По прочтении инструкции члены собора — и вместе все, и в лице отдельных представителей его — выразили благодарность и хвалу легатам за то, что они верно следовали папской инструкции и восприняли на себя труды по умиротворению Церкви.
Наконец легат Петр спросил: приемлет ли собор содержащееся в инструкции? Члены собора, разумеется, выразили свое удовольствие. Обычным многолетием и закончилось третье заседание собора.[315]
3.Промежуток между третьим и четвертым заселениями собора. — Четвертое заседание; появление уполномоченного от лица патриарха Антиохийского (Василий, митрополит Мартиропольский); новый патриарх Иерусалимский; чтение новых патриарших писем; речи о единении Церкви. — Обращение двух патрикиев к соединению с Фотием. — Пять предложений (в пяти главах), предъявленные папскими легатами; прения о каждом из них. — Пятое заседание: рассуждение по вопросу о седьмом Вселенском соборе. — Старания отцов привести к единению с Фотием главного противника его — Митрофана Смирнского; упорство последнего. — Три правила, составленные на этом соборе, обстоятельства их происхождения и разъяснение смысла правил. — Подпись деяний этого собора членами его. — Шестое заседание в 'присутствии императора: речь императора, в которой объясняется, почему он не присутствовал на прежних заседаниях. — Провозглашение и подтверждение Никео–Константинопольского символа в знак единения и мира Церквей и определение о неприкосновенности этого символа. — Заявление императора, что он вполне принимает деяния собора 879–880 годов и подписание им этих деяний. — Седьмое и последнее заседание. — Значение собора 879–880 гг. — Вторичное низложение Фотия с патриаршей кафедры. — Продолжительные отголоски партий фотианской и игнатианской в последующей церковной истории Византии.
Между третьим и четвертым заседаниями собора 879–880 годов проходит довольно значительный промежуток — более месяца (именно 35 дней). Из актов собора не видно, отчего произошел такой перерыв в соборной деятельности; на этот счет можно сделать лишь несколько более или менее вероятных предположений. Прежде всего, можно думать, что поджидали прибытия уполномоченного лица от патриарха Антиохийского; этого уполномоченного не видим на первых заседаниях собора, а появляется он только с четвертого заседания. Очень возможно, что указанный промежуток времени отчасти употреблен был на то, чтобы посредством бесед и убеждений склонить упорных из игнатиан к единению с патриархом Фотием. Занимался ли кто из восточных епископов, членов собора, этим делом, сказать трудно, но, несомненно, указанной задаче посвятили много времени папские легаты, как они сами заявляют об этом на четвертом заседании собора (из чего видно, что они продолжительным увещанием игнатиан занялись именно перед этим заседанием).[316] Наконец делается очень вероятное предположение, что к удлинению промежутка между третьим и четвертым заседаниями собора послужила смерть Григория Асвесты,[317] знаменитого главы партии, противодействовавший игнатианам еще до времени патриаршествования Фотия; Фотий глубоко чтил Григория Асвесту, и последовавшая в течение собора смерть его побудила патриарха почтить покойного иерарха похвальными надгробными речами.[318] Разумеется, нельзя думать, чтобы смерть и торжественное погребение Григория отняли много времени, но все же эти обстоятельства могли отнять у председателя собора, Фотия, несколько дней.
Четвертое заседание собора происходило 24 декабря 879 года, накануне праздника Рождества Христова. После открытия заседания протонотарий Петр возвестил, что незадолго перед этим прибыл в столицу уполномоченный патриарха Антиохийского Василий, митрополит Мартиропольский, что он принес с собой письма как патриарха Антиохийского, так и нового патриарха Иерусалимского, находится у дверей и просит позволения явиться на собор. Последовало дозволение войти. Василий Мартиропольский, войдя на собор, приветствовал председателя Фотия; последний после молитвенного возглашения обнял апокрисиария, спросил его о здравии патриархов Антиохийского и Иерусалимского и о благосостоянии управляемых ими Церквей. Апокрисирий дал ответ благоприятный, прибавив, что благодаря молитвам Фотия Церкви находятся в мире и согласии. Затем того же апокрисиария приветливо приняли папские легаты, и он занял свое место. Эпизод вступления и приема антиохийского уполномоченного сам по себе, конечно, не важен, но он имеет значительный интерес, если мы припомним, как приняты были на соборе папские легаты во время первого заседания его. Оказывается, прием этих последних и Василия был одинаков до последних мелочей. Можно полагать, что Фотий совершенно сравнял в приеме как папских легатов, так и патриарших уполномоченных, для того чтобы показать, что легаты такие же члены собора, как и патриаршие уполномоченные, и не имеют преимущества перед последними, несмотря на известные притязания пап. Василия Мартиропольского, по обычаю, собор спросил о причине его прибытия и от кого он послан. На это Василий отвечал, что он уполномоченный от лица патриарха Антиохийского, принес письма двух патриархов, а о причине его посольства, сказал он, дается разъяснение в письмах, им принесенных. Впрочем, уполномоченный не счел излишним и на словах объяснить, с какой целью он послан, — он говорил: патриарх Антиохийский Феодосий всегда признавал Фотия законным патриархом и отвращался от тех, кто не считал его таким. Сам он, Василий, послан от своего патриарха для участия на соборе; о патриархе Иерусалимском, недавно избранном, Илие, тот же уполномоченный заявлял, что он (Илия), как и предшественник его (Феодосий), не принимал никакого участия в тех несправедливостях, кои учинены против Фотия, а прежних апокрисиариев (т. е. бывших на соборе 869 года) считает «сарацинскими местоблюстителями», самозванно принявшими на себя представительство от своих патриархов, и анафематствует их. Наконец, Василий говорил, что он имеет поручение заявить, что Илия Иерусалимский признавал прежде, теперь признает и в будущем станет признавать Фотия истинным патриархом. Василий потом передал Фотию принесенные им письма, которые и были прочитаны на соборе. Прежде прочитано было письмо патриарха Антиохийского, в котором, между прочим, говорилось, что вот уже более двадцати лет, как Антиохийская Церковь, все епископы и пресвитеры ее, зная высокие святительские совершенства Фотия и его ученость, признают его патриархом,[319] находились в общении с ним, а не принимающих Фотия считали врагами церковного порядка. Письмо патриарха в очень определенных чертах указывает на то, что Василий Мартиропольский есть полноправный апокрисиарий Церкви Антиохийской. Это письмо патриарха, по сравнению с прежним его письмом к тому же собору, носит вполне официальный характер и назначено к тому, чтобы засвидетельствовать истинность посольства Василия Мартиропольского. По прочтении этого письма сказано было на соборе несколько коротеньких речей. Первым выступает легат Петр. Он указал на то, что все патриаршие кафедры одинаково признают Фотия патриархом и выражают попечения о мире церковном. В этом случае, говорил Петр, патриархи являются единодушными и вполне согласными со вселенским папой, этого «главы всех Церквей». Восточные патриархи, рассуждал оратор, должны были следовать голосу святейшей Церкви Римской, что они и сделали по благоволению Св. Духа. Прокопий Кесарийский говорил вслед за Петром и имел в виду особую цель. Восточный оратор сказал: «Когда божественное решение (θεία ψήφος, — дело идет о всеобщем признании Фотия патриархом. — A. Л.) дано свыше (от небес, от Бога. — А. Л.), тогда все причастники Св. Духа (т. е. истинные христиане. — А. Л.) приемлют это решение и радуются о нем; поэтому и мы возрадуемся о всеобщем согласии в Церкви». Слова Прокопия представляют собой поправку к заключительному выражению речи легата Петра. Легат заявил, что папа заботился о единении в Церкви и что результат этих забот был самый отрадный, потому что все последовали папскому решению, как де и следовало сделать; напротив, Прокопий дал заметить, что в благоприятном результате главное дело — не папское влияние, а содействие Божие. Таким образом, Прокопий старался устранить папистские идеи легатов. Затем последовало несколько восклицаний со стороны всего собора: кто не признает и не радуется миру церковному, тот враг мира и самого Царя мира — Христа и т. п. — Приступили к чтению другого патриаршего письма, именно письма Илии Иерусалимского. Письмо патриарха Илии, как и вообще письма восточных патриархов, писавших по делу Фотия, не богато содержанием. Патриарх признает, подобно своему предшественнику, Фотия истинным архипастырем Константинополя; замечательно, что патриарх Иерусалимский называет себя недостойным епископом, занимающим ту самую кафедру, на которой восседал сам Господь Иисус Христос (τον άυτόν θρόνον τοϋ σωτήρος ημών παρακαθημένος). Чтение письма побудило собор к новому прославлению достоинств и доблестей патриарха Фотия. Собор в его целом говорил: «За все нужно благодарить Бога, который столь совершенное согласие (по поводу признания Фотия патриархом. — А. Л.) распространил до самых концов земли. Боже, храни твое святительство, святейший владыка (Фотий. — А. Л.), многая лета; Боже, умножь дни твои во славу Церкви». Затем начались отдельные речи соборных ораторов, направленные тоже к прославлению Фотия. Представитель патриарха Иерусалимского — Илия, между прочим, указал на то, что, вследствие широкого распространения славы Фотиевой, к нему присылали письма даже сарацины, прося научить их истинам веры и желая принять крещение. Эту речь Илии собор принял с особенным одушевлением и восторгом. Члены собора восклицали: «Кто не знает, что Бог обитает в Фотии!» Самые папские легаты, как бы забыв на время о папе римском, которого они старались так возносить, стали прославлять Фотия в таких словах, которые представляются чем–то совсем неожиданным. Они, легаты, провозглашали: «Как солнце, хотя оно находится на небеси, однако светом своим наполняет всю землю, так и наш владыка Фотий, хотя он имеет кафедру в Константинополе, однако же освещает и просвящает всякую тварь (omnem creaturam)». Наконец, несколько слов в честь и хвалу Фотия говорит и еще оратор — Прокопий Кесарийский; он сказал: «Благословен Бог наш, собравший через посредство Фотия столь достопочтенных мужей с Запада и Востока, для того чтобы привести к единству рассеянные члены Церкви. Ибо наш всесвятейший владыка Фотий подражает Христу, нашему истинному Богу, подъявшему на свои рамена потерянную овцу; он, Фотий, никого не презрел, никого не оттолкнул, но всех призвал к единению и миру и восстановлению благочиния в Церкви; но почему успел призвать всех к этому? — спрашивает оратор и отвечает, — потому что Бог мира почил в нем — Фотии» ,[320] Таким образом, чтение новых писем от патриархов восточных дает новый повод к восхвалению Фотия, восхвалению единодушному, ибо в нем принимают живое участие и папские легаты, восхвалению необыкновенному, почти беспримерному.
