ совершенно не причастенъ природе и есть прямая противоположность ея. Спрашивается: чемъ же нужно объяснить этотъ центральный пунктъ въ доктрине Ария? Что заставило его отторгнуться отъ общаго течения богословской мысли и выступить съ новымъ положениемъ, совершенно незнакомымъ церковному сознанию? Ответа на этотъ вопросъ нужно искать только въ философскихъ предпосылкахъ системы Ария. Значение этихъ предпосылокъ вполне выяснится для насъ, если сопоставить учение Ария ο Сыне Божиемъ съ воззрениями, господствовавшими у церковныхъ богослововъ его времени.
Следуя платоно–филоновской (апологеты) и неоплатонической (Оригенъ) философии, признававшей высшую реальность бытия за самымъ общимъ и абстрактнымъ, церковные богословы, какъ мы видели, понимали Божеское существо слишкомъ отвлеченно и избегали прилагать какия–либо конкретныя определения, чтобы не лишить его простоты. Такъ, по Оригену, существо Божие выше всякихъ определений, выше самыхъ понятий ума и существа и есть абсолютная простота и единство. Правда, Богъ есть полнота всехъ абсолютныхъ качествъ: Онъ весь благъ, весь всемогущъ и т. д., но эти качества существуютъ въ Немъ идеально или потенциально, какъ некоторая скрытая сила, и не проявляются во вне, такъ какъ реальное присутствие въ Боге разнаго рода качествъ уничтожало бы Его абсолютную простоту и единство. Съ другой стороны, Богъ не былъ бы и совершеннейшимъ существомъ и въ томъ случае, если бы высочайшия свойства, мыслимыя въ Немъ потенциально, оставались бы только скрытой энергией и ни въ чемъ не осуществляли бы себя. Онъ не былъ бы, напримеръ, абсолютно веемогущъ, если бы всемогущество мыслилось только въ возможности и не проявлялось въ действительности… Такимъ осуществлениемъ идеальныхъ свойствъ Божиихъ и вместе носителемъ ихъ и является вторая Божественная ипостась, Сынъ Божий. Сынъ есть, такимъ образомъ, донкретное выражение Божескаго существа, реализация Его свойствъ, безъ которой и Богъ былъ бы то же, что умъ безъ мысли, сила безъ энергии, светъ безъ сияния. Понятие ο Божестве, какъ абстрактномъ бытии, чуждомъ всякихъ конкретныхъ определений, создавало у нихъ прочную философскую почву для построения учения ο Логосе—Сыне Божиемъ, какъ ипостасномъ и реальномъ обнаружении Божества Отца.
На этой почве стоялъ Александръ александрийский, когда въ беседе съ пресвитерами онъ утверждалъ, что св. Троица есть троица въ единице. «Если Сынъ Божий есть Логосъ и премудрость, — пишетъ онъ въ послании противъ Ария, — то какъ могло быть время, когда Его не было? Это значило бы то же, какъ если бы мы сказали, что Богъ некогда былъ безъ Логоса и мудрости». «Или силы Божией никогда не было и Богъ существовалъ безъ другихъ свойствъ, по которымъ узнается Сынъ и качествуется Отецъ (εξ ών ο υιος γνορίζεται καΐ ο παττρ χαρακτηρίζεται)? Κто говоритъ, что нетъ сияния Слова, тотъ от–вергаетъ бытие и первообразнаго Света, отъ котораго происходитъ сияние» и т. д. Для Ария все подобнаго рода разсуждения не имели смысла. Разделяя аристотелевскую точку зрения, по которой реальное бытие принадлежитъ только частному и индивидуальному, Арий, подобно Аристотелю, понималъ существо Божие конкретно, т. — е., все его свойства признавалъ реально существующими въ Немъ отъ вечности, Богъ его всегда и реально имеетъ въ Себе Свой собственный Логосъ и Свою собственную премудрость, какъ Свое непременное свойство и Свою внутреннюю силу и не нуждается ни въ какомъ постороннемъ носителе Своихъ чувствъ, потому что Онъ Самъ вполне осуществляетъ ихъ. Какъ для Александра немыслимо было сказать, что Богъ когда–либо былъ безъ Сына, Своей премудрости и Логоса, такъ для Ария нелепымъ казалось утверждать, что рядомъ съ Богомъ, имеющимъ Свой Логосъ, существуетъ еще какой–то другой ипостасный и совечный Ему Логосъ. Въ глазахъ Ария это значило допускать бытие двухъ безначальныхъ и равныхъ между собою существъ, т. — е., учить ο двухъ богахъ. Доктрина Ария подрывала, такимъ образомъ, ту философекую почву, на которой поетроена была Оригеновская логология, и требовала радикальной переработки всего до–никейскаго богословия. За эту трудную задачу взялся Афанасий Александрийский. — первый изъ церковныхъ богослововъ, получивший въ истории имя Великаго.
