Вообще-то Петр мог бы ответить Тамаре Алексеевне, что да, он православный, и хотя и не часто, но ходит в церковь, и паломничества ему нравятся, но тоже — в меру.
Ну, съездили в монастырь, и слава Богу.
А что еще? Еще неплохо бы и в море поплавать.
И можно было и не ездить сегодня к источнику. Что они там увидели, что запомнят кроме колючек, через которые пробирались, спускаясь вниз?
Петр сорвал несколько листьев с виноградной лозы и вытер ими руки, потом, не вставая, сорвал гроздь «изабеллы». Виноград был теплым, но таким вкусным, что жалко было прерывать его терпкий вкус во рту.
Петр отщипнул еще одну ягодку и протянул гроздь Ольге.
— Нет-нет… — отказалась за дочь Тамара Алексеевна. — Не надо немытые фрукты есть.
— Это же не с базара… — сказал Петр. — Это прямо с ветки…
— Какая разница? — поддержал жену Толкунов. — А пыль? А ядохимикаты, которыми кусты опрыскивали?!
— Так вроде бы сад заброшен… — сказал Петр. — Какие тут ядохимикаты?
Но пробовать виноград расхотелось и ему.
— Все! — сказал Толкунов, вставая. — Подъем! За разговорами и на автобус опоздаем…
— Дальше быстрее пойдем… — сказала Тамара Алексеевна. — Экскурсовод говорила, что тут уже хорошая дорога начинается…
— Все равно надо идти… А перед ужином и в самом деле, можно и искупаться.
Валентин Михайлович Толкунов нормальным мужиком был.
Петр уже второй год работал в его фирме, и хотя Валентин Михайлович строг был, но только когда дело касалось работы. Сколько раз они встречались в нерабочей компании, и он еще ни разу не показал Петру, что начальник. Держался как равный с равным.
Правда, и Петр не зарывался…
Хотя и не заискивал, но и панибратства не позволял.
Другое дело Тамара Алексеевна, жена Толкунова. С нею было сложнее. Тамара Алексеевна относилась к Петру то как к родному сыну, то как к прислуге мужа. И главное — никогда нельзя было понять, в кого она превратит Петра в следующую минуту.
Тут всегда приходилось держаться настороже…
2
Случилось это за поворотом горной тропы…
Петр, замыкавший шествие, — впереди него, заслоняя Ольгу и Толкунова, шла Тамара Алексеевна! — не сразу и понял, что произошло. Только когда догнал своих спутников, разглядел троих, похожих на чеченских боевиков, местных парней, сидевших на корточках посреди дороги.
Одежда на парнях была обычная, городская — джинсы, яркие рубахи, но лица чужие, глаза недобрые.
И по тому, как сидели они на корточках, нагловато перегораживая дорогу, и по тому, как смотрели, Петр понял, что встреча не предвещает ничего хорошего.
— Что встал, как баран, дарагой?! — обращаясь к остановившемуся Толкунову, сказал горбоносый парень, заросший жесткой, как проволока, щетиной. — Иды сюда… Расскажи, кто такые…
— Мы — паломники… — не сдвигаясь, сказал Толкунов. — Туристы то есть… Наша группа уже к автобусу спустилась, а мы здесь решили пройти…
— Паломник, да? — сказал другой парень. — А эты с тобой, паломник, кто?
— Жена… — ответил Валентин Михайлович. — Дочь… Товарищ по работе…
Толкунов говорил совсем не то, что нужно было сейчас говорить, просительный голос не вязался с его массивной фигурой, и еще и поэтому слова его казались особенно жалкими. Петр двинулся было вперед, чтобы по-мужски поддержать Толкунова, но Тамара Алексеевна схватила его за руку.
Это движение не ускользнуло от внимания горбоносого.
Он косовато ухмыльнулся и, вставая, что-то сказал по-своему. Низкорослый парень, быстро взглянув на Тамару Алексеевну, что-то ответил, сопроводив свою реплику неприличным движением. И тоже встал, бесцеремонно уставившись на женщин.
Потом, яростно жестикулируя, вскочил третий парень, с золотыми коронками на зубах. Горбоносый начал возражать ему и тоже принялся размахивать руками. К ним присоединился и низкорослый…
3
Нестерпимо унизительным было ждать, пока закончится этот разговор, который Петр слышал, но в котором ничего не мог разобрать, хотя и понимал, что парни обсуждают, как поступить с ними.
Должно быть, так же вот чувствовали себя невольники, когда их продавали в рабство в чужой стране, но Петр не собирался уподобляться невольнику.
— Надо прорываться, Валентин Михайлович! — шепнул он.
— Прекрати немедленно! — одернула его Тамара Алексеевна. — Валя! Попробуй без глупостей договориться с ними.
Как ни увлечены были спором парни, но они услышали эти слова Тамары Алексеевны.
— Да! Давай договырываться! — обращаясь к Валентину Михайловичу, сказал низкорослый парень. — В общем, слушай конкретно, вы шлы там, где с крестами нельзя ходыть! Вы наших богов обыдели! Панымаешь?
И он длинно сплюнул себе под ноги.
— Но мы не знали, экскурсовод не сказала нам… — воскликнула Тамара Алексеевна.
— Малчы, женщин, пока тебя не спрашивают! — прервал ее горбоносый. — Ты, дядя, говары, что думаешь делать теперь…
— Но я не знаю… — растерянно сказал Валентин Михайлович. — А в чем, собственно, проблема?
— Проблема в том, что мы обязаны поступить с вами по нашему древнему обычаю. Или вы сейчас кресты в пропасть выкыдываете, или мы вас вместе с крестами туда отправым.
— Да вы что?! — воскликнула Тамара Алексеевна. — Да как вы смеете?!
— А вот так! — горбоносый схватил массивного Валентина Михайловича и, зажав ему локтем горло, подтолкнул к краю обрыва.
— А-а! — закричала Тамара Алексеевна. — Не трогайте его!
— Крест снымай, тогда и не тронем!
Жара стала еще тяжелее, а время как-то замедлилось.
Петр словно со стороны наблюдал, как дрожащими пальцами пытается Тамара Алексеевна нащупать замочек на цепочке с крестом…
— Тамара Алексеевна… — тихо проговорил не он, а кто-то другой его голосом. — Не делайте этого, Тамара Алексеевна!
— Не делать?! — Тамара Алексеевна, забыв про замочек, яростно сорвала с себя крестик вместе с цепочкой. — А что мне еще делать?
И она протянула крест горбоносому.
— На! Бери!
— Зачем мне крест, женщина?! Туда кыдай! — кивая на пропасть, потребовал тот.
— Но он золотой!
— Ну, ты конкретно глупый женщина! Зачем ты о золоте думаешь, когда конкретно о жизни своего мужа беспокоиться надо! Ты не хочешь, чтобы он жил?!
— Хочу…
— Я не слышу тебя, женщин…
— Хочу! Хочу!!!
— Ну так делай тогда, что тебе говорят!
Тамара Алексеевна дернулась и обессиленно кинула крестик в сторону обрыва. Крестик, блеснув на солнце, скользнул в пропасть.
— Теперь ты! — обращаясь к Ольге, потребовал горбоносый.
— Я…
— Оля! — простонала Тамара Алексеевна. — Оленька-а!
— На! — Ольга сорвала с себя крестик и всунула его в руку матери. Слезы брызнули из ее глаз.
— Так надо, Оля… — Тамара Алексеевна вытерла слезы и уже спокойнее кинула крестик в сторону обрыва.
Потом она посмотрела на горбоносого, словно ожидая похвалы.
— Правыльно сделала! — похвалил тот и, освободив шею Валентина Михайловича, почти дружески похлопал его по плечу. — Давай, дарагой, теперь твоя очередь… Если сам умереть не боишься, о женщинах подумай своих… Что с ними будет, когда они с нами без тебя останутся?
Спутники горбоносого весело загоготали.
И третий крестик, блеснув на солнце, пропал в пропасти.
4
— Ну а тебе что? Тебе особое прыглашение надо? — услышал Петр голос горбоносого и не сразу сообразил, что это относится к нему. — Ты крест снымать будешь?
Пальцы Петра с такой силой сжали кусок кремня, поднятого у полуразрушенной ограды сада, что уже не различить стало, где рука, а где камень…
Никто из Толкуновых не загораживал сейчас горбоносого, и Петр шагнул к нему, заранее отводя назад руку с камнем.
— Вах-вах! Какой джыгыт, а! — Горбоносый перехватил руку Петра, а низкорослый обхватил его сзади за шею и вот — и не прошло и мгновения, как Петр был поставлен на краю обрыва.
Закружилась голова — такая пропасть открывалась внизу…
— Может, передумаешь, а?
Петр попытался шевельнуть рукою, но ничего не получилось, так крепко зажимали его запястья.
— Нет… — прохрипел он.
— Ну, тогда прощай, дорогой… — проговорил горбоносый, и Петр замер, ожидая толчка сзади, но тут заговорил низкорослый абхаз.
— Погоды! — сказал он горбоносому. — Зачем торопыться… Объясни ему, что, если он не боится умереть, пусть о блызкых подумает… Они же умрут все, джыгыт, если ты креста не снымешь!
— При чем тут мы?! — закричала Тамара Алексеевна. — Мы же все сделали, как вы говорили!
— Вы сделалы, глупый женщина… — сказал горбоносый. — Но сейчас надо, чтобы и он сделал… Поймы такой простой вещь… Если мы его убьем, надо будет и вас конкретно убивать!
