Алексей Добровольский - Призрак Кудеяра

Вообще русское революционное движение шло по пути примитивно-атеистическому, не видя разницы между книжными монотеистическими религиями и религиями естественными, нерукотворными, языческими; считая и те и другие в равной мере мракобесием, порождённым народным невежеством. Ленин, например, писал: «„Народное“ понятие о боженьке и божеском есть „народная“ тупость, забитость, темнота, совершенно такая же, как „народное представление“ о царе, о лешем, о таскании жён за волосы». Язычество вообще, если и упоминалось, то лишь как отжившая ветошь, страх дикаря перед грозными явлениями Природы.

Неприятие того, что российские социал-демократы называли «религией», объясняется узостью и незрелостью их мышления, основанного на слепом поклонении науке с её концепциями «прогресса» и механистического эволюционизма, рационалистической трактовкой истории, плоско-материалистической теорией познания и т. д. Они верили в науку, как в бога, и доверяли учёному, как жрецу. Могли ли они представить себе, что через какие-нибудь полвека наука устами лучших своих представителей распишется в собственном бессилии познать НЕПОЗНАВАЕМОЕ?

Но тогда, в конце XIX — начале XX веков, антропоцентрическая научно-техническая цивилизация бурно развивалась, и в поверхностно образованных кругах общества преобладало подобострастное, а то и восторженное отношение к науке, которая, дескать, решит все проблемы. Наступление «века электричества» и успехи прикладных технических наук способствовали огромному авторитету науки вообще и создавали иллюзию её всемогущества.

Развитие научного метода, его многочисленные опровержения библейской картины мира, породили естественный и научный методологический атеизм, суть которого ещё раньше выразил выдающийся французский физик, математик и астроном, создатель теории небесной механики Пьер Симон Лаплас, сказавший Наполеону: «Я не нуждаюсь в гипотезе о Боге».

Однако, как это всегда бывает, возвышенную Идею, отрицающую надприродного бога-творца, довели до абсурда, до нигилизма, напрочь отрицающего всякую духовность вообще и учившего:

Вот на таком бездушном вульгарном материализме и воспитывалась целая поросль полуобразованных российских социал- демократов, вчерашних местечковых коновалов, зубодёров и брадобреев, завтрашних комиссаров «пролетарской культуры». Им, детям своего времени и своего племени, чуждо было благоговение перед извечными тайнами Природы. Они никаких тайн не ощущали и в них не верили. Вернее — они истово верили в отсутствие таких тайн, не сознавая присутствия в Мире неких Неведомых Сил, постичь промысл которых во всей полноте не дано ограниченному человеческому рассудку.

Образованных людей среди большевиков было ничтожно мало, да и те совершенно не представляли себе всю высшую, жизнеутверждающую, этическую и социальную значимость Язычества как мировоззрения, по сути, СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО, естественным образом вырастающего из самой Жизни. В этом была их роковая ошибка и трагедия (для тех, конечно, кто как личность оказался способным на трагедию)[16].

Духовно-нравственной основой Социализма могло стать только почвенное древнерусское Язычество, а никак не марксизм, не «научный» материализм и пролетарский интернационализм. Попытка построения социализма, лишённого плодородных Языческих корней, из вольнолюбивой, прекрасной по сути Идеи, превратилась в свою противоположность. Свобода была подменена принудиловкой и произволом, государство целиком поглотило личность, а людей приучали жить не обществом, а дрессированным «коллективом», т. е. стадом, управляемым кнутами пастухов.

Большевикам оказалась не по зубам, да и не по нутру, внутренняя правота и величие Социалистической Идеи, имеющей в самой себе принципиально Языческую подоплёку.

Социалистическая Революция и Гражданская война по своему духовно-историческому содержанию явилась в общем и целом бессознательным восстанием Языческой Правды[17], а в частности то была реакция крестьянства на стремительное капиталистическое преобразование деревни, прежде всего на разрушение общинного уклада столыпинскими реформами.

Девять веков феодально-церковного ига не могли не выпестовать грандиозный социальный переворот, столь же неотвратимый, как вулканический взрыв или сдвиг земной коры. Такова уж натура Русского Человека, что если задумает он какую-либо мысль, то начинает ворочать вселенскими истинами, если берётся за какое-либо дело, то не иначе, как взяв быка за рога, а уж коли поднимается на борьбу за Правду-Матку, то становится непобедимым, и сам чёрт ему не брат, а море по колено. А что ещё оставалось делать крестьянину, у которого, как гласит пословица, тело — государство, душа — божья, спина — барская?

Возмущение шло снизу, из толщи народной, но вдохновлялось Свыше — родными Чурами и Берегинями. Стихийное очистительное Движение, сразу сокрушившее всю старую власть без остатка, повиновалось не партийным лидерам и их директивам, а лишь некоему тайному властному голосу, идущего из глубин народного подсознания. У народа была своя сермяжная Правда и свои счёты с прислужниками Кривды; с теми, кто довёл людей до последних пределов горя, страдания и терпения.

Американский учёный Эдуард Росс, которого никто не заподозрил бы в симпатиях к коммунизму, писал: «Существует мнение, что октябрьский переворот был делом рук экстремистов, которые увлекли народ своими идеями. На основании безжалостных фактов я пришёл к заключению, что это не соответствует действительности. Сто миллионов русских людей, мужчин и женщин, униженных и ограбленных, устремились навстречу своим чаяниям, подобно потоку раскалённой лавы, остановить которую было выше человеческих сил».

Взыграл мятежный вечевой дух и «Буслаев разгул»[18]; разбойное Языческое бунтарство, в котором выплеснулась неприкрытая ненависть угнетённых к своим угнетателям. Народ выражал свой протест грубо, анархически буйно; слишком много накипело за столетия крепостного рабства, неволи и беспросветной нищеты. Большевики уловили этот порыв и сумели использовать его в своих узкопартийных узурпаторских целях; они взметнулись на гребне народного восстания, попутный ветер удачи подхватил и вынес их к власти.

Движущей силой, бессознательным духовным импульсом этой «атеистической» Революции был не «гегемон», а неумирающее первозданное Язычество, исподволь воздействующее на психологию восставших.

Яростное воинствующее безбожничество революционных масс имело, по существу, ЭТИЧЕСКИЕ, РЕЛИГИОЗНЫЕ ИСТОКИ. То была страстная потребность удовлетворения религиозных поисков вне господствующего казённого православия и вообще вне иудох- ристианства. Люди разочаровались в официальной религии, но они не утратили веру в Добро и Справедливость и искали другие пути утоления своей религиозной жажды Правды. Коммунизм и стал на какое-то время такой атеистической религией, соединившей в себе житейский материализм с одной стороны, и высоконравственный идеализм — с другой.

Конечно, большевистские заправилы в полной мере использовали ложь, вероломство и террор. Но при этом они, вольно или невольно, хотя бы по видимости, следовали цели и направлению развития Русской Идеи, пытаясь реализовать идею общинности в форме советской власти. Что и помогло им одержать победу.

Кто хочет понять Русь, понять свою историю и извлечь уроки, тот должен осознать, какой же общественный идеал, какое жизнеустройство и какие человеческие отношения соответствуют нашему исконному, природному, дохристианскому мировоззрению, складу души и нравственным установкам (или, как теперь говорят, нашей менталь- ности).

Надо попытаться вникнуть в сложнейшую историософскую и — ещё глубже — метаисторическую суть событий, необходимую для понимания судеб человечества вообще и нашей Родины в частности. Без правильного уяснения смысла прошлого, настоящего и отчасти даже будущего, невозможна никакая стратегия Победы.

Каждый народ имеет свою Национальную Идею, отражающую духовные устремления нации, её исторические, культурные и религиозные привязанности и предпочтения, её самосознание. Русь всегда тянулась к высшим идеалам Правды-Справедливости. Эти Идеалы — отображение нашего расово-национального Языческого архетипа.