«О долге службы». Эта глава учит не тонуть в глубинах дао, не теряться среди обилия теорий, их изощренность поверять критерием чистоты и покоя, бесстрастия и беззаботности. Те же, кто ленится разбираться в учениях, потворствуют своим желаниям, угождают чувствам, предаются праздности, – такие при встрече с великим дао упираются в него как в преграду[379]. Безумный не знает печали и мудрый тоже не знает печали. Мудрый потому не знает печали, что благодаря благу пребывает в гармонии. Безумный же потому беспечален, что не знает разницы между счастьем и несчастьем. Отсюда видно, что недеяние вследствие проницательности и недеяние вследствие непонимания подобны друг другу. Их объединяет недеяние. Причины же их бездеятельности различны. Ради разъяснения этого изливаю потоки слов, разливаю речи, чтобы быть услышанным и чтобы побудить тех, кто учится, с еще большим усердием стремиться к совершенствованию.
«Великий род» [380] обнимает собой восемь пределов, простирается до высоких вершин, дает свет трем светилам, приводит в гармонию воду и землю, связывает учение древности и современности, определяет последовательность человеческих принципов и естественных законов вещей, объединяет в одно всю тьму превращений и возвращает все к одному корню. Все это, чтобы описать путь правления, определить дела вана, затем проследить истоки искусства познания, выявить законы человеческой природы и чувств, чтобы обжить обитель чистоты и покоя, очистить частицы цзин божественного разума, чтобы слиться в одно с небесной гармонией.
С помощью этой главы обозреваем деяния Пяти предков и Трех царей, объемлем небесный (природный) эфир, обнимаем небесный (природный) разум, держимся середины, храним гармонию. Тот, у кого благо // формируется внутри, обвивает собою небо и землю, пробуждает инь и ян, устанавливает чередование времен года, исправляет все четыре стороны света; будучи в покое, он покоен, побуждаемый – движется. И таким образом выплавляется вся тьма вещей, преобразуется вся тьма живого. В этом хоре царит согласие, в движении главное – следование. В пределах четырех морей все живет одним сердцем и имеет общий конец. Тогда становится видна Звезда Тени, приходят благодатные дожди, спускается с небес Желтый Дракон, феникс гнездится в рощах, линя следы появляются в предместьях[381]. Когда же благо не обретает формы внутри, то пускаются в ход законы и установления, произвольно используются уставы и параграфы, небесные и земные духи не откликаются, благовещие знамения не являются, пространство меж четырех морей остается не покоренным, народ – не просвещен. Отсюда видно, что великая основа управления состоит в формировании внутреннего блага.
Вот о чем говорит глава «Великий род» этой великой книги.
Таким образом, все трактаты направлены к тому, чтобы освободить путь, устранить препятствия и помочь последующим поколениям познать то, что способствует всякой деятельности. Вовне с вещами соприкасаться, но не ослепляться ими; внутри правильно определять место разума, пестовать свой эфир и тем покоить совершенную гармонию. В себе самом находить наслаждение и быть восприемником неба и земли (Вселенной).
Толковать о дао, не понимая начал и концов, – значит не ведать, что служит нам опорой. Толковать о началах и концах, не принимая во внимание неба и земли и четырех времен года, – значит не понимать, чего следует избегать. Толковать о небе и земле, и четырех временах года и не искать аналогий, не прибегать к подобиям – значит не постигать смысл [явлений]. Толковать о Совершенном цзин, не применяя этого к человеческому духу и эфиру, – значит не понимать пружины жизни как таковой. Докапываться до истоков человеческих чувств и не говорить о добродетели великих мудрецов – значит не разбираться в пяти правилах поведения[382]. Говорить о пути правителей [ «золотого века»] и не говорить о делах [современных] правителей – значит ничего не знать о крушении малого и великого. Говорить о делах правления и не использовать примеров – значит не знать, в каких случаях полезнее действие, в каких – покой. Если говорить, приводя примеры, но не упоминать о разных обычаях, то не узнаешь сути единства. Если говорить о разных обычаях и не говорить о прошлых делах, не будешь знать об отзвуках дао и дэ. Знать дао и дэ и не знать современного тебе мира, нельзя надеяться постигнуть всю тьму различных преобразований. Знать общие рассуждения и не уметь их толковать – значит не использовать их на практике. Постигнуть содержание всех писаний и не знать военных приказов – значит не уметь обращаться с воинами. Знать великую стратегию и не знать примеров ее применения – значит не иметь средств осуществить дело. Знать, что есть общее благо, и не знать людей – значит быть беспомощным перед лицом несчастья. Знать людей и не знать ничего о долге службы – значит не иметь средств побудить обладающих учением напрячь свои усилия [на пользу общества] [383].
Как ни старались экономить слова, обозреть только самое главное, но без окольных речей, сторонних путей не исчерпать смысла дао и дэ. Поэтому составили книгу в двадцать глав, из которой постигаем естественный закон неба и земли, соприкасаемся с делами людей, узнаем о совершенстве пути предков и царей. // Среди речей есть и незначительные и великие, тонкие и грубые, собирающие все вместе и разбирающие по отдельности – всему находятся слова. Ныне много рассуждающих о дао, однако только мудрецы способны были постигать корень и знать о верхушках. Ныне ученые не обладают талантами мудрецов, и потому если не растолковать все подробным образом, то всю жизнь будем кувыркаться во мгле хаоса и так и не постигнем искусства пробуждения в ярком свете [истины]. Двух триграмм [ «Книги] Перемен» – цянь и кунь – достаточно для исчерпания дао, постижения смысла; с помощью восьми триграмм можно распознавать счастливое и злое предзнаменование, знать о несчастье и счастье. Однако Фуси изобрел шестьдесят четыре варианта их. В Чжоу к ним добавили еще шесть разделений[384]. Благодаря этому сполна измерили чистоту и прозрачность дао, выявили основу тьмы вещей.
Число пяти звуков не превышает гун, шан, цзяо, чжэн, юй[385]. Однако на пятиструнном цине еще не заиграешь – нужно настроить инструмент, а уж потом можно играть. Или вот рисуют голову дракона. Кто смотрит, не знает, что это за зверь. Когда же видят всего его, то никто не сомневается, что это дракон. Ныне о дао говорят много, о вещах – мало; об искусстве рассуждают пространно, о делах – скупо. То, что не может быть выражено словами, пытаемся донести до внимающих учению без слов. Учение дао очень глубоко и потому трачу много слов, чтобы выразить его суть; тьма вещей многообразна, и потому пространно говорю, чтобы разъяснить их смысл. Слова, свиваются ли в кольцо, льются ли чередой, перепутываются или разливаются вширь – благодаря им напитывается влагой и очищается совершенная мысль, они мешают ей застыть и осесть на дно, заставляют держаться на ладони и не рассыпаться. Так, реки, большие и малые, полны всякой падали, однако же воду берут из них даже для жертвоприношений – потому что они велики; если в стакан вина попадет муха, то и простолюдин не станет пить – потому что пространство мало.
Постигший учение всех двадцати глав и овладевший их сутью способен покрывать девять полей, проходить через десять врат[386], отрываться от неба и земли, преодолевать горы и реки. Он странствует в необозримом пространстве человеческого мира, где непрерывной чередой текут многообразные формы вещей, творимые демиургом[387]. Такие, как он, помогают солнцу и луне светом и не утрачивают блеска, питают влагой тьму вещей и не истощаются. Широкое, распростертое, [пространство это] необозримо; необъятное, безбрежное, без конца и края – в нем можно странствовать.
Во времена царя Просвещенного Сыном Неба был Чжоу[388]. Налоги при нем собирались без меры; убивали и казнили беспрестанно. Неумеренные наслаждения и пьянство были его занятием, во дворце народ толпился, словно на площади. Чжоу изобрел пытку у раскаленного столба, вспарывал внутренности подававшим советы, // вскрывал чрево беременных женщин. Вся Поднебесная жестоко от него страдала.
Четыре поколения царя Просвещенного[389]известны своей доблестью, он совершенствовал добродетель, жил согласно долгу. Поселился в Цичжоу[390], все место не занимало и ста ли, а пол-Поднебесной пошло за ним. Царь Просвещенный хотел с помощью презренных и слабых справиться с сильными и жестокими, чтобы в Поднебесной не стало несчастий, были искоренены разбойники и восторжествовал «путь царей». Так родился план Великого гуна[391]. Царь Просвещенный начал дело, но не завершил. Царь Воинственный, став его преемником, реализовал план Великого гуна, созвал воинов со всей земли, сам надел латы и шлем, чтобы покарать утративших путь, наказать забывших о долге, на равнине Муе обратился с речью к войскам, оправдывающей попрание им трона Сына Неба[392]. Поднебесная еще не успокоилась, меж четырех морей еще не настал мир, а царь Воинственный захотел прославить высокую добродетель царя Просвещенного и повелел племенам и иди нести дары в дань. Так как живущие слишком далеко не могли успеть, то установили трехлетний траур, гроб с телом царя Просвещенного был помещен между двумя колоннами до прибытия посланцев из далеких стран. Царь Воинственный царствовал три года. Когда он почил, ван Чэн по малолетству еще не мог править. Его дядья Цай и Гуань побуждали старшего сына Чжоу[393] Лу-фу поднять мятеж. Тогда гун Чжоу[394] продолжил дело царя Просвещенного, принял бразды правления Сына Неба с тем, чтобы быть полезным чжоускому дому, поддержать вана Чэна. Опасаясь, что оспаривавшие дао не успокоятся и что низшие слуги пойдут на высших, он отпустил коней на волю на Цветущей горе, отправил быков пастись в Персиковую рощу, проколол барабан, сломал барабанные палочки, заткнул за пояс дощечку для письма[395] и явился ко двору, чтобы принести мир в царский дом, умиротворить чжухоу. Когда ван Чэн вырос и мог взяться за дела правления, гун Чжоу принял в удел Лу и им правил, меняя обычаи, изменяя нравы.
