— Вы сделалы, глупый женщина… — сказал горбоносый. — Но сейчас надо, чтобы и он сделал… Поймы такой простой вещь… Если мы его убьем, надо будет и вас конкретно убивать!
— Петя… — проговорила Тамара Алексеевна. — Я прошу тебя, Петенька, сделай, ради Бога, то, что они говорят…
Жара стала еще тяжелее.
От зажимавшей горло руки нестерпимо пахло чем-то резким и неприятным.
Петр мучительно пытался вспомнить, что нужно делать перед смертью, что надо говорить в последнюю минуту, что надо чувствовать, он ведь знал, он читал об этом, но нет, вспомнить не мог.
Раскаленным был воздух, раскаленными — камни, раскаленным — небо. Что-то возникло в дрожащем воздухе, как в том отполированном кусочке кремня, который Петр по-прежнему зажимал в руке.
Что это было?
Лицо?
Чье лицо?
— Ты выкинешь крест, последный раз спрашиваю?! — раздался голос горбоносого.
— Нет!
— Нет?! — взвизгнула Тамара Алексеевна. — А ты, ты, Валентин, чего молчишь? Нас же убьют из-за него! Прикажи ему!
Но Петр не слышал, что говорил ему Толкунов.
Он вглядывался в возникший лик и пытался рассмотреть и — почему-то он твердо знал сейчас, что это очень важно! — запомнить его, но лик истаял, растворился в дрожании воздуха.
— Ну так что, джыгыт? — спросил горбоносый. — Бросать их в пропасть, или ты сделаешь то, что тебя просят?
— Ты совершаешь ошибку… — Петр прямо взглянул на него. — Это чужие мне люди.
— Значит, бросать? — как-то нехорошо усмехнулся горбоносый.
— Поступай, как знаешь… — Петр закрыл глаза, чтобы не видеть мерзкой усмешки.
— А ты не снимешь крест?
— Нет…
— Ну, тогда все!
Руки абхазцев, сжимающие запястья Петра, ослабли, потом разжались совсем, и он напрягся, ожидая, что вот сейчас и начнется его падение в пропасть…
5
Но ничего не случилось.
— Ты в штаны-то не наделай, джигит! — раздался со стороны голос горбоносого. — И от края отодвинься, а то сам упадешь ненароком!
— Что?! — Петр быстро обернулся.
Парни почему-то отходили от него.
— Да ничего! — уже не коверкая русского языка, сказал низкорослый. — Иди, гуляй дальше. Мы конкретно пошутили.
— Пошутили?! — с кулаком с зажатым в нем куском кремня Петр бросился на низкорослого, который стоял к нему ближе других, но низкорослый успел увернуться, и удар пришелся по плечу.
— Ты что?! — закричал низкорослый, отскакивая. — Ты что, сумасшедший совсем? Приколов не понимаешь, да?
А горбоносый вытащил из нагрудного кармана рубашки темные очки и, надев их, сразу превратился в обычного городского парня.
— Ты такой дикий, джигит! — сказал он Петру. — Наверное, в горах здесь живешь, да? Телевизора не смотришь?
И он двинулся по тропинке к заброшенному саду…
Петр смотрел вслед, но вот парни исчезли за выступом скалы, и пусто стало на тропинке, словно здесь ничего и не было. Только взрывом гортанного хохота рвануло из-за скалы, где скрылись парни.
Загрохотав, хохот раскатился по ущелью эхом.
— Пошли… — тронув Петра за плечо, проговорил Валентин Михайлович. — Мы напрасно задерживаемся… — Да… — Петр с трудом разжал сжимавшие кремень пальцы. Кремень упал на дорогу, а на ладони закровоточила царапина. — Да… Надо быстрее спуститься к стоянке. Я парней возьму, и мы заставим этих козлов все ущелье обползать, чтобы крестики отыскать!
Они уже подходили к стоянке автобусов, когда Валентин Михайлович придержал Петра, пропуская вперед женщин.
— Погоди… — сказал он. — Не торопись…
— Как не торопиться? Надо скорее собирать мужиков и идти разбираться с этими козлами, пока они не смылись…
— Не надо… — сказал Валентин Михайлович. — И возвращаться не будем. И рассказывать тоже ничего не надо.
— Не надо?!
— Нет. Не надо. Ты слышала, Оля?!
— Да… Мама сказала мне…
— А ты?! — Валентин Михайлович заглянул в лицо Петру. — Ты сделаешь, как я прошу?
Какое-то полное опустошение охватило Петра.
— Сделаю… — еле слышно проговорил он.
В этот день Петр долго сидел на берегу моря.
Вначале он купался, уплыв далеко в море, потом просто лежал на остывающей гальке, потом, когда стало холодно, собрал возле зарослей сухих веток и развел костер. Когда костер разгорелся, море, такое большое и в сгущающихся сумерках, сразу прижалось к берегу…
Время от времени Петр подкидывал в огонь сухие ветки и смотрел, как вспыхивают они, как поднимаются в темное южное небо тысячи искр, как медленно истаивают они в темноте, и ни о чем не думал, ничего не вспоминал…
6
Зато утром, когда он проснулся, сразу вспомнил все, и хотя ужасно хотелось есть, так и не мог заставить себя встать и пойти на завтрак. Он понимал, что глупо прятаться от Толкуновых в крошечном пансионате, но совладать с собою не мог.
Неизвестно, сколько бы времени мучился он, но тут в дверь постучали.
— Входите… — натягивая на себя простынь, сказал Петр. — Открыто.
Дверь открылась, и в номер вошел Толкунов.
— Извини, если разбудил… — спросил он, поздоровавшись.
— Ну что вы, Валентин Михайлович… — сказал Петр. — Я собирался одеваться, чтобы на завтрак идти…
Он говорил, стараясь не смотреть на Толкунова.
Впрочем, и тот не искал его взгляда.
— А я телеграмму, Петя, получил… — сказал он, подойдя к окну. — У нас ЧП на фирме. Мне надо в Петербург возвращаться…
— А я…
— А что ты? У тебя еще на целую неделю вперед пансионат оплачен… Отдыхай… Покупайся за нас в море…
— Тамара Алексеевна с Ольгой тоже уезжают? — чувствуя, как сваливается с его плеч тяжесть, спросил Петр.
— Да… Мы вместе решили ехать…
— Я сейчас оденусь и спущусь проститься…
— Они уже в такси сидят… — сказал Толкунов, протягивая руку. — В городе свидитесь…
Вот так легко и началась курортная, уже без всяких паломнических экстримов, неделя у моря. Без той тяжести, которую чувствовал Петр с самого начала поездки.
А в конце недели, перед отъездом, подул после грозы сильный ветер, и стало холодно. Петр смотрел, как облетают с олеандров на ступени лестницы, ведущей в пансионат, белые лепестки цветов, и вдруг неожиданно сообразил, что в Петербурге ему надо будет просто перейти на какую-нибудь другую работу, и сразу почувствовал, как хорошо он отдохнул за эту неделю, проведенную у моря.
7
Явившись в понедельник в офис, Петр сразу почувствовал неладное.
Коллеги, с которыми он здоровался, торопливо кивали в ответ и тут же отводили глаза.
— Что это с ними? — спросил Петр у секретарши Леночки, с которой он был в дружеских отношениях. — Случилось что?
— Так… — неопределенно ответила Леночка. — А тебя Валентин Михайлович просил сразу зайти, как появишься…
— Он у себя?
— Ага… Ждет тебя…
Петр, когда входил в увешанный иконами кабинет Толкунова, обдумывал, сразу ли объявить, что он уходит с фирмы или поработать несколько дней, а заодно и подыскать подходящее место.
— Здравствуйте, Валентин Михайлович…
— Здравствуй, здравствуй, Петр… — Толкунов встал из-за стола.
Но пошел почему-то не к Петру, чтобы поздороваться, а в угол, где стоял приоткрытый сейф. Вынул оттуда пакет и положил его на стол.
— Это твое… — отворачиваясь к окну, сказал он. — Извини, но так надо, Петя… Извини…
Петр заглянул в конверт. Там лежала его трудовая книжка и пухлый конверт с деньгами. Еще из конверта выпала незнакомая визитка.
— Кто это? — спросил Петр, поднимая ее.
— Это человек, которому я рекомендовал тебя на работу… Работа там примерно такая же, а оклад больше…
— Спасибо… — сказал Петр. — Ну, я пойду тогда…
— Иди, Петя… Иди…
И Петр вышел из кабинета Толкунова, не зная, огорчаться ли ему или радоваться этой неожиданной перемене, которой он хотел сам. Быстро собрал свои вещи и, не прощаясь с сослуживцами, — конечно, к любому, кого увольняют, отношение немножко настороженное становится, но чего же сразу-то так демонстративно сторониться, православные ведь все-таки… — заглянул к Леночке.
— Ты не переживай… — попросила она.
— А я и не переживаю. Устроюсь куда-нибудь…
— Еще бы ты и не устроился… — искренне сказала Леночка. — Но ты и за тот случай тоже не переживай…
— За какой случай…
— Ну там, у источника на юге… Подумаешь, испугался ты… Ну и что? Если бы со мной такое случилось, я бы тоже испугалась…
— А кто тебе рассказал, что я испугался?
— Почему мне? — удивилась Леночка. — Тамара Алексеевна, когда они вернулись, собрала всех наших и рассказала, что произошло… И про то, как ты крестик свой выкинул… Валентин Михайлович тебя защищал ужасно, он рассказывал, какие это отморозки были. Он сказал, что, если бы они у него потребовали крест снять, он и сам не знает, как бы поступил… В общем, он ужасно не хотел тебя увольнять, но коллектив так решил… Ты извини нас, ладно…
