Обращаемся к характеристике партии противников патриарха. Лишь только решили они прервать общение с Никифором, как после этого решения всякий поворот к примирению казался для них уже невозможным. В чувстве уверенности, что они правы, противники патриарха заявили; «Скорее мы перенесем все, даже до смерти, нежели войдем в общение с пресвитером Иосифом, с теми, которые служат вместе с ним и с самим патриархом, тем более что теперешний патриарх хуже Тарасия. Ибо Тарасий ни разу не служил вместе с Иосифом; и тогда войти в общение с патриархом было бы нелепо, но не было бы таким злом, как теперь».' Для противников патриарха не составляло затруднения то обстоятельство, что на стороне патриарха «бесчисленное множество иерархов, священников и игуменов»; их пример казался неубедительным для студитов, потому что такое же большое число не стыдилось иметь общение даже с самим «прелюбодеем», т. е. императором Константином VI.[74] По рассуждению противников патриарха, в Византийской Церкви перестала существовать истинная иерархия, как скоро принят в общение явный нарушитель церковных правил Иосиф. «У них, патриарха и его сторонников, — рассуждали протестующие, — нет священства, жертвы (евхаристической) и прочих средств врачевания душевных болезней человеческих».[75] В Византийской Церкви, по словам протестующей партии, возник не только раскол, но и раскол великий.[76] Противодействовать патриарху давали право врагам его те же правила, на какие они ссылались и в борьбе с Тарасием, по крайней мере, в этих правилах они видят основание для своего протеста. Противники патриарха не только сами хотели пребывать твердыми в своей борьбе с архипастырем, но к подобной же борьбе призывали и тех, в ком предполагали одинаковую ревность по благочестию. Одних они призывали «поревновать» в правом деле, других склоняли избегать «прелюбодейной ереси», как они называли снисхождение, оказанное Иосифу.[77] Не удовлетворяясь тем, что они старались увеличить число своих приверженцев в Византийской Церкви, они пишут письма к римскому папе и просят его рассудить в их деле с патриархом и стать на их стороне, защитить самую Церковь Византийскую от разорения. Студиты так писали к тогдашнему папе Льву III: «Донося о происшедшем в Византии неложно, мы, смиренные, возносим христоподобному блаженству твоему то же воззвание, которое верховный апостол с прочими апостолами произнес ко Христу, когда на море восстала буря: «спасины», архипастырь поднебесной Церкви, «погибаем» (Мф. 8, 25). Поступи по примеру Учителя твоего Христа и простри руку к нашей Церкви. Поревнуй, просим тебя, соименному тебе папе Льву I и, согласно со своим именем, возгласи божественно, или лучше возгреми понадлежащему противу настоящего лжеучения. Ибо, если они, присвоив себе власть, не поколебались составить еретический собор, между тем как не властны составить и православного собора без вашего ведения, по издревле принятому обычаю; то тем более справедливо было бы божественному первоначальству твоему составить законный собор, чтобы отразить еретическое учение». В конце письма просители заявляют: «Как нижайшие члены Церкви и повинующиеся вашему божественному пастыреначальству, мы, наконец, просим святую душу твою считать нас как бы собственными овцами твоими».[78] В другом письме те же студиты писали папе Льву: «У нас состоялся открытый собор, собор к нарушению Евангелия Христа, которого ключи ты получил от Него через верховного из апостолов. Мы, смиренные, взываем к тебе: услышь, великая глава, и внемли тому, что устроил сатана». Затем просители умоляют уничтожить действие собора Константинопольского, как направленного к поруганию Евангелия.[79] Если сторонники патриарха, не стесняясь, называли студитов «отщепенцами от Церкви», то и студиты нещадно порицали как византийских епископов вообще, так епископов — участников известного собора в особенности. Партия меньшинства в Византии называла собор, снявший запрещение с Иосифа, собором «еретическим»,[80] «прелюбодейным», ибо представители рассматриваемой партии прилагали к этому собору слова пророка о «соборище преступников и собрании любодействующих» (Иер. 9, 2).[81] Членов собора те же протестующие признавали «богохульниками», заслуживающими «анафемы, как считающих прелюбодеяние мудрым делом Бога и святых»; называли их «врагами Божиими, так как они распоряжаются священными правилами по своему усмотрению и произволу, как господа слугами и рабами»; признавали их служителями «антихриста», а их учение об «икономии» самим «предтечею антихриста». Рассматривая деятельность участников собора, они задавали себе вопрос: «не открывается ли из случившегося, что антихрист уже при дверях», и отвечали: «в словах их уже выступает антихрист».[82] Всех епископов Византийского государства за то, что они не выражали противодействия определению собора, сторонники партии меньшинства обзывали «новыми лжеапостолами».[83] Они прилагают к епископам, показавшим уступчивость в разбираемом деле, именование юродивых; они рассуждали так: «Допуская такие дела, епископы называют самих себя Церковью, а не принимающих этого признали противниками ее; но поистине, как говорит пророк, «юрод юродивая изрекает и сердце его тщетная уразумеет, еже совершати беззаконная и глаголати на Господа прелесть» (Ис. 32, 6)».[84] Всех приверженцев патриаршего и соборного определения, старавшихся защитить так или иначе патриарха и собор, в особенности посредством рассуждений о спасительной «икономии», противники называли «змеями и говорящими змеиным голосом».[85] Собору византийских епископов противники патриарха приписывали такие постановления, коих не могло быть на нем: то, что являлось в качестве отдаленных выводов из постановлений собора, приписывалось собору, как будто бы это на самом деле сделано участниками его. Кроме превратного мнения о так называемой «икономии», в уста членов собора протестующие влагали такие узаконения: «божественные законы не простираются на царей»; «каждый епископ имеет власть над божественными правилами», почему епископы имеют власть достойных низвержения признавать незаслуживающими этого наказания.[86] Мало того, протестующие, под влиянием увлечения, приписывали собору такие действия, которые в действительности ему не принадлежали, например, будто собор подверг анафеме всех несоглашающихся с его распоряжением относительно Иосифа или что будто сами члены собора определили своих противников подвергнуть ссылке или аресту.[87] Приверженцы партии меньшинства в борьбе с партией большинства, или господствующей, старались в точности и подробности разрешить различные казуистические вопросы, возникавшие из того положения, в какое поставили себя члены первой партии по отношению к членам второй. Таких вопросов было немало. Например, возникал естественный вопрос: как смотреть на епископа, который поминает в церковных молитвах патриарха, в случае, если первый в то же время не одобряет деятельности своего верховного церковного начальника: может ли такой епископ совершать правильное рукоположение и можно ли рукоположенных от него считать истинными служителями Божиими? Ответ дается отрицательный. Игуменам монастырей внушалось даже не поминать в молитвах подобного епископа и не служить в той церкви, где служит этот епископ. Возбуждался и другой вопрос: признавать ли законным пастырем такого священника, который хотя и не сочувствует «любодейной ереси», но из страха гонения поминает в церкви епископа–еретика, т. е. приверженца патриарха? Ответ дается положительный, но под условием, если такой священник не служил в церкви вместе со своим епископом–еретиком; впрочем, разрешалось общение с подобным священником ограниченное, ибо не разрешалось иметь с ним общение в таинстве евхаристии, а лишь в псалмопении и вкушении пищи. Поднимался и еще другой вопрос: можно ли служить в церкви, в которой священник поминает епископа–еретика? На этот вопрос отвечали уклончиво: не в виде правила, а в виде совета предписывалось лучше служить при указанных обстоятельствах в обыкновенном доме. Вопрос относительно известного храма и служения в нем решался прямо и решительно — в отрицательном смысле, как скоро было несомненно, что тот или другой храм построен после «прелюбодейного собора» и освящен епископом — сторонником этого собора. Возникали и другие мелочные вопросы, например, о том: можно ли без разбора, во время путешествия, останавливаться на ночлег где пришлось, а равно разделять при этом пищу с кем случится? Эти вопросы не были решены точно и определенно, но тем не менее рекомендовалось людям с чуткою совестью быть как можно осторожнее в обращении с лицами неизвестными. «Нужно исследовать и останавливаться у православного (т. е. непричастного «ереси прелюбодейной») и, если нужно, брать от него потребное для дороги», рассуждали люди осмотрительные.[88] Замечательно, что для взаимных письменных сношений между членами партии меньшинства выдумана была шифрованная переписка. Так, имена императора Никифора и патриарха, а также общее обозначение некоторых приверженцев патриарха заменены были теми буквами греческого алфавита, которые не принадлежали к числу двадцати четырех основных букв этого алфавита; именно «коппой» обозначался патриарх, буквой «сампи» — император, а «стигмой» — приверженцы патриарха из монахов.[89] Разумеется, этот способ, делая переписку скрытною, избавлял корреспондентов от неприятности.
