Пророческие тексты не сразу нашли дорогу в Священное Писание, их канонизация заняла многие века. То же касается их авторов — они стали легендарными личностями посмертно, в силу обрушившихся на Иудею потрясений, о которых мы сейчас будем говорить. После крушения официальных государственных и религиозных структур появилась необходимость в идеализированных и незапятнанных носителях духовных ценностей. Именно такую роль приписали потомки пророкам, сделав их воплощением «истинной» религии. Этот процесс продолжался довольно долго. Поэтому дошедшие до нас тексты пророков многослойны и не всегда удачно организованы в литературном смысле. В них видны следы многочисленной редактуры, исправлений и добавлений. Благоговейные потомки, писавшие историю последних лет существования Иудеи, оставили нам немало загадок и неясностей, пробираться через которые надо с немалой осторожностью. Это необходимо, чтобы не использовать для доказательства какого-нибудь тезиса об истории VIII–VII вв. до н.э. фрагмента текста, являющегося, по единодушному мнению ученых, гораздо более поздней и, что важнее, пристрастной, идеологически мотивированной вставкой.
Бессмысленно заниматься установлением того, какое именно пророчество было и верным и аутентичным, а какое вставлено в священные тексты постфактум. Заметим здесь, что сделать политическое предсказание, которое окажется верным, не так уж сложно. Нужно только предсказывать как можно больше и немного при этом размышлять — процент попаданий окажется не таким уж низким. Верные предсказания, в отличие от неудачных, вообще запоминаются лучше — нынешняя политическая жизнь тому свидетель, ничуть не худший, чем древнееизраильская: десятки, сотни политических комментаторов зарабатывают на жизнь повседневным лжепророчеством, и сколь славны те немногие из них, кому удалось хотя бы два-три раза что-либо точно спрогнозировать! Путь к этому проверен веками — для того чтобы редкие верные предсказания прочнее отпечатались в общественном сознании, их надо прорекать в отношении событий важных и с максимально возможной публичностью. Но и этого мало: отбирать пророков будут потомки и сделают они это в соответствии с тем, какими им увидится их собственная жизнь и их собственная история. Отсюда вывод: роль древнееврейских пророков как непременных обличителей власти стала таковой оттого, что потомки на своей шкуре почувствовали политическое банкротство царствующих домов Израиля и Иудеи. Но ни одна нация не может жить без позитивных примеров в прошлом, иначе у нее нет будущего, иначе она неминуемо погибнет, сначала психологически, потом физически. Даже если у пагубного политического курса, приведшего страну к плачевному финалу, и не было реальных оппонентов, их необходимо выдумать. Чаще всего можно обойтись без лжи во спасение[291] — такие люди всегда есть, но их почти никогда не слушают и называют пророками много позже, после того как пожар догорел. Именно по этой причине немногим иудеям, пытавшимся сохранить нацию и возродить государство после вавилонского нашествия, понадобились в прошлом люди, предупреждавшие о грядущих катастрофах, осуждавшие власть имущих за грехи и грозившие неминуемым Божьим наказанием, поэтому библейские писатели VI в. до н.э. подняли на щит провидцев израильских, сделав их главными положительными героями древнееврейской истории.
Все это не значит, что деяния пророков, особенно древнейших, им целиком приписаны. Из текстов очевидно, что они были людьми незаурядной личной судьбы. Иногда подобные сведения не несут никакой идеологической нагрузки, а потому, скорее всего, правдивы[292]. Как правило, герои пророческих книг никаких благ на пути политико-религиозной борьбы не снискали. Их моральный авторитет, возможно, определивший причисление тех или иных из них к пророкам, основывался именно на их бессребреничестве — прямом и переносном. Личность в конце концов оказалась важнее правильности конкретного предсказания. Человек становится пророком благодаря делам своим, а не речам, пусть последние тоже могут иногда быть не менее весомыми, чем любые дела. Кажется, именно такой личностью был живший во второй половине VIII в. до н.э. первый великий ветхозаветный пророк — Йешайаху, или Исайя.
Ассирийцы начали вторгаться в пределы Палестины в конце VIII в. до н.э., вскоре после упоминавшихся в начале этой главы военно-политических реформ царя Тиглатпаласара III. Судя по описаниям, он предстает чем-то вроде ассирийского Петра Великого: та же жестокость и эффективность действий, тот же упор на административный аппарат и громадное внимание к армии[293]. Скажем больше: совпадение это не чисто внешнее. Дело в том, что ассириец первым провел государственные реформы имперского типа, а их характер не слишком изменился за последующие века и тысячелетия. Поскольку Тиглатпаласар заложил основы первой воистину мировой империи, известной человечеству, то в дальнейшем его опыт стали перенимать все венценосные наследники: сначала вавилоняне, потом персы, Александр Македонский и дальше, дальше, вплоть до настоящего времени.
Заметим, что личные качества протагонистов реформ не отменяют их исторического сходства: Александр Македонский может быть нам симпатичнее, чем тот же Тиглатпаласар III, а основатель Петербурга признаваться личностью более положительной, чем «великий вождь и отец народов». Но суть реформ, эффективно способствующих временному возвышению попавшего в их руки государства, от этого не меняется: та же опора на внеэкономическое принуждение, социальное насилие и разветвленный административный аппарат. Еще одной объединяющей чертой подобных режимов является подпитка армии всеми соками страны. Это очень важно, так как армия используется для эффективного грабежа окружающих народов и для подавления противников реформ[294].
Исторический же образ реформаторов связан с теми последствиями их деятельности, которые они отнюдь не предусматривали. Например, с Александром связано мировое распространение культуры эллинизма, а с послепетровским временем — эпоха невероятного расцвета искусства русского. Вот потому мы и относимся к этим государственным деятелям весьма снисходительно. Случайно же или нет, деятельность некоторых из императоров-реформаторов привела к каким-то положительным последствиям, а деятельность других оказалась полностью бесплодной и даже в совсем недолгой перспективе разрушительной — это уже совсем отдельная и исключительно интересная тема, к которой мы будем не раз возвращаться.
Одно из наиболее ранних упоминаний о вторжении ассирийцев в заселенные евреями земли находится в 15-й главе 4-й Книги Царств. Первым под удар попало более северное Израильское царство (с точки зрения некоторых современных авторов, оно было богаче, чем сельская Иудея, а также, возможно, особенно провинилось, составив в какой-то момент антиассирийский союз с рядом палестинских государств{59}). Как говорилось выше, политическая жизнь Израиля отличалась нестабильностью. Альянсы соперничавших группировок возникали и разрушались; каждый, по-видимому, обращался за помощью к соседям, а потому наверно принимал на себя какие-то ответные обязательства. На все это накладывалось и имущественное расслоение: в стране начались конфликты из-за собственности, типичные для государств ранней древности. Возможно, отголосок таких конфликтов слышен в знаменитой истории с виноградником Навуфея{60}. Потому-то, наверно, и неудивительно, что первыми пророками, указывавшими на неправедность власть имущих были именно израильтяне.
В этих обличениях гораздо значимей компонент религиозный, однако очевидно, что соответствующие фрагменты были сильно расширены, а может, и целиком вставлены поздними редакторами. Поэтому особенно привлекают суждения по вопросам социальным, например знаменитое: «Продают правого за серебро и бедного — за пару сандалий. Жаждут, чтобы прах земной был на голове бедных, и путь кротких извращают»{61}. Любопытно впрочем, что пророк Амос, в книге которого неоднократно встречаются подобные инвективы[295], был выходцем из Иудеи, и потому непонятно, почему он избрал полем своей деятельности именно Израиль. Не исключено, впрочем, что сведения о его пророчествах в отношении Иудеи не сохранились — проклятия Израилю были для поздних редакторов более важны. Стоит подчеркнуть: история Амоса говорит о том, что между еврейскими государствами не было культурного, языкового или религиозного антагонизма. Пророка могли привести в Израиль обстоятельства личного характера, а иудейское происхождение ему припомнили гораздо позднее, когда он стал неудобен для религиозных властей: «И послал Амасия, священник Вефильский, к Иеровоаму, царю Израильскому, сказать: Амос производит возмущение среди дома Израилева»{62}. Именно в книгах ранних пророков встречаются первые упоминания об ассирийской угрозе, возможно даже более древние, чем сообщение 4-й Книги Царств.
