Такому возвышению и иногда произвольным действиям митрополита противились было на первых порах епархиальные владыки. Они или жаловались на него константинопольскому патриарху [Андрей Тверской — на Петра, Моисей Новгородский — на Феогноста, Дионисий Суздальский — на Митяя] или решительно отказывались ему подчиняться. Это особенно замечается в Новгороде. Так, архиепископ Моисей жаловался в 1353 году на»непотребные вещи, происходящие с насилием от митрополита» — именно, на поборы его в Новгороде и на то, что Моисей был обделен крестчатыми ризами; преемник его Алексий самовольно надел на себя такие ризы и не слушался митрополита, когда тот запрещал ему их носить [425]. В 1385 году новгородцы не только не дозволили митрополиту Пимену месячного суда, но и дали клятвенное обещание на вече»не зваться им никогда на суд к митрополиту, а судиться у своего архиепископа». Патриарх, знав об этом, грамотой требовал подчиниться митрополиту, но новгородцы с пренебрежением ее бросили и остались при своем решении (1390 г.). В следующем году они сказали о своем постановлении митрополиту Киприану, когда он явился в Новгород, и отказали ему в суде. Киприан наложил на весь Новгород отлучение, запретил в нем церковные службы и удалился, не преподав никакого благословения. Но и это не смутило новгородцев: владыка и священники по–прежнему продолжали совершать все церковные службы; послано даже было в Константинополь посольство с докладом новгородцев, что они не хотят»судиться у митрополита, не хотят, чтобы он унижал новгородского епископа, чтобы митрополит приходил в Новгород и судил в течение одного месяца или чтобы присылал к ним своего человека для суда»; что если патриарх не исполнит их просьбы, то они»сделаются латинами». Только победа Василия Дмитриевича, который добивался от Новгорода»черного бора»заставила их смириться, искать благословения у московского митрополита, с почетом принять новую патриаршую грамоту и дать митрополиту суд [426]. Иногда новгородские владыки, вместе с новгородцами враждуя против Москвы считали себя независимыми от московского митрополита (Евфимий IIXV века) [427]; иногда же откладывали года на два–три получение благословения от него. Константинопольские патриархи в подобных случаях обычно стояли на стороне митрополита, подтверждали его решения и в своих грамотах заявляли тому или другому епископу:«Ты должен оказывать святейшему митрополиту своему покорность, к какой ты обязан… А если ты не будешь оказывать в отношении к своему митрополиту… подобающей покорности по своей обязанности, то знай, что он уполномочен от нашей мерности делать с тобою все, на что имеет право по канонам, и то, что в таком случае будет им сделано, непременно будет утверждено согласием и нашей мерности. И ты не найдешь от нас совершенно никакой помощи, если паче чаяния явишься непослушным и непокорным к утвержденному митрополиту твоему» [428]. Но впрочем, не столько эти грамоты, сколько естественный ход государственной жизни заставил смолкнуть епископов, прежде противившихся митрополиту. Именно в основе подобных протестов обыкновенно была политическая борьба между Москвой и другими городами, и протесты поддерживались удельными князьями или народным вечем. Поэтому, когда пало удельно–вечевое устройство и московский князь собрал Русь, вместе с этим и епархии собрались вокруг кафедры московского митрополита. Тогда даже новгородские архиепископы стали ездить в Москву для совета с митрополитом [429]. Установившееся избрание епархиальных епископов в Москве, давая митрополиту возможность участвовать в их выборе, в свою очередь, конечно, немало защищало митрополичью власть от оппозиционных элементов.
Московский митрополит, таким образом, стал в совершенно начальническое отношение к епархиальным владыкам: прежде бывшее пустым титулом слово»господин или государь»теперь сделалось действительным выражением отношений московского митрополита к епископам. Он не мог равнодушно выслушивать, когда кто–нибудь из них называл его»братом»и даже посылал к нему письменный выговор [430]. Если прибавить к этому постепенное освобождение от власти патриаршей, то окажется, что московский митрополит в данное время распоряжался делами Русской Церкви самовластно, как бы на правах патриарха. Недаром поэтому титуловали его»святейшим» [431]. В южной России не было такого возвышения; ослушание епископов было здесь обычным даже в XVI веке [432].
Но то же самое, что возвышало митрополита над епископами, вместе с тем подготовляло и ограничение его власти. Это ограничение шло с двух сторон: во–первых, уничтожение уделов и собрание Руси около Москвы, возвысив светскую правительственную власть, в зависимость от нее поставило московского митрополита; во–вторых, права патриарха, потерянные им по отношению к русскому митрополиту, в конце XV века перешли к собору местных иерархов и таким образом этот последний связал освободившегося митрополита.
1) При установившемся порядке избрания митрополитов дома — в России, естественно, московский князь получил сильное влияние на сам выбор наших первосвятителей и нередко возводил на кафедру людей ему преданных и послушных. Известно, например, что Дмитрий Донской, несмотря на долгое сопротивление митрополита Алексия, добился при его жизни»наречения»митрополитом своего духовника Митяя или Михаила: сам же по своей воле брал Дионисия Суздальского при жизни митрополита Пимена, а митрополитов, поставленных без его согласия, иногда не принимал, например Киприана Пимена. С XVI века наши московские государи стали обходить даже соборное избрание митрополитов, сами возводя их на кафедру. Вот что говорит об том один иностранец, посетивший тогда Россию:«Прежде митрополиты и архиепископы избирались здесь собором всех архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов… А нынешний государь (Василий III), говорят, обыкновенно призывает к себе известных ему и сам из числа их избирает одного по своему усмотрению» [433]. Так, например, были избраны Варлаам [434], Даниил [435] и Филипп II [436]. Если же в подобных случаях иногда и созывался собор святителей, то это было лишь красивой формальностью состоявшегося перед этим единоличного государева выбора.«По воле»и под давлением Царя собор даже иногда грешил против церковных канонов; например митрополита Иосафа он поставил раньше, чем прежний митрополит успел отречься от кафедры [437]. Такое же участие, если не больший произвол, в избрании митрополитов практиковалось со стороны светской власти и в юго–западной России. Петр, Роман, Антоний и Феодосии Полоцкий были избраны единолично самими великими князьями галицкими, литовскими и польскими. Григорий Цамблак избран по указанию Витовта, почему последний и счел нужным со своей стороны в оправдание этого разослать окружное послание. В половине XV века польско–литовские короли между другими правами над церковной жизнью усвоили себе и право утверждения епископов (jusinvestiturae), под прикрытием этого права прямо влияя на их выбор [438], или даже единолично избирая их [439]. При таком положении дела естественно, что и на севере, и на юге России митрополит несколько обязывался перед светской властью, и эта последняя старалась провести на митрополичью кафедру лиц послушных и уступчивых. Таковы, например, при Иоанне IV Кирилл IV, Антоний и Дионисий, митрополитами же, против которых были настроены враждебно, князья наши поступали довольно сурово. Дмитрий Донской сажает в тюрьму митрополитов Киприана и Пимена, когда они приехали в Москву, также совершенно произвольно низлагает Киприана после его возвращения из Твери, когда он убежал от Тохтамыша; митрополита Геронтия едва не лишил кафедры великий князь Иоанн III за то, что тот раз при освящении храма совершал крестный ход не по солнцу (не»по солонь»); митрополит Варлаам был посажен за что–то в заточение Василием III [440]; митрополит Даниил в малолетство Иоанна IV был низвергнут с престола Шуйскими, захватив в свои руки управление государством [441]. Особенно произвольно обращался с митрополитами царь и великий князь Иван Васильевич. Митрополит Афанасий, видя, что ничего не может сделать с буйной и развратной опричиной, которую учредил царь и с которой сам упивался кровью своих подданных, счел за лучшее оставить кафедру. На место его был выбран архиепископ Казанский Герман; когда он отказывался занять кафедру, то был»принуждаем»к тому царем и собором. Но через два дня, когда Герман осмелился делать увещания и советы царю, он послал изгнать его из митрополичьих палат и объявить ему:«Ты еще и на митрополию не возведен, а уже связываешь меня неволею». На место его был избран игумен Соловецкого монастыря Филипп П. Этот, подобно Герману, отрекался, но»понуждаемый»на митрополию, смело требовал уничтожения опричины как непременного условия своего вступления на кафедру. Разгневанный царь велел ему сказать, чтобы он»в опричину и царский домовый обиход не вступался и на митрополию ставился, и после поставления не оставлял ее из–за того, что царь не отменил опричины, и не велел ему вступаться в царский домовый обиход, а советовал бы с царем, как прежние митрополий ты советовали с отцем его и дедом…». Филипп уступил. Но через некоторое время сначала тайно наедине, а потом публично стал обвинять царя за действия опричины. Последний начал гневаться. Раз, 22 марта 1568 года, он пришел в соборную церковь. Митрополит обратился к нему с такой речью:«О державный царь!.. Тебе дан скипетр власти земной, чтобы ты соблюдал правду в людях и царствовал над ними по закону… Как смертный не превозносись, а как образ Божий не увлекайся гневом… От века не слыхано, чтобы благочестивые цари волновали свою державу, и при твоих предках не бывало того, что ты творишь; у самих язычников не случалось ничего такого…» — «Что тебе, чернецу, за дело до наших царских советов? — со злобой отвечал ему царь, — одно тебе говорю, отче святый: молчи, а нас благослови действовать по нашему изволению». Святитель продолжал свои увещания; царь вскрикнул:«Филипп, не прекословь державе нашей, да не постигнет тебя мой гнев, или сложи свой сан»и, наморщив лоб, вышел из церкви. Через несколько дней снова открылось подобное столкновение между царем и митрополитом в Успенском соборе. Царь пришел сюда с опричниками в черных одеждах с высокими шлыками на головах и просил у митрополита благословения. Тот молчав Бояре сказали ему:«Святый Владыко! К тебе пришел благочестивый государь и требует благословения». Тогда Филипп отвечал грозной речью:«В сем виде, в сем одеянии странном не узнаю царя православного. Кому поревновал ты, приняв на себя такой вид и изменив свое благолепие? Убойся суда Божия: на других закон ты налагаешь, а сам нарушаешь его. У татар и язычников ест правда, в одной России нет ее; во всем мире можно встречать милосердие, а в России нет сострадания даже к невинным и правым. Здесь мы приносим Богу бескровную жертву за спасение мира, а за алтарем безвинно проливается кровь христианская. Ты сам просишь прощения в грехах своих пред Богом — прощай же и других, согрешающих пред тобою…«Рассерженный царь закричал:«О Филипп! Нашу ли волю думаешь изменить? Лучше было бы тебе быть единомысленным с нами…«На замечание святителя стал махать руками, грозить изгнанием и муками. Опричники старались усилить в Иоанне эту злобу к святителю. Раз (28 июля) во время крестного хода вокруг Новодевичьего монастыря митрополит только хотел читать Евангелие, как заметил на одном из опричников тафью, и сказал государю:«Чтение слова Божия следует слушать христианам с непокровеннною главою, а эти откуда взяли агарянский обычай предстоять здесь с покрытыми главами?» — «Кто такой?» — спросил царь и, обернувшись, ни на ком не заметил тафьи; а когда сказали, что митрополит говорит неправду, издеваясь над его царской державой, он вышел из себя и публично называл святителя лжецом, мятежником и злодеем. Устроен был по требованию царя суд над митрополитом. В Соловецком монастыре нашлись лица, которые поддались на царские ласки, обещания и угрозы и оклеветали митрополита. На соборе, куда он был призван, он даже не хотел оправдываться и, объявив, что не боится смерти, то лучше умереть невинным мучеником, нежели в сане митрополита безмолвно терпеть ужасы и беззакония несчастного времени, начал снимать с себя знаки своего сана. Царь велел ждать суда и приговора. Этот последний скоро был объявлен всенародно в церкви архангела Михаила, где святитель служил обедню. Опричники здесь же сняли с него святительское облачение, одели в разодранную монашескую одежду, с позором выгнали из церкви и отвезли в Богоявленский монастырь. Царь хотел было сжечь митрополита по обвинению в волшебстве, но ограничился заключением его в сырой тюрьме и ссылкой в Отрочь–Тверской монастырь, где на следующий год (23 декабря 1569 года) приближенный царя Малюта Скуратов задушил его подушкой [442]. Более произвольного обращения с митрополитом, кажется, невозможно себе и представить. Естественно, что при таком отношении великих князей к митрополиту этот последний чувствовал себя шатким на кафедре, и чтобы удержаться на ней, должен был угождать князю. Поэтому–то митрополиты Афанасий, Кирилл IV и Антоний молчали, видя как Иоанн IV губит народ. Поэтому же митрополит Даниил соглашался на незаконные и безнравственные действия Василия Ивановича, как например: нарушение клятвы, данной Василию Шемячичу в его безопасности, или развод царя с бесплодной женой Соломонией, насильственное пострижение ее в инокини и вступление царя в брак с Еленой Глинской [443], а Иосиф Болгаринович, южнорусский митрополит, даже старался в угоду польскому королю о введении латинской унии в среде православных [444].
