Скажу еще о нас троих. За что в монастыре Агафском объявлено нам от императора через спафариев: «Вы преданы анафеме и низложены собором»? За что содержание под стражею у святого Маманта нас троих, отделенных друг от друга? Зачем прибытие туда тех же спафариев с тремя принесшими от противника [грамоту] для прочтения опять о низложении и анафематствовании нас, хотя мы и заграждали уши, чтобы не слышать? За что мы отправлены в разные места и заключены: и эконом, и Арсений, братия, а другие сосланы за двенадцать миль от Константинополя, так что иные скрываются в пещере, чтобы тайно служить (132) нам, переодевшись в одежду мирян; иные весь день прячутся в гробницах и, не имея возможности являться днем, ходят друг к другу ночью? За что те, которые были найдены, задержаны воинами, заключены в темницу, а потом высланы из города?
И если говорить о бывшем вначале, зачем Студийский монастырь был охраняем отрядом воинов, внезапно прибывших, так что мы не смели даже дышать, и зачем прибыли туда епископы Никейский и Хрисопольский, чтобы мы приняли сочетавшего прелюбодеев, будто бы получившего приказание от прежнего патриарха[382] совершить это прелюбодейное сочетание? «Так как, – говорили они, – повелевший это был святой, подобно Златоусту, то это было приспособлением святого к обстоятельствам, поэтому примите его». За что мы четверо были взяты оттуда ночью начальником и воинами и отведены к Симеону[383], которого я не знаю, как назвать, и чрез которого было объявлено нам от императора, чтобы мы, переменив свое мнение, за которое доселе стоим, приняли их распоряжение, как бы икономию? За что опять мы были заключены у святого Сергия, куда опять приходил Симеон от императора с тою же целью? Зачем мы были приведены начальниками на многочисленный собор[384], на котором заседали и трое важнейших сановников? За что я, смиренный, был там оскорбляем и со всех сторон осыпаем словами: «Ты сам-то знаешь, что говоришь, что ты болтаешь?» Тогда как я взывал: «Гибнет Предтеча, нарушается Евангелие, это – не икономия», они многократно повторяли, что икономия, что так поступали святые и предшествовавший святой [патриарх]; вот свидетели, что он приказал совершить прелюбодейное сочетание, хотя они и не называли его так, но на слова «сочетавший прелюбодеев» скрежетали зубами, как бы желая растерзать [говорившего]. За что была громко произнесена анафема на не (133) принимающих такой икономии святых и я вместе с отцом моим и Калогиром был вытолкан из середины рукой властителя, архиепископ же задержан и низложен ими, как обыкновенный пресвитер, по тому поводу, что отслужил по моей просьбе в Студийском монастыре? Сочетавшего прелюбодеев, который низложен Самим Христом и Божественными правилами, [Col. 1076] они оправдали, признав его невиновным во всем и еще прежде допустив к священнослужению вместе с ними, а того, который не подлежит низложению по правилам, подвергли низложению, самым делом подтверждая свое учение, что епископы имеют власть по своему произволу пользоваться правилами. Так они действуют постоянно, не желая понять, что если так будет, то низлагающие епископа тем самым, кого низлагают, сами могут быть низложены, во исполнение апостольского изречения[385].
Эту заповедь и относительно правил примите от нас, епископы! Соблюдая ее, вы спасетесь и будете иметь мир, а не повинуясь, потерпите наказание и будете иметь постоянную войну между собою, подвергаясь надлежащему воздаянию за непослушание. Зачем было и случившееся после собора – допрос всех братий императором, говорившим, что мы низложены, а собор, утвержденный им, свят, как будто прелюбодейное сочетание есть допускаемая святыми икономия и совершивший его невинен? А когда не приняли этого, то – заключение каждого порознь, или двоих вместе, или троих, или большего числа в монастырях и крепостях, бичевания и мучения некоторых, так что это разгласилось везде, на суше и на море?
Кратко сказать – за что всё это? Не за то ли, что не согласились сказать и признать нарушение Евангелия икономией, которую противники делом и словом провозгласили миру как спасительную и подобную действию святых и еще доселе продолжают так говорить и действовать чрез гонение? Почему же говорят: когда никто не настаивает и не учит этому, как мы станем называть их (134) еретиками? Вышесказанное – мечты и сновидения или истинно? Если истинно, то разве не учат они везде и не проповедуют делом и словом? И вы, слушаясь их, не стоите ли почти вместе с самими говорящими это (впрочем, если бы мы и молчали, концы вселенной возвещают истину), навлекая на самих себя Страшный Суд за молчание? По этой причине я, смиренный, вынуждаюсь не молчать письменно и неписьменно, по мере имеющихся у меня сил, со страхом и трепетом, с готовностью к смерти, хотя кто-нибудь из вас, может быть, и думает, что я не необходимо, скажу даже – напрасно, действую таким образом.
Но обратим речь к предмету. Ты говоришь, что когда никто не настаивает и не учит прелюбодействовать и разрешать святотатцев, на каком основании мы станем называть их еретиками? Прелюбодействовать и разрешать святотатцев, действительно, они не учат словом, ибо и язычники, не имеющие закона, не учат прелюбодействовать; и мы не утверждали, что они открыто провозглашают это. Но утвердив прелюбодейное сочетание и прочее вместе с ним, а через это признав с произнесением анафемы и другие преступления против Евангелия, с нарушениями Божественных правил, спасительной икономией и это оправдывая ежедневно вышесказанными ссылками и заключениями под стражу, они нарушили Евангелие, по суждению святых, и насильно внушают, что при всяком преступлении бывает икономия, изменяя неизменные [Col. 1077] заповеди Божии и представляя их изменяемыми. И как не будут они изменяемыми и превратными, если соборно делом и словом учат, что нарушения их суть спасительные приспособления к обстоятельствам? Конечно, они не будут простирать ложь до такой степени, чтобы говорить, что они не составляли собора, а разве только скажут, что они не называли прелюбодейного сочетания икономией, подобной действию святых, и не предавали анафеме не принимающих этого. Но если они скажут, что не предавали анафеме, то зачем провозглашали: «Не принимающим приспособительных действий святых – анафема!»? Очевидно, что некоторые не соглашались принимать, и потому сделан такой возглас, если только мы не опьянели. Какого же другого предмета касалось несогласие, если не прелюбодейного сочетания? Итак, несомненно, за него было произнесено анафематствование как за сопротивление приспособительным действиям святых. Если же их действие подобно этим, то приспособительные действия святых (135) беззаконны; но так как святые – не беззаконники, что истинно, то преданы анафеме те, которые не принимали сочетания прелюбодеев, какими бы искусными способами ни старались они представить очевидное темным. Но совершившееся не может скрыться.
А что заповеди евангельские неизменны, о том послушай Василия Великого, который говорит: «Может быть, Господь хотел укрепить мою душу и сделать ее более бодрственной на будущее время, чтобы она не внимала людям, но руководилась евангельскими заповедями, которые не изменяются вместе с временами и обстоятельствами дел человеческих, но остаются одними и теми же: как были произнесены неложными и блаженными устами, так и пребывают вовеки»[386]. А они, провозгласив сочетание прелюбодеев спасительной икономией, что иное объявили, как не то, что заповеди Божии изменяемы, что они иногда изменяются, а иногда не изменяются и действуют неизменно, в некоторые же времена и при некоторых обстоятельствах человеческих, как, например, по их словам, в отношении к императорам, изменяются и не применяются к беззаконию и между тем имеют такую силу, что не принимающие таких, как говорят они, приспособительных действий святых, то есть этих преступлений, предаются Церковью анафеме?
Отсюда следует не что иное, как то, что Бог изменяем и превратен; это подобно тому, как если бы кто прямо сказал, что Евангелие не проводит различия между спасением и погибелью. Как же – относительно всех людей и при всяком нарушении заповеди соблюдается икономия или относительно некоторых и при некотором? И какое основание, чтобы относительно некоторых и при некотором бывало так, а относительно некоторых и при некотором нет? Относительно же кого именно и сколь многих соблюдается икономия? Относительно одних ли епископов или и священников? Соборно совершаемая или и частным образом всякая? Если же относительно одних только императоров, то в отношении ли к одному прелюбодеянию или и ко всякому беззаконию? И как в отношении к императорам теряют силу заповеди Бога? Совершенно ли, как будто бы Царство Его получило конец, ибо и закон императора не теряет силы, пока не преемствовал ему другой император? Но и это еще требует разрешения, так как божественный апостол говорит: мужья, любите своих (136) жен, как и Христос [Col. 1080] возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною посредством слова; чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна (Еф. 5:25–27). Как же она [Церковь], допуская теперь прелюбодеяние и сочетание прелюбодеев, а в другие времена другие подобные грехи, могла бы остаться без пятна и порока и не сделалась бы оскверненной? С трепетом говорю это. Пусть разрешат нам это нынешние «евангелисты», ибо они, допуская такие дела, называют самих себя Церковью Божией, а не принимающих этого признали противниками ее. Но поистине, как говорит пророк, юрод юродивая изречет, и сердце его тщетная уразумеет, еже совершати беззаконная и глаголати на Господа прелесть (Ис. 32:6).
