Итак, я начинаю формировать некое предварительное представление о тайнах Царствия Небесного. Что такое небо, что за обители там существуют? Что есть «праведное Солнце»? Кто такие святые? Как они живут на небесах? Почему посреди святых — Христос? Что такое, хотя бы приблизительно, Святая Троица? Ведь я пока еще здесь. Вдали начинают рассеиваться облака, и я вижу! Да, вот — луна. А это, должно быть, созвездие Плеяд, а вон то — звезда.
От постижения этих тайн, постепенно открывающихся передо мною, моя душа делается более горячей. И тогда, мои дорогие, мы переходим на следующий этап духовной жизни, именуемый «наслаждение в молчании», или «безмолвие в наслаждении», то есть теперь мы испытываем уже нечто иное. Не то безмолвие, о котором говорили раньше, но преимущественно духовное безмолвие, безмолвие моего духа (а прежде было безмолвие моей души).
И вот сейчас, стоя возле врат на небеса и испытывая сладость, удовольствие, тепло, я безмолвствую, стараясь услышать голос Бога. Молчит мой дух, который скоро воскликнет: Авва, Отче! (Гал. 4, 6). Я сам молчу и радуюсь. Ощущаю внутри себя тепло, даже и телесное, пребываю в покое, отдыхаю. Сейчас я расположен к молитве, но молиться не хочу, не дождавшись Его, Бога.
И вот в атмосфере такого духовного молчания начинают различаться дуновения Святого Духа, соединяющего меня с Богом, приводящего человека к соприкосновению с Божественными энергиями (cвятые отцы различали бытие Бога в сущности и в энергиях, через которые Пресвятая Троица открывается людям. — Прим. ред.) и к осознанию Божества. Святой Дух, Который есть Свет, войдя в меня, раскрывает передо мной глубины моего собственного сердца.
Для того, чтобы понять, что есть я, мне прежде всего необходимо понять, что есть Небо. Чтобы осознать то, что является моим собственным, мне нужно сперва приблизиться к тайне Святой Троицы, к особой роли Святого Духа в Ней.
Видите, какое непреодолимое пространство лежит между нами и нашим сердцем! Чем оно заполнено! Какие страсти, какая гниль, грязь — но мы об этом не знаем. Каждый из нас считает себя личностью, святым, важной персоной, кем–то, кто может предстать пред Богом и сказать Ему: «Боже мой, Боже мой, я дал Тебе это, я посвятил Тебе, я сделал, я показал…»
Когда приближается Святой Дух, Он снимает покров, мои дорогие, с моей внутренней черноты, греховности, и я открываю истинное свое лицо. Таким образом, вы видите, что дело самопознания есть дело молчания. Святой Дух Своим пришествием словно лучом освящает мое сердце в тот час, когда я Его жду на поле брани плоти и духа, где дух должен одержать победу над плотью. Итак, Святой Дух открывает мне две вещи.
Во–первых, я осознаю, что поле боя находится в моем сердце. И именно сюда должен сойти Бог. Именно здесь мы можем сблизиться, познакомиться, полюбить друг друга, пообщаться и в конце концов соединиться.
Во–вторых, я понимаю глубину неведения и забвения Бога в своей жизни. Ведь крича и взывая: «Боже мой, Боже мой!», я не к Богу взываю на самом деле, но интересуюсь только собой. Я молюсь, потому что так велит поступать Евангелие, потому что этого от меня требует мой духовный отец, потому что сейчас я имею в этом нужду и в данный момент у меня есть такое желание. Неведение и забвение. Мы так до конца и не понимаем значения этих двух слов. А именно они укоренены в нас и заслоняют от нас Бога. Я Бога не помню и не знаю. Почему? Мои страсти скрывают Его от меня. Мы разделены! После изгнания из рая человек не может вкушать от Древа Жизни, соединиться с Богом и вновь обрести жизнь. Ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь (Быт. 2, 17), — предупреждал Господь. И изгнал человека из рая. Зачем? В тот день, как вы вновь вкусите от Древа Жизни, оживете, — далее говорит Он. Сейчас рай закрыт, и Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 21). Запертое находится внутри человека. Оно закрыто херувимами. Мое сердце заключено, словно на засов, моими собственными страстями. Это хочет сказать Господь.
Итак, я начинаю понимать, что такое страсти и что я объят ими. Я начинаю понимать, что не знаю Бога!.. Что же такое Бог? Он Тот, о Ком я, вероятно, двадцать лет произносил проповеди с амвона, к Кому взывал посреди Церкви: Боже! будь милостив ко мне грешнику (Лк. 18, 13). Взывал, перебирая четки: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного», пожалуй, не зная ни того, что есть Господь Иисус Христос, ни того, какое значение имеют слова «помилуй мя» и «грешного». Коль скоро я не понимаю смысла всего этого, то зачем и как стану говорить: «Помилуй мя»? Но теперь я осознаю значение этих слов, чувствую, что значит «Царствие Небесное», «сердце», «страсть», «Бог входит в нас» и что именно здесь наше поле брани.
Вот теперь–то все начинает становиться на свои места. Раньше я звал тебя: «Отец Феоктист!» — теперь же приближаюсь к тебе со словами: «Иди, иди же сюда». Невозможно докричаться, когда ты внизу, а я наверху. Даже если я сорву свой голос, и нас услышат все вокруг. Но обычно, когда я люблю человека, мне хочется побыть с ним наедине, поговорить совершенно просто, сидя рядышком.
Итак, я хочу, чтобы Господь спустился ко мне на поле моей брани. И тут, мои дорогие, наступает один из самых решающих и страшных моментов нашей духовной жизни. Именно тогда становится ясно, сможем ли мы просить Господа и молиться Ему. Это те минуты, когда мы переживаем драму человека, который говорил: «Уйди, Боже»; и тут же: «Приди, Боже мой». Когда Господь приближался к нему, он воспринимал Его словно палача и говорил: «Уйди, Палач мой». А когда Бог собирался уйти, то останавливал Его: «Приди, Друг мой». Суть в том, примем ли мы Бога или Его отвергнем. До этого момента мы барахтаемся в луже и сами знаем, что мы не более чем плещемся в ней. До этого момента мы играем с Богом в игрушки, «с которыми не шутят». Но наступает момент, когда мы должны со всей решимостью дать ответ — принять или отвергнуть Бога.
Раньше мы испытывали ощущение борьбы. Теперь же рождается чувство, что Господь одерживает над нами верх. Мы можем сказать Ему: «Уйди». Но после этого придется определенно и бесповоротно признаться себе в том, что ушел мой последний самый надежный товарищ, и другого друга у меня не будет.
Это очень важный момент. Почему? Сейчас мы должны отвергнуть или согласиться с тем, что мы есть, потому что мы открыли в самом себе столько грязного, темного, вероломного, лукавого, и нам тяжело и невыгодно в этом признаться, и часто мы прячемся за своим эгоизмом, за своей самоуверенностью, за любовью к самому себе. Это час пробуждения моего собственного «я», и я не хочу согласиться с тем, чем являюсь — грехом.
Прекрасно предстоять перед Богом со словами: «Господи Иисусе Христе, Ты, даровавший мне знание, удостоивший меня стать Твоим тружеником, сделавший меня монахом! Господи, Иисусе Христе…» — это просто. Но вот сесть и сознательно сказать: «Боже, милостив буди мне, грешному!» — сколько раз я способен произнести эти слова? Если я смогу сделать это! Потому что, чтобы этого достигнуть, мне в любом случае необходимо сокрушить собственную сущность… Но это необходимо: когда ты раскалываешь орех, скорлупа его трескается и рассыпается, а ты собираешь ядрышки. Так дóлжно поступить и со своим сердцем, чтобы достать из него доброе, а мусор выбросить, осознав, что то, что я имею, кем я являюсь, что я любил, к чему стремился, чего искал в своей молитве до сих пор, — все почитаю за сор, по слову апостола Павла (Флп. 3, 8). И мне необходимо осознать наличие этого мусора в себе и этот сор отвергнуть, чтобы наполниться Богом.
Итак, мы с Ним противоборцы. Он еще там, и я начинаю понимать, сколь далеко Он от меня. Поэтому размышляю, взвешиваю, должен ли я вступать с Ним в борьбу. Я уже говорил вначале, чем является Он, в откровении Его Царствия, в блистании Его света. А я здесь со своей чернотой. Итак, буду бороться. Но как непросто мне принять это решение!
Когда я выберу продвижение вперед, тогда начнется молчаливое всматривание в свое сердце с помощью Святого Духа. Постепенно я начну ощущать потребность вспоминать Бога и узнавать Его. При переходе в это измерение, если мне удастся преодолеть трудности и не отвергнуть Бога ради самого себя, я сумею понять с трудом и пóтом, что означает выражение «отвергнись себя», которое мы повторяем ежедневно. Но давайте его на самом деле ощущать как отвергнись себя (Мф. 16, 24; Мк. 8, 34; Лк. 9, 23), и тогда первые слезы польются из наших глаз — слезы нашего рушащегося эгоизма. Это еще не те слезы, о которых говорят наши отцы: «Проливайте слезы» — те суть слезы Духа. Первые слезы свидетельствуют, сколь скудны они и до какой степени я не имею ничего, ибо то, что течет из моих глаз, еще очень и очень человеческое.
