– Оставь свой Киев… иди в Оптину к старцам.
Иван замолчал, робко взглянул на сестру, – она кивнула головой: «Послушайся».
И он послушался. А когда он и старцу Амвросию, придя в Иоанно-Предтеченский Скит, сказал, что собирался-то не сюда, а в Киев, то старец слегка стукнул его сухонькой ручкой по голове и сказал:
– Зачем тебе в Киев… Оставайся здесь.
– Благословите, – только и вымолвил юноша. И остался в Оптинском Скиту. До конца жизни.
3. Как начиналась жизнь старцаОтец и мать о. Иосифа были крестьяне, звали их Ефим Емельянович и Мария Васильевна. Фамилия их была Литовкины, – она происходила от слова «литовка» – это была самая распространенная в русском крестьянском хозяйстве коса. Они много трудились и всегда помогали бедным, раздавая достатки щедрой рукой. Они постоянно посещали храм. Молились и дома, а еще читали духовные книги, Священное Писание и Четьи-Минеи. Шестерых своих детей воспитывали с любовью, но в строгости и страхе Божием. Будущий старец о. Иосиф был в семье вторым по старшинству сыном. Родители назвали его именем почитавшегося ими святого – Иоанна Милостивого, готовившего еще при жизни себе сокровища на Небесах, раздавая имение бедным.
У отца была добрая и мягкая душа. А мать, хотя и была тоже добрая, но отличалась большой строгостью. Дети ее любили, но и побаивались, а значит, и слушались с первого слова. Всех их от мала до велика она брала с собой в храм, а они и не скучали на службе – им тут всё было по душе. Иван даже и на клиросе пел. «Помню, как, бывало, мать будит меня, – вспоминал старец Иосиф, – чтобы идти к утрене или обедне, а мне не хочется рано вставать с постели; но делать нечего, надо было вставать. Зато в церкви и после весь день так было мне хорошо и весело на душе!»
И еще рассказывал: «Дома тоже мать заставляла меня читать акафист Спасителю или Божией Матери. Иногда, бывало, стоишь, молишься, а в окно увидишь: ведут медведя по улице, шум, народу много, и страшно так станет, и еще усерднее начнешь молиться». Кто-то спросил старца в этом месте его рассказа: «Неужели нельзя было подойти к окну и поглядеть на диковинку?» – «Нет, – ответил старец, – этого нельзя было. У нас мать строгая была».
Ваня был веселым и резвым ребенком, но очень болезненным. После золотухи он стал близоруким и туговатым на одно ушко. Раз он обварился кипятком… В другой раз старшая сестра нечаянно посадила его на слишком горячую лежанку… Как-то один отрок со всего разбега сбил его с ног, и он от неожиданности сильно прикусил себе язык А еще в семье заметили, что у этого ребенка нежная и чуткая душа, – он сразу чувствовал, когда кому-нибудь из родных бывало плохо, грустно. Ваня по застенчивости ничего не скажет, но как только увидит, что кто-то погрустнел, – то и начнет ласкаться к нему.
Отец не раз высказывал пожелание, чтобы кто-нибудь из его детей пошел в монашество. И первой исполнила это его желание дочь Александра, впоследствии монахиня Леонида; мать отвезла ее в Борисовскую пустынь и там поручила Царице Небесной. Отец же выстроил ей там избушку-келлию. А до ухода в монастырь сестра Александра для Вани была и няня, и учительница. Она выучила его грамоте, потом водила в двухклассную школу, всегда заботилась о нем. После ее отъезда он скорбел больше всех. Как вспомнит, так и заплачет: «Сестрица моя родная, что же ты меня покинула?»
Отрок он был такой, что в школе протоиерей, законоучитель, сказал о нем: «Вот увидите, что из него выйдет что-нибудь необыкновенное». Отец Вани, Ефим Емельянович, умер, когда мальчику было всего четыре года, но уже тогда он сказал про своего маленького сына: «Из него выйдет что-нибудь особенное».
Когда Ване шел девятый год, был случай, изумивший всех. Играя с товарищами, он вдруг изменился в лице, поднял глаза и руки к небу и через несколько мгновений упал без чувств. Его принесли в дом, уложили. Когда он очнулся, то его спросили, что это с ним было.
– Я увидел на воздухе Царицу, – сказал он.
– Да с чего ты взял, что видел Царицу?
– На Ней была корона с крестиком.
– А что же ты упал?
– Около Нее был такой свет, – тихо сказал он и добавил: – Я не знаю, не знаю как сказать! – и заплакал.
С этого времени Ваня стал еще более тих, совсем перестал играть с детьми. Как сказано в его житии, «взгляд его кротких глаз сделался еще глубже, а в его детском сердечке загорелись живая вера и любовь к Царице Небесной».
Через некоторое время в селе Городище, где жили Литовкины, случился большой пожар. Было жаркое лето. Во время грозы от молнии загорелся один дом, ветром бросило пламя на соседние крыши, большей частью соломенные… Пламя забушевало так сильно, что люди растерялись. Литовкины незадолго перед этим отстроили новую избу и даже не успели как следует обжиться в ней. Огненная стихия перекинулась уже и на этот край села. Семья Литовкиных, выйдя из дома, молилась со слезами о спасении жилья, а Ваня, протянув руки к церкви Покрова Пресвятой Богородицы, в простоте души воскликнул:
– Царица Небесная! Оставь нам наш домик, ведь он совсем новенький!
Детский молитвенный вопль был услышан. Сгорело всё село, а дом Литовкиных остался невредим.
В 1848 году, когда Ване было 11 лет, скончалась его мать. Старшие дети уже покинули семью, сестра Александра была в монастыре, брат Семен женился и жил отдельно, сестра Анна вышла замуж в другое село. Остались Ваня и его младший брат Петр – круглые сироты. На похоронах матери Ваня в сильной скорби воскликнул:
– Царица Небесная! Что же Ты делаешь? И сестрица ушла в монастырь, и матушку Ты у нас взяла!..
Бывший на похоронах протоиерей, законоучитель, записал эти слова отрока и время, когда были они сказаны. А потом стало известно, что матушка Леонида, сестра Вани, еще не знавшая о смерти своей матери, в этот самый час испытала приступ тяжелой тоски и впала в полубессознательное состояние, ей привиделась река, по которой плыл, покачиваясь, гроб, а в нем – она ее сразу узнала – лежала ее покойная мать. И при этом раздался голос брата: «Царица Небесная! Что же Ты делаешь? И сестрица ушла в монастырь, и матушку Ты у нас взяла!»
Игуменья отпустила ее съездить на родину. Два ее братика остались там в доме одни… Увидев ее, Ваня стал просить: «Сестрица, возьми нас с собой в монастырь, нам здесь не с кем жить!» Она вспоминала потом, что Ваня и во сне повторял эти слова. Но вот Ивана взял к себе старший брат, а Петра замужняя сестра Анна. Матушка Леонида возвратилась в свою обитель.
С этой поры и до поступления в Иоанно-Предтеченский Скит Оптиной Пустыни продолжались для Ивана мытарства горького сиротства. Брат его, Семен Ефимович, разорился и сам вынужден был идти в услужение к чужим людям. Ивана он отдал в помощники к знакомому кабатчику, потом к купцу в далекую Нахичевань, затем к другому купцу в Таганрог, где однажды от усталости Ваня заснул прямо на улице, присев на камень, и с него воры сняли сапоги…
Оттуда он ушел пешком в Новочеркасск к двоюродному брату, диакону местной церкви. Шел долго. Как он сам рассказывал: «Два дня я совсем ничего не ел – просить как-то не умел, а люди сами не давали, так и смирялся не евши. Когда же пришел в Новочеркасск, то разыскал ту церковь, в которой служил мой брат, и в ожидании, когда кончится обедня, сел на паперти. Тут мимо меня прошли две казачки с булками, и одна из них сказала: "Наверное, этот отрок сирота и ничего не ел". И дали мне булку. Уж как я ей обрадовался; и так она мне показалась вкусна, точно манна с неба!»
Однако в Новочеркасске Ване устроиться не удалось. Бывал он и в других городах России, исходил много дорог, много людей повидал, бывал в монастырях… Где-то недолго был приказчиком в скобяной лавке. Потом приладился к поденной работе, более всего в речных портах на разгрузке судов. Однажды он переносил по шатким доскам мешки с мукой с баржи на берег, оступился, упал в воду и едва не утонул, так как его затянуло под причал, под доски. Но в какой-то миг он, уже захлебываясь, взмолился к Царице Небесной, и невидимая рука вытолкнула его из воды прямо на берег.
В другой раз он вез какой-то товар и во время ночевки на постоялом дворе не лёг в доме, – что-то ему подсказало, чтобы остался он на ночь в своей телеге на дворе. Он так и сделал и, помолившись, уснул там. От усталости он спал так крепко, что не слышал, как загорелся дом, как поднялась паника, – всё сгорело дотла. Проснувшись, он не сразу понял, где находится: дым, гарь, обгорелые бревна… Во время весеннего разлива Дона он едва не утонул при переезде на другую сторону, а ступни его ног примерзли внутри к мокрым сапогам…
Господь и Матерь Божия берегли сироту, но одиноко ему было в миру, тоскливо. Он любил молиться, не пил вина, не ругался, не повышал голоса, – а вокруг него была совсем иная людская стихия. Смиренный и кроткий, близорукий и болезненный, часто голодный и в худой одежонке шел будущий старец Иосиф длинным и трудным путем к той цели, которую ему назначила еще в его младенчестве Царица Небесная. И вот он, оставив все попытки найти пристанище в миру, решил отправиться в Киев, куда его больше всего привлекали пещеры – Ближние и Дальние, где почивали святые мощи монахов-подвижников.
