Смутился молодой умник, но, вероятно, и потом продолжал есть мясо, не понимая ничего: не любят люди беспокоить себя думами, да еще — о непостижимом; а отрицать, хотя бы вопреки смыслу, любят: дерзка душа легкомысленного человека! Глубоко же умный человек никогда не спешит делать этого: он знает, сколько тайн разлито вокруг него и в нем самом, даже в порядке естественном.
Тем более — в сверхъестественном.
Да и просто не глупому человеку очевидно, что вообще непостижимость не есть небытие.
Непостижимость есть только непостижимость: не больше. Тайна есть только тайна, а не отрицание ее.
Можно бы на этом кончить поднятый вопрос: разумному человеку довольно с избытком: это совершенно очевидно. Но я нахожу практически полезным коснуться одного частного вопроса веры: чудес. Очень уж часто легкомысленные люди злоупотребляют им в борьбе с религией. На этом споткнулся и Толстой. Его повторяют рядовые интеллигенты; дерзко издеваются и неграмотные рабочие, особенно партийные "безбожники".
О чуде есть целые исследования (в русской литературе есть магистерская работа архим. Феофана, впоследствии епископа Калужского). Но вопрос совсем не сложен; считаю нужным его добавочно разъяснить, хотя все главное уже дано в предыдущем: если в этом мире столько непонятного и дивного, то чему же удивляться в сверхъестественном? И если непостижимость сил и явлений этого мира не ведет к отрицанию его, то еще более чудесность другого мира никак, ни в коем случае не свидетельствует против его бытия. Наоборот, утверждаю я, эта чудесность не только неизбежна в ином мире, но составляет одно из непременнейших условий и форм его бытия. Чудесность не только не говорит против иного мира, а, наоборот, подтверждает истинность и реальность его. Без чудесности был бы не только сомнителен, но и просто невозможен "тот" мир. Все это, собственно, очень ясно. Я даже стесняюсь "доказывать" вещи очевидные…
В) Необходимость чудес: неподобие не есть небытие
В интеллигентном сознании наряду с "умобоязнью" всегда существовала и боязнь чудесного. Можно сказать, что "чудобоязнь" есть лишь дополнительная сторона боязни страха перед умом: если чего-либо нельзя объяснить "умом" или что-нибудь является не согласным с привычными требованиями нашего мышления, все такое немедленно отдается под подозрение, а то сразу же — и на отрицание.
"Никаких чудес!" — вот заранее заготовленное диктаторское требование умников, суеверных идолопоклонников рационализма. Этим страхом заражены были и верующие, даже богословы. Возьму несколько примеров. Рассказывается чудо о переходе через Чермное море. И у преподавателей является сильное желание: нельзя ли объяснить как-нибудь "естественно"? А так как в Библии прямо указывается, что перед этим был сильный ветер, который погнал воду от берегов, то это желание пугливых богословов приобретает, так сказать, законную почву. Но забывается самое главное: вода стояла "стенами" по обе стороны проходивших евреев; а когда пошли египтяне по тому же пути, то стены сошлись. И, конечно, богословы не смеют отрицать буквального смысла Св. Писания, не могут прямо возражать против очевидной чудесности перехода. Но в таком случае чего же стоят все эти маленькие ухищрения использовать ветер, гнавший воду: если она стояла стенами и после ветра, то могла стоять так и без ветра. Чудо остается чудом! Но пугливому уму хотелось бы обойти это.
Другой пример. Иисус Навин говорит солнцу: "Стой, солнце!" Отрицатели просто говорят: немыслимо! Тогда развалилась бы вся солнечная система от такого быстрого прекращения движения, подобно тому, как если бы мгновенно остановить поезд, то сила инерции сокрушила бы его, а при чрезвычайнейшей быстроте, с коей мчится солнце и кружится вселенная, вещи воспалились бы (земля, луна и др. планеты), испепелились бы мгновенно. И вот является целая пачка "объяснений" необъяснимого: это не было-де чудо, а было такое-то случайное благоприятное стечение атмосферных условий, от которых получилось вторичное солнце, т. е. отражение его в воздухе, не больше; так бывает, например с радугой на небе, когда солнце уже скрылось за горизонтом, но в вышине оно еще продолжает светить, или как бывает "северное сияние" от неизвестных причин… Бесспорно, и это все могло быть использовано Господом. Но ведь текст Библии совершенно определенно говорит именно о чуде, и именно об остановке солнца Божиею силой по молитве Иисуса Навина. И в таком случае приходится делать выбор: либо признавать Библию и чудо, либо объяснять его естественно и отрицать текст. А это последнее несравненно страшнее боязни ума: ибо сомневающийся не боится искажать Библию, не боится отрицать возможность чуда; просто потерял страх перед Богом! И конечно, уж лучше бояться Истинного Бога, чем пугаться самодельного идола — ума.
Третий пример мы уже упоминали прежде — об Ионе во чреве китове. Уж как наши учебники и преподаватели стараются как-нибудь объяснить, от природы и ума: и кит-то не был кит, с его маленьким горлом, а это была китообразная акула; или вообще разумеется здесь огромная рыба и т. д.
Но только бы — не обыкновенный кит, ибо "доказано", что он не может проглотить человека. Хотя этому лишь верят, а никто не думал проверять или даже усомниться: правда ли, что у китов такое уж маленькое горло? Одному верят, а другому не хотят верить; одно отрицают, другое принимают… Оказывается, были случаи, что и киты проглатывали людей. Ну, в таком случае "можно" верить и про Иону. — А я скажу, в таком случае совсем и не требуется никакой "веры". Вера — это признание чего-либо не естественного, а превышающего законы естества. Вера же настоящая не боится никакого чуда. И потому с точки зрения подлинно религиозного человека совершенно приемлемо иное утверждение, иная крайность: "Если бы мне Писание открыло, — говорил какой-то католический епископ, — что не кит проглотил Иону, а Иона — кита; я и тогда бы поверил слову Божию". Бог это — логично [48].
Во всех этих случаях, собственно, важно то пугливое желание богословов объяснять все чудеса естественно, каким страдали и преподаватели, и мы, семинаристы, про интеллигенцию же и говорить нечего. Из-за этих именно чудес Толстой отверг Евангелие и Божество Христа. И эта "чудобоязнь" весьма широко распространена среди не только "общества", но и (среди) полуграмотных рабочих, тронутых нигилизмом. Отрицание чудес считается признаком умственной порядочности и развития, а вера в чудеса — "от темноты" и политической "неблагонадежности" церковных людей.
На самом деле вскрывается совсем иное, как увидим сейчас. Прежде всего, уже говорилось о тайнах этого мира: тем более их необходимо допустить для другого. Почему "тем более"? По одной лишь вере, что тот мир более всемогущ, чем этот. В том мире — все действует Бог. А одним из непременных свойств Его является именно всемогущество.
И если я хоть сколько-нибудь верую в Бога, тем самым я вынуждаюсь признавать и то, что "Бог все может". И именно — все! Поэтому странно, что даже верующие боятся чудес. Наоборот, нужно было бы бояться, если бы чудес не было! Тогда можно было бы усомниться: да есть ли тот мир? Чудеса — абсолютно неизбежный спутник и признак сверхъестественного мира и веры в него. И обратно: если мы сомневаемся в чудесах, этим самым мы обнаруживаем лишь свое маловерие и в Бога. И это о верующих.
Для неверующих же в Бога нет никакой высшей силы, кроме этого мира. Но в таком случае с подобными людьми следует говорить их же языком ума и естественных вещей, о чем уже и говорилось: из незнания и непостижимости нельзя делать вывода о небытии. А кроме того, и в этом мире — множество дивного и уму непостижимого. Значит, умный человек в самом меньшем случае должен, обязан благоразумно заявить: "не знаю, все возможно". А отрицать ничего не смеет. Но тут отрицатель может выставить такое возражение: чудеса противоречат уму нашему. Это — неправильно! Разберемся.
В логике строго различаются два термина: "противоречие" и "противоположность". Это не одно и то же. Под "противоречием" разумеется такое положение, когда одно (А) совершенно исключает другое (В). Например, я говорю, что такая-то вещь существует, а другой говорит обратное: она не существует. Третьего положения уже быть не может: или есть, или нет — что-нибудь одно верно, а этим верным исключается другое, ложное.
Иное дело — "противоположность". Противоположными вещами называются те, которые различаются одна от другой. Например, цвета: зеленый, красный и проч. считаются не противоречащими, а "противоположными", или просто отличными, разными. И один цвет не исключает другой: вещь может быть выкрашена и в один цвет, и в другой, и в третий.
Такое различение терминов в логике известно всякому школяру. С таким пониманием подойдем теперь к чудесам и тайнам.
