Любители красного словца более изысканны в своих пристрастиях. Они пришли к выводу, что главный дар, на котором зиждется род человеческий, это красноречие. Ибо что же отличает людей от животных как не дар слова? Человеку присуще излагать свои мысли и желания, доводя их до сведения окружающих. Преимуществом обладает тот, кто умеет произносить прекрасные и убедительные речи - то есть оратор (см. "Ликутей-Маhаран", о речи и разговоре, а также о выветренности формулировок на языке Танаха). Само по себе, лишенное средств выражения, никакое содержание не имеет значения. Отсюда напрашивается вывод: изложение важнее мысли и прав тот, кто "ради красного словца не пожалеет родного отца".
В подобном подходе есть рациональное зерно: ведь нельзя отрицать, что дар речи действительно отличает людей от животных. Благодаря ему человек смог подняться над их уровнем. Однако, как бы высоко ни ценился этот дар, он важен не сам по себе, а лишь как способ выражения содержания. Именно содержание придает речи осмысленность - об этом забыли любители красноречия. Раби Нахман вновь заостряет свое сатирическое перо: какой же царь подобает им? Таковым становится свихнувшийся краснобай-француз с хорошо подвешенным языком, извергающий потоки бессмысленной болтовни. В национальности краснобая трудно не усмотреть сатиру на едва ли не религиозное поклонение французской культуре, о чьей роли в ту эпоху излишне напоминать. Сумасшедшему французу не нужны слушатели: он обращается сам к себе. А следовательно, он говорит всегда, тем самым воплощая идеал человека, достойного царствовать. То, что француз несет абракадабру, не смущает краснобаев. Ведь не смысл важен, а изящество речи. Так безумный француз становится царем. "И царь, - вставляет издевательское замечание автор, несомненно, вел их по жизни правильным путем".
Нашлись и такие люди, которым милее всего показалось веселье. Их идеал страдает тем же пороком, что и у краснобаев: точно так же, как тем безразлично содержание речи, этим все равно, по какой причине веселиться. Радость, наслаждение жизнью - такова, считают они, цель пребывания человека на земле. Разве так уж существенно, каков повод для веселья, да и есть ли он вообще? Подмена состоит в том, что чувства радости и удовлетворения больше не являются следствием достижения заветной цели или исполнения страстного желания. Целью всех стремлений, вершиной всех желаний отныне объявлены веселье и наслаждение сами по себе. Не в том их ценность, что они заслужены человеком, а в том, что желанны ему. И потому ничего иного не надо добиваться, ни к чему не стоит стремиться только к наслаждению и радости. Блажен тот, кто веселится всегда, - пусть беспричинно, зато от души. И такой счастливец найден: им оказался невежественный пропойца без гроша за душой, который, тем не менее, всегда радостен, поскольку постоянно навеселе. Непритязательный пьяница, олицетворяющий идеал человека, становится царем. Естественно, его подданные выбрали себе место там, где в избытке винограда, из которого они смогут извлекать эликсир вечной радости.
О любителях мудрости раби Нахман сообщает немногое. Идея, гласящая, что смысл жизни следует искать в мудрости, понятна без объяснений. Об этой мудрости раби Нахман подробно говорит в истории о простаке и мудреце. Там он воздает ей сполна.
Следующая в ряду сект - страна атлетов. Развитая мускулатура, казалось бы, избавляет от поиска других аргументов. Однако силачи чувствуют потребность в философском обосновании своего выбора. Их доктрина подается автором с откровенным издевательством: наращивая мышцы, человек увеличивается в размерах и занимает больше места во вселенной - в том-де и состоит сокровенный смысл жизни: стать больше и сильнее всех. К достижению этой цели атлеты относятся с большой серьезностью. Усиленное питание, незаурядная физическая сила и умение приложить ее - таков их идеал. В действительности богатыри не знают, что делать со своей силой. Их мощь бесцельна, это сила ради силы, могущество ради могущества. Смысл она обретет лишь тогда, когда явится царский богатырь и укажет путь.
Последняя группа - праведники, проводящие время в молитвах. Однако весьма характерно, что Бааль Тфила не принадлежит к этой группе. Приближенный царя, он, в сущности, одинок. Бааль Тфила черпает силу в былой близости к царю, ощущение своей связи с ними - его опора. Праведники, о которых идет речь, не лицемеры, и отношение к ним раби Нахмана, как мы еще увидим, целиком положительное. Однако величайший праведник своего поколения вовсе не обязательно должен находиться среди них. Здесь, как и в рассказе об избрании Бааль Тфила вождем, нельзя не заметить сходства его судьбы с судьбой Бааль-Шем-Това, главы движения хасидизма.
После того, как царский богатырь-герой демонстрирует свою силу богатырям, они признают его превосходство и ставят над собой царем. Это переломная точка в развитии сюжета, который продолжается теперь в новом направлении. Приближенные царя оказываются самыми совершенными среди людей. Царский богатырь - первый среди богатырей, а мудрец - среди мудрецов. Речь идет не о простом сравнении. Наконец-то обозначился путь, ведущий к избавлению мира. Спасение возможно, если во главе каждой группы окажется один из приближенных царя, чей дар позволяет ему выдвинуться в лидеры соответствующей группы и повести ее за собой навстречу царю. В каком-то смысле путь Геулы - это продолжение всех существующих дорог, но ни в коем случае не их упразднение. И потому каждая группа может прийти к конечному Избавлению, если двинется дальше по своему пути под предводительством соответствующего ей царского приближенного. Все эти пути раби Нахман рассматривает с точки зрения хасидского "возвышения искр святости", что означает приведение различных сил, действующих в мире, к служению Всевышнему. Хасидизм учит тому, что победить зло в человеческой душе можно не искоренением отрицательных качеств, а превращением их в положительные. Как сказано в "Зоhаре", лишь тот, кто "превращает свет во тьму, а тьму в свет", достигнет высших миров. Исправление извращений состоит в том, чтобы вернуть извращенное в прежнее состояние и направить его по верному пути, с которого оно отклонилось. Влечение к недостойному, низкому должно быть переориентировано на служение Всевышнему. Тогда исправленное качество заново обретет единство с другими душевными силами, от которых некогда отпало (см. "Ликутей-Маhаран", 17, о роли праведника в возвышении и направлении воли других людей ко Всевышнему).
Воин-богатырь, подчинивший себе других богатырей, не вступает с ними в борьбу. Он просто обращает их взгляд ввысь. Быть может, сами богатыри не до конца осознают, что, покоряя племена и народы, они борются за воссоединение расколотого мира. Но эта задача - их высшее предназначение, ибо богатыри не имеют собственного содержания, способного этот мир наполнить. Они - армия царского воина и под его началом прокладывают путь к возвращению царя, чтобы, возведя его на престол, вернуть ему власть над миром.
Когда Бааль Тфила находит богатыря и узнает в нем царского воина того, кто должен привести мир к Избавлению, - его охватывает великая радость, но смеется он сквозь слезы: ведь хотя богатырь наконец объявился, другие приближенные царя до сих пор не найдены и потому до окончательной Геулы еще очень далеко.
И богатырь, и Бааль Тфила (в особенности последний) видели следы, свидетельствовавшие о том, что приближенные царя не сгинули безвозвратно. Но найти их не удавалось, и пребывал в одиночестве, изолированный от других, ибо встреча хотя бы двух из них означала бы наступление Геулы. И действительно, ее начало было положено встречей богатыря и Бааль Тфила.
Царь оставил свою корону - венец высшей власти - в каком-то случайном месте. Каждый прохожий может увидеть славу царя - ведь земля и небо полны величием его. Но кроме царской короны нельзя различить ничего, самого царя пока невозможно обнаружить (ср. "Ликутей-Маhаран", 16), о том, что всякий человек может видеть царский венец). Дано узреть также и кровавое море - это море слез, выплаканных Шхиной (Кнесет Исраэль) в изгнании. Шхина оплакивает разрушение Храма и то, что нигде в мире больше не проявляется присутствие царя. Но существует и молочное море, натекшее из сосцов дочери царской. Это море изобилие Б-жественной благодати, которую никто и ничто на свете больше не способны воспринимать. И целое море, щедро наполненное жизнетворным откровением Всевышнего, пропадает втуне, как хранилище невостребованной пищи. И от младенца-царевича, символизирующего окончательную Геулу (ибо он средоточие всех совершенств), ничего не осталось, кроме пряди золотых волос.
Хотя придворный стихотворец и не видит царя, он тем не менее утешает его и царицу, а также их дочь в утрате ребенка и разлуке с друзьями и ближними. Его прекрасные песни уподоблены вину - они опьяняют подобно вдохновенным речам и песнопениям пророков и поэтов, оплакавших изгнание Шхины и сложивших великолепные гимны, исполненные надежды на ее возвращение.
