Вот в каком контексте были впервые произнесены эти слова:"Не сделался ли вертепом разбойников Храм сей, который носит имя Мое?" – слова, к которым прибегнет Господь, изгоняя торгующих из Храма[219].
Что означает "вертеп разбойников" в этом первоначальном контексте? Он означает убежище, в котором укрываются от правосудия и чувствуют себя в безопасности. Разве в действительности этот обряд, этот материальный способ примириться с Богом ценой тельца, нисколько не изменяя поведения, – разве подобные действия могут обеспечить человеку безопасность? Разве достаточно сказать:"В моем распоряжении исповедь, стоит войти – и дело сделано", - чтобы быть оправданным Господом? Иеремия говорил не об исповеди, а о заклании тельцов. В исповеди жертвоприношения более ограничены, они должны были бы быть более личными.
Но далее (стихи 12-14) Бог добавляет:
Пойдите же на место Мое в Силом[220], где Я прежде назначил пребывать имени Моему, и посмотрите, что сделал Я с ним за нечестие народа Моего, Израиля. И ныне, так как вы делаете все эти дела, говорит Ягве, и Я говорил вам с раннего утра, а вы не слушали, и звал вас, а вы не отвечали: то Я так же поступлю с домом сим, над которым наречено имя Мое. на который вы надеетесь, и с местом, которое Я дал вам и отцам вашим, как поступил с Силомом.
Иначе говоря. Бог разрушит Храм. Почему? Не просто затем, чтобы наказать Израиль. Это не совсем так. Напротив, я сказал бы: чтобы дать ему возможность полностью измениться; чтобы у Израиля не было места, где он получает ложную уверенность, уверенность легкодоступную, удобную, примирение, обретаемое некоторыми несложными действиями и за небольшие деньги.
Злоупотребление успокоительными лекарствами
Бог хочет, чтобы вина его народа не пряталась за ложными надеждами и ложными примирениями. Пусть народ знает, по крайней мере, что он – народ грешный, что он нуждается в прощении своим Господом. А Храм, не тот, который был учрежден, а тот, каким он стал, Храм превратился в доступное средство облегчать отягченную совесть[221]. Там продавались успокоительные средства для легковерных сердец, которые не обретали истинного мира, но получали за небольшую плату забвение угрызений совести. Вина не прощалась, но потребность в прощении временно приглушалась обрядами. Именно это делает для Иеремии необходимым устранение Храма, и не для него только, но и для Бога, Который говорит с ним.
Как мы увидим из нижеследующего эпизода, приговор не относится к одному Храму (Иер 19,1-2.10):
Тогда Ягве сказал Иеремии:"Пойди и купи себе глиняный кувшин. Возьми с собой нескольких старейшин из народа и нескольких священников (в свидетели пророческого действа). Выйди в направлении долины Бен-Гинном (которая впоследствии называлась геенной), что у ворот Черепков[222]. Там возвести слова, которые Я скажу тебе. Разбей этот кувшин на глазах людей, которые придут с тобой, и скажи им: "Так говорит Ягве Саваоф: Я сокрушу этот народ и этот город, как разбивают сосуд горшечника, который уже нельзя починить" .
Что означает этот приговор? Он означает, что в глазах Бога Иудею как царство, а в ней Храм – следует уничтожить. Настало время, чтобы из этого народа, вернее, из того, что сохранится от этого народа, родился наконец "остаток", зародыш, призванный породить другой народ. И ложная безопасность как в сфере политической (царство)[223], так и в сфере религиозной (Храм), должна быть отнята от Израиля, чтобы он понял, что самое важное – не сохранить существующую систему подмен, но пережить родовые, муки, устремляясь к событиям последнего времени, которые подготавливает Бог. Бог хочет уничтожить религиозные и политические институты Израиля, как строитель сносит леса, которые уже не нужны, но лишь скрывают готовое здание: наконец-то установленный новый30) и вечный31) Завет.
Пророк и полицейский комиссар
Но в начале главы 20 мы вновь видим Иеремию увлеченным замыслом Господним, который он вынашивает и который отовсюду навлекает на него лишь насмешки и поношения. И вот у него происходит столкновение с чиновником, чьи полномочия были четко определены и совершенно отличались от полномочий Иеремии.
Когда Пасхор, сын Еммеров, священник, он же и надзиратель в доме Ягве (добросовестный полицейский комиссар), услышал, что Иеремия пророчески произнес слова сии, то ударил Пасхор Иеремию пророка и посадил его в колоду, которая была у верхних ворот Вениаминовых при доме Ягве. Но на другой день Пасхор выпустил Иеремию из колоды, и Иеремия сказал ему: не "Пасхор"[224] нарек Ягве имя тебе, но "Магор Миссавив"[225]. Ибо так говорит Ягве: Вот, Я сделаю тебя ужасом для тебя самого и для всех друзей твоих, и падут они от меча врагов своих, и твои глаза увидят это.
Перед нами полицейский комиссар, отдающий себе отчет в том, что для надлежащего исполнения обрядов и бесперебойного поступления доходов опасно возвещать, что в ближайшем будущем Храм будет разрушен по повелению Господню. Этот жалкий священник попал в скверную историю, выполняя то, что считал своим долгом по отношению к возмутителю спокойствия по имени Иеремия. Он и в самом деле не понимал, что все его действия, обращенные к Господу, есть всего лишь постоянное возмещение за отсутствующую справедливость другого порядка. Поэтому они могут превратиться в то, что скрывает, в то, что помогает забыть об абсолютной необходимости этой справедливости.
Духовенство защищает свою монополию
Но, однако, ведь это Сам Господь дал все эти обрядовые предписания. Почему же пророки говорят от Его имени:"0тцам вашим Я не говорил и не давал им заповеди... о всесожжении и жертве" (Иер 7,22)? Это, по-видимому, противоречит многократным утверждениям Торы. Ответ, мне кажется, в том, что Бог не предназначил храмовый культ быть средством спасения. Он предназначил его постоянно напоминать о расстоянии, отделяющем оскверненный народ от своего Бога, и пробуждать в сердце этого народа призыв к новой справедливости[226]. Храм фактически монополизирован духовенством, которое превратило его в доходное предприятие[227] и содержит на жаловании лжепророков... чтобы насмеяться над Иеремией (Иер 28). Эти пророки, приставленные к Храму, смотрели с оптимизмом на будущее культа, а бедный Иеремия стал объектом насмешек для болтунов, которые поминали имя Божие вcye[228] т.е. пророчествовали в интересах тех, кто платил им, вовсе не принимая от Бога речей, которые они произносили. Цари тоже имели своих лжепророков в ту эпоху. Для того, чтобы укрепить царство и чтобы народ не слишком разлагался, пророкам платили (Мих 3,5) за предсказание грядущей победы (3 Цар 22,1-28), за прославление царя и т.д. Это была настоящая служба информации.
Тайный смысл пророческих действий
Иеремия страдает от таких профессионалов. Страдает не только потому, что на него сыплются со всех сторон нападки за то, что он говорит; он более всего страдает от сознания, что должен возвестить гибель своему любимому народу[229]. И Бог не говорит ему, что выйдет из этой гибели! Лишь позднее, когда уже становится очевидно, что Израиль будет уничтожен, Бог тайно говорит Иеремии (32,7), брошенному в темницу за ущерб, нанесенный моральному состоянию войска:"Вот продается поле в наследстве твоего дяди, купи его!" И это все, что говорит ему Бог в то мгновение. Это означает: можно строить планы на будущее, катастрофе придет конец. Вот как подает Бог надежду. В те времена люди умели видеть целые бездны богословия в самых простых, конкретных действиях. Когда Бог говорит Иеремии, что имеет смысл купить поле, Он делает это для того, чтобы сердце его открылось для пророчества о Новом Завете (стихи 37-41).
Два проявления Божественной ревности
Если мы хотим понять глубокие причины противоречивых суждений, высказываемых священниками и пророками касательно Божиих замыслов о Его народе, то нам следует вернуться к двум представлениям о Божественной ревности.
Для ветхого человека, продолжающего видеть в Боге деспота, чья ревность в равной мере грозна и иррациональна, важно прежде всего воздвигнуть действенную ритуальную преграду перед лицом всепожирающей ревности, которая может уничтожить неверный народ. Затем надо постараться пробудить верность народа в надежде, что источник радиоактивности – Пресвятой – станет милостивым к обратившемуся народу. Обращение всегда понимается как возврат к истокам, и этот способ умилостивить Бога немного напоминает хитроумное использование для своих нужд безвестных грозных сил природы.
Для нового человека, осознающего себя возлюбленным Богом и стремящегося появиться на свет из отмирающей оболочки ветхого человека, – перспектива совсем иная. С тайным нетерпением усматривает он в действиях Бога знаки скорого конца ветхого человека. Будучи весь устремлен к Новому Завету, предоставляющему нормативные условия для расцвета челоч века, он с нетерпением ждет гибели ветхого закона, той куколки, в которой он, как в монастырском послушничестве, приготовился стать бабочкой. Ему, еще не родившемуся, нужно появиться на свет. Для того, кто осознает себя возлюбленным Всемогущим, смерть становится рождением. Для него ревность Бога есть не что иное, как нетерпеливое ожидание смерти ветхого человека, которая освободит его для Возлюбленного, для Того, Кого он ждал и Кто Сам ждал его.
