На следующий день, когда я включил аппарат, Гитлер и Иосиф Яковлевич исчезли бесследно. А вот когда я отправил Адама, то он не исчез, а только замертво свалился на пол. Когда я подошел к нему, то увидел, что он живой, дышит, пульс прослеживается, правда, очень медленный. Я понял, что он жив, но находится в бессознательном состоянии. Я не на шутку испугался, что придет охрана и меня обвинят в покушении на жизнь правителя. Тогда я быстро включил аппарат и вошел в зону его действия. Когда я очнулся, то лежал на больничной койке. Но после того как я стал рассказывать о своих приключениях, то оказался здесь, дорогой Александр Иванович. Никто мне не верит. Вот думаю, может, священник хоть поверит.
Он вопросительно посмотрел на меня. Я весь смешался. Рассказ физика об антимире на меня произвел большое впечатление.
– Трудно мне поверить, Павел Петрович, в реальность всего этого, но то, что вы поведали нам, не кажется мне абсурдным.
– Ну, что же, и на этом спасибо, – печально заключил Овчинцев.
Я распрощался с Павлом Петровичем, пообещав все обдумать дома и прийти побеседовать с ним еще раз. Прощаясь со мной, он попросил принести ему Евангелие. Я заверил его, что непременно выполню просьбу.
– Ну, что вы обо всем этом думаете, отец Николай? – спросил меня Александр Иванович, когда мы вернулись в его кабинет.
– Не знаю, что и думать, но, во всяком случае, убедительность услышанного настолько велика, что я не исключаю того, что дух антихриста уже гуляет на земле в реальном воплощении. Это, конечно, шутка, – тут же добавил я, – но если честно признаться, то пока и не знаю, что вам сказать.
– А как вы думаете, отец Николай, почему, интересно, в его рассказе Гитлер и Иосиф исчезли бесследно?
– Так ведь тела их сожжены: одного – в бункере, другого – в Освенциме.
– Да, действительно, все логично, на бессвязный бред больного воображения никак не похоже, – озадаченно сказал профессор, пожимая мне руку на прощание.
Он проводил меня до самой машины, договорившись со мной, что через недельку я снова приеду к ним в клинику.
Но повстречались мы с ним намного раньше. Через два дня он позвонил мне и с возбуждением в голосе попросил срочно приехать, но не к его клинике, а к военному госпиталю. Встретив меня около входа, он поздоровался и повел сразу в один из корпусов. Когда мы вошли в палату, я увидел на больничных койках троих спящих мужчин с подключенными медицинскими приборами. В одном из них я узнал нашего профессора физика Овчинцева.
– Я, отец Николай, специально привел вас сюда, чтобы вы убедились собственными глазами.
– Что же произошло? – воскликнул я.
Александр Иванович поведал мне следующую историю. На другой день после моего визита к ним пришли два сотрудника из ФСБ и увезли Овчинцева. Как потом оказалось, они привезли его в лабораторию, чтобы он показал, как действует аппарат. Вскоре всех троих обнаружили в лаборатории, они находились в коме, и их привезли в военный госпиталь.
– Наверное, этот аппарат погружает человека в некий транс с возбуждением головного мозга, вызывающего галлюцинации сонных фантазий, – заключил профессор свои размышления.
Я подумал: «Интересно, что там, в антимире, делают контрразведчики и профессор-физик и что сейчас делает дух антихриста на земле, воплотившись в человека? Господи, – тут же оборвал я свои размышления, – и что только не полезет в голову после посещения психиатрической больницы».
Ноябрь 2002 – март 2003. Самара
Что чувствует молодой человек в день получения диплома учебного учреждения, в котором он провел свои лучшие годы юности? Наверное, все по-разному. Чувство свободы: долой семестры и зачеты, зубрежку и экзамены – перед тобою вся жизнь, и она прекрасна. А может, чувство легкой грусти расставания с необременительной и свободной жизнью студента, ведь впереди пугающее «завтра» с его заботами: работа, служба – ответственность.
Вот у Игоря Переплетова, выпускника Московской духовной семинарии 1973 года, чувство было смешанное, радость переплеталась с грустью. Радость оттого, что впереди интересная и полная радужных надежд жизнь приходского священника. С другой стороны, он привык к этим старинным мощным стенам, окружающим лавру, к овеянным сединой истории соборам и благостным монашеским службам. Привык к размеренной жизни общежительного студенческого быта. Словом, грустно было со всем этим расставаться.
Увидев проходившего мимо старшего помощника инспектора отца Елевферия, Игорь подошел под благословение.
– Хочу попрощаться и поблагодарить вас за все.
– Не надолго прощаемся, – улыбнулся отец Елевферий, – каникулы пролетят незаметно, в сентябре увидимся.
– Да нет, я насовсем.
– Как «насовсем»? Ты же окончил семинарию по первому разряду, в академии разве не будешь учиться?
– Я в академию не подавал прошения.
– А что собираешься делать, – недоумевал отец Елевферий, – может быть, на приходское служение собрался? – И засмеявшись, он в шутку погрозил пальцем: – Все понятно, хочешь, значит, жениться и рукоположиться в священники. Невеста кто? Из местных ни с кем тебя не замечал. Дома, что ли, сосватали?
– Да нет у меня невесты.
– Как же так, – растерялся отец Елевферий, – кто же тебя рукоположит целибатом, такого молодого? Да и не одобряю я этого, уж лучше сразу постриг монашеский принимать с юности.
– Я не собираюсь целибатом, думаю, невесту найду.
– Э, брат, это дело нелегкое. Я вот тоже так думал, как ты. А потом понял: не мой это путь – и пошел в монахи. Ну да ладно, пусть Господь тебе поможет сделать правильное решение. Не женишься, возвращайся и учись в академии, а там видно будет. – И, прощаясь, он еще раз благословил Игоря.
От разговора с помощником инспектора размышления Игоря приобрели пессимистическую окраску. Углубившись в свои невеселые думы, Игорь не заметил двух однокашников, Виталия Иногородцева и Павла Федорчука. Они шествовали ему навстречу, и при этом у обоих на лицах сияли блаженные улыбки. Такое невнимание к их персонам слегка задело друзей. Они встали в театральную позу и запели на два голоса:
О чем задумался, детина, —
Седок приветливо спросил, —
Какая на сердце кручина,
Скажи, тебя кто огорчил?
При этом Павел басил, а Виталий подпевал ему тенорком. Так что получилось это довольно комично, отчего неразлучные друзья сами заржали, довольные удачной шуткой. Нужно заметить, что Павел и Виталий не были в числе близких друзей Игоря, да и, честно признаться, у него вообще не было близких друзей. Он как-то сам всех сторонился, так как любил уединение. Про таких говорят: некомпанейский. Павел и Виталий – полная противоположность ему. Оба были иподиаконами у владыки митрополита. Учеба им давалась легко, да они себя ею не больно-то обременяли. Короче говоря, баловни судьбы, больше-то о них ничего не скажешь.
Игорь уже хотел проскользнуть мимо, но не тут-то было. Павел зашел с тыла, Виталий перегородил коридор спереди.
– Куда же ты, Игорек, книжная твоя душа? Сегодня день особый, есть повод как следует повеселиться, отметить окончание бурсы, – проворковал Виталий.
– Да вы, я вижу, уже начали веселиться, – попробовал отшутиться Игорь, почувствовав легкий запашок коньяка от друзей.
– Это только начало, – солидно заметил Павел.
– Слушай, Паша, давай Игоря возьмем третьим, – вдруг предложил Виталий.
– Каким – третьим? – не понял Игорь.
– Третьим на наш торжественный праздничный ужин по случаю окончания Московской духовной семинарии, – приняв нарочито серьезное выражение, произнес Виталий и назидательно добавил: – На который много званых, да мало избранных.
– Вот ты и будешь этим избранным, – загоготал Паша, подхватывая Игоря под руку и волоча его за собой.
Игорь нерешительно упирался, но все же следовал за друзьями.
– Ты хоть раз-то бывал в приличном ресторане? – спросил Виталий.
Игорь признался, что в приличном не бывал, умолчав о том, что в неприличных тоже не был.
– Куда, Паша, мы пойдем? – открыл совещание Виталий.
– Шо до мэни, я пишел бы до «Праги» або «Пекин», там добра кухня.
– Пойдем, я позвоню в «Метрополь»; если Григорий Александрович на месте, столик на вечер всегда найдется, – подытожил краткое производственное совещание Виталий.
– Да вы что, серьезно? – всполошился Игорь. – У меня и денег нет, все потратил на книги.
– А это пусть тебя не волнует, бензин и идеи – наши, – не терпящим возражения тоном произнес Виталий, любивший вставить в свою речь какое-нибудь книжное выражение.
Мысль посетить ресторан хотя и пугала Игоря, в глубине души все же заинтриговала своей необыкновенной новизной и запредельной недосягаемостью в его будничной жизни.
Метрдотель, узнав, что посетители – от Григория Александровича, услужливо проводил их до столика у окна под экзотичной пальмой. Стол был уже убран разнообразной закуской. Подошедшему официанту Виталий заказал бутылочку французского коньяка. Когда его принесли и разлили по рюмкам, он широким жестом обвел стол:
