Пусть не так много штрихов сохранилось из жизни о. Варлаама, но их достаточно, чтобы представить себе образ, достойный подражания и любви. Да, был в Иоанно-Предтеченском Скиту подвижник, приснопамятный игумен Варлаам, и недаром поминали его добром все старцы, знавшие его, – преподобные отцы Макарий, Амвросий, Иларион и другие.
СУПРУГИ КИРЕЕВСКИЕ В ИХ ОТНОШЕНИИ К ОПТИНОЙ ПУСТЫНИ
(одна из забытых страниц русской культуры)
Жизнь, равно как и творчество Ивана Васильевича Киреевского (1806–1856), можно разделить на две половины, вернее, части, так как вторая часть по времени гораздо короче первой, хотя, скажем сразу, намного значительнее. В молодости он был писателем и журналистом вполне «европейского» толка, недаром и журнал его, закрытый цензурой на третьем номере, назывался «Европеец». И о церковности его до весьма зрелых лет не скажешь слишком многого. Однако он с юных лет верил в Бога, а европеизм его, подогревавшийся трудами знаменитых немецких профессоров, лекции которых он слушал в Берлине и Мюнхене, со временем преобразился в патриотизм и славянофильство, стоящие на твердом основании Православия.
В первой половине жизни Киреевский имел огромный круг общения. Среди его друзей и знакомых множество литераторов Москвы и Петербурга – Жуковский, Пушкин, Аксаковы, Погодин, Чаадаев, Веневитинов, В. Одоевский, Сушков, Хомяков, Языков, Максимович, Кюхельбекер (это лишь несколько наиболее известных имен), а также просвещенных людей из дворян, интересовавшихся литературой и философией.
В московских домах 1830-1840-х годов, то у Свербеевых, то у больного уже в то время поэта Николая Языкова, а чаще всего в доме своей матери Авдотьи Петровны Елагиной, Киреевский – непременный участник диспутов в компании писателей, профессоров и просто любителей поговорить. Скоро в среде славянофилов он был признан, наряду с Хомяковым, главным авторитетом. На него возлагались многие надежды. Славянофилы старались вручить ему руководство своими изданиями. Серьезный, чаще всего даже нахмуренный, с вечно дымящейся трубкой в руке, которую он и ночью клал возле себя, шахматист-гроссмейстер, годами ведший головоломные партии со столь же учеными игроками по почте, державший ночью возле постели рядом с трубкой маленькую шахматную доску с фигурами… Знаток Канта, Шеллинга, Окена и Гегеля, одно время претендовавший на кафедру философии в Московском университете… Чуть ли не каждые полгода переносивший какие-то непонятные, но тяжелые болезни, почти сводящие его в гроб, после которых он медленно оправлялся (врачи ни разу не определили в точности, что это за недуги). Несколько раз друзья и родные Киреевского впадали в великую скорбь, будучи уверенными, что он умирает…
И великое одиночество последнего периода его жизни, – намеренный уход в это уединение, в почти монашеский образ жизни, насколько это может быть доступно семейному человеку. Он много времени проводит в своем имении Долбино, вблизи Оптиной, с которой возникла и все более крепла у него духовная связь. Он стал, как и супруга его Наталия Петровна, духовным чадом оптинского старца о. Макария, самым деятельным его помощником в издании святоотеческих писаний. Мало кто из его бывших друзей мог представить себе, какая огромная, титаническая работа происходила в душе Ивана Васильевича, забившегося, по их мнению, в деревенскую «глушь»… Супруга его, пришедшая в церковную жизнь раньше, чем он, была ему верной помощницей.
Именно с Оптиной Пустынью связал их Господь, с тем местом, где процвело духоносное старчество, плод и цвет русского монашества. Именно в оптинский период своей жизни написал Киреевский основные свои философские сочинения, проникнутые православным сознанием… Делателем Иисусовой молитвы стал бывший «европеец».
Наталья Петровна в ранней молодости имела великое счастье быть духовной дочерью преподобного старца и чудотворца Серафима Саровского. После его кончины духовником ее стал знаменитый в свое время в Москве старец Новоспасского монастыря отец Филарет, который был духовником и ее матери. Один из мемуаристов вспоминал, что Евдокия Николаевна Арбенева «под руководством старца научилась понимать Евангелие и книги отеческие, и в чтении их обрела источник неземных утешений».
Семья Арбеневых в дворянской среде не была типичной для своего времени. Ее привычный уклад – ежедневная молитва, посещение храмов и монастырей и все то, чем живет воцерковленный православный человек. Для сравнения можно взять хотя бы семью будущего супруга Натальи Петровны, предопределившую трудность его пути к ясному православному сознанию. И это была одна из культурнейших семей. Мать братьев Киреевских – Авдотья Петровна Елагина (это фамилия ее второго мужа), племянница поэта Жуковского, хорошо известна в истории русской литературы по своему многолетнему и главному в Москве салону. Она была образованна и даже набожна, много помогала нищим и бедным, но в храме бывала лишь изредка и не соблюдала постов. Ни она, ни ее дети не носили нательных крестиков. До старости у нее оставались привычным чтением любимые книги ее молодости – проповеди «пламенного» католика Массильона и романы Руссо. Вот эта семья была тогда для России, именно для интеллигентной среды, типичной.
Масонство, со времен Петра деятельно занимавшееся книгоизданием и наводнившее всю Россию книгами мистического, деистического или протестантского духа, формировало вкусы читающего дворянства. И не только через книги, но и через многочисленные журналы, и даже через университеты, особенно Московский, бывший в конце XVIII – начале XIX века почти целиком в руках масонов.
Не менее деятельны были католики, в начале XIX века допущенные в России к преподаванию. «Отцы» иезуиты, например, весьма знаменитые и любимые российским дворянством многоученые патер Чиж и патер Мюральт, открывали в Петербурге свои пансионы. Со временем их изгнали, но они свое дело сделали. Православие у интеллигенции оставалось по большей части в формальном виде. Характерно, что у нее даже такая великая подвижница духа, как графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, восстановительница многих монастырей и храмов (в том числе новгородской Юрьевской обители), вызывала насмешливые эпиграммы.
Жуковский провел свою молодость среди масонов – это были писатели Карамзин и Дмитриев, директор Московского университета Иван Тургенев и его сыновья Андрей и Александр (ближайшие друзья поэта). Чуть ли не духовным отцом для Жуковского был плодовитый писатель-масон, автор мистических сочинений Иван Лопухин. Соответственным был и круг чтения Жуковского. А он был воспитателем многочисленных своих племянниц, в том числе Авдотьи Петровны, урожденной Юшковой. Сам поэт, пройдя сложный путь духовной жизни, пришел к Православию и церковности, а вот ученицам его далеко не всем удалось преодолеть очарование мистико-романтической культуры, впитанной ими от него. Братья Киреевские, Петр и Иван, в 1814 году отроками попали в Долбине в число учеников Жуковского. Он тогда много писал, среди прочего – «страшные» баллады с рыцарями, покойниками и колдунами, которые любил читать вслух по вечерам…
Иван Киреевский позднее при всяком начинании обращался к Жуковскому за советом. Однако Господь привел его в Церковь Христову не через Жуковского, а через юную Наталию Петровну Арбеневу вышедшую 29 апреля 1834 года замуж за Киреевского. «Милые друзья Иван Васильевич и Наталия Петровна! – писал им из Петербурга Жуковский. – Теперь утро 29 апреля: переношусь мысленно к вам, провожаю вас в церковь, занимаю должное мне место отца и от всего сердца прошу вам от Бога мирного, постоянного домашнего счастья, которое, несмотря на необходимую примесь печалей, все-таки останется счастием, если будет взаимным согласие чувства и мысли».
Наталья Петровна, вероятно, уже после кончины супруга, рассказала А И. Кошелеву а тот записал – как гласит заголовок этой бумаги – «Историю обращения Ивана Васильевича». «И. В. Киреевский, – говорится там, – женился в 1834 году на девице Наталии Петровне Арбеневой, воспитанной в правилах строгого христианского благочестия; в первые времена после свадьбы исполнение ею наших церковных обрядов и обычаев неприятно его поражало, но по свойственной ему терпимости и деликатности он ей в том нимало не препятствовал. Она со своей стороны была еще скорбнее поражена отсутствием в нем веры и полным пренебрежением всех обычаев Православной Церкви. Были между ними разговоры, которые оканчивались тем, что положено было ему не мешать ей в исполнении ее обязанностей, а ему быть свободным в своих действиях… На второй год после женитьбы он попросил жену свою прочесть Кузена (французский философ, современник Киреевского. – Сост.). Она охотно это исполнила, но когда он стал спрашивать ее мнения об этой книге, то она сказала, что в творениях св. Отцов все это изложено гораздо глубже и удовлетворительнее. Он усмехнулся и замолчал. Он стал просить жену почитать с ним Вольтера. Она объявила ему, что готова читать всякую серьезную книгу которую он ей предложит, но насмешки и всякое кощунство ей противны, и она их не может ни слышать, ни читать. Тогда они после некоторого времени начали читать вместе Шеллинга, и когда великие, светлые мысли их останавливали и И. В. Киреевский требовал удивления от жены своей, то она сначала ему отвечала, что эти мысли ей известны из творений св. Отцов. Неоднократно она ему их показывала в книгах св. Отцов, что заставило И. В. иногда прочитывать целые страницы. Неприятно было ему сознавать, что действительно в св. Отцах многое, чем он восхищался в Шеллинге. Он не любил в этом сознаваться, но тайком брал у жены книги и читал их с увлечением. Знакомство с Новоспасским иноком Филаретом, беседы со святым старцем, чтение разных творений св. Отцов услаждали его и увлекали на сторону благочестия. Он ездил к о. Филарету, но всякий раз как бы по принуждению. Видно было, что ему хочется к нему ехать, но всегда нужно было какое-то принуждение. Наконец, в 1842 году кончина старца Филарета окончательно утвердила его на пути благочестия.
