Принимать ислам у иноверца не было жизненной необходимости, и уж если благочестивый ремесленник или купец, вчерашний христианин, становился мусульманином, то, несомненно, по убеждениям. Но в том таилась и опасность для самого ислама, ибо каждый новообращенный приносил с собой комплекс мировоззренческих, культурных, идеологических, житейских ценностей и представлений, легко совмещавшийся с его прежними верованиями. Новообращенный был твердо уверен, что тем самым обогащает ислам...
Ислам же, жадно, как губка, впитывал согласующиеся с законом Мухаммеда христианские, зороастрийские, иудейские, буддийские, тюркские, монгольские и многие еще влияния, – и сам при этом становился иным. Возникали варианты ислама, самые разнообразные, и поскольку вырабатывались они в завийе аскетичных отшельников, носивших плащи из грубой шерсти, то и назывались суфизмом (суф – шерсть).
«Что если вооружить суфийский орден и поставить его под государственный контроль», – думал Хайр уд-Дин.
Он знал, это очень не просто, что очень многие суфийские авторитеты издавна придерживались принципа невмешательства в мирские дела. Он знал и то, что многие суфии, подобно Ходже Абд ал-Халику ал-Гидждувани, основателю школы ходжаган, считали предосудительными любые контакты с властями, выступал против поступления на государственную службу. Но он знал и то, что такие контакты возможны. Например, Насир ал-Бахри, мамлюкский султан-правитель Египта, сумел наладить тесные контакты с Салихом Абд ал-Ала, нынешним шейхом ордена ал-бадавийа.
Он пригласил к себе для беседы эфенди Хункара ибн Арифа, правнука Джалал уд-Дина Руми, шейха ордена джалалийа . Братство это было весьма противоречивым: суннитское по воззрениям, оно возводило силсиля к Али бен Абу Талибу. Основу этого братства составляли мелкие купцы, базарный люд, владельцы небольших мастерских, «необразованные и занятые ремеслом», – а между тем они-то и придавали исключительное значение, как ни в каком ином братстве, музыке, пению и танцам во время мистических радений и коллективного зикра... Текке джалалийа было выстроено в Конье при мазаре (надгробье) Джалал ад-Дина Руми.
Пригласил он также Камал уд-Дина ал-Кашани, халифб местной текке бекташи, еще более противоречивого и неоформленного братства, члены которого придерживались весьма разнообразных представлений, восходящих к орденам маламатийя и каландарийя, и практиковали очень различные ритуалы.
Здесь ристалище смерти, дорога невзгод,
Путь для тех, кто всегда лишь по вере живет.
Благородному надобно быть каландаром,
Чтоб бродягой идти без опаски вперед .
Омар Хайям
Эфенди ибн Ариф выглядел весьма внушительно в черной орденской джуббе (накидке), перетянутой широким поясом, из под которой виднелись расшитая джалига и хирка . На голове его возвышался конусообразный войлочный белый тадж (колпак), обмотанный белой чалмой, в руках все время мягко пощелкивали янтарные четки.
Камал уд-Дин ал-Кашани выглядел гораздо менее презентабельно, хоть и был обряжен в васла . На груди, на ремешке, висел сенг-и таслим – камень, знаменовавший покорность; на плотном вышитом поясе были укреплены джилбанд и тебер – кожаная сума и обоюдоострый топорик. Тулья его таджа была обвязана большим черным платком.
– Если уж нам привелось встретиться, – с некоторым презрением, столь тонким, что оно напоминало снисходительность, спросил Эфенди ибн Ариф, – то да не сочтет трудом почтенный ходжа ответить мне: верно ли, что ваш орден принял практику каландаров и отрицает ежедневную пятикратную молитву? И верно ли, или я пользуюсь базарными слухами, что и полное ритуальное омовение вы проводите, подобно христианам, лишь раз, при посвящении в орден? И не есть ли это уход от истины Тариката, который, как учит нас мудрейший ал-Ансари, углубляет понимание Корана и сунны, но является лишь их закономерным продолжением?..
– Поистине, – словно бы не заметив иронии, отвечал Камал уд-Дин, – Абу Бакр аби Шайбата сообщает через Ваки, знавшего это со слов Мисара, который знал это от Васила, от Аби Ваила, от Худхайфы , что Расуль (Посланник) Аллаха, да благословит его Аллах и да дарует ему мир, встретил своего сторонника по имени Абу Хурайра, а тот был нечист после соития, и отдалился от него, дабы совершить большое омовение. Затем он подошел к нему и сказал: «Я был нечист после соития». И тогда Мухаммед возгласил: «Мусульманин не бывает нечист!» Это нужно помнить всегда. Тот, кто идет правым путем и в ладу со своей фитрой , не может быть осквернен, а его нечистота – лишь нечто временное и преходящее. Поистине, важнее внутренняя чистота (сафа), а ее дарует человеку лишь Аллах...
– А верно ли, – не успокаивался ибн Ариф, – что Новый год у вас отмечают во дни, когда христиане отмечают рождество, по их календарю, а не по лунному? А еще вернее, в те дни, когда еще солнцепоклонники джахилийи отмечали поворот солнце не лето! И что этот праздник считают у вас днем рождения Али?
– »Аллах – свет небес и земли. Его свет – точно ниша; в ней светильник; светильник в стекле; стекло – точно жемчужная звезда. Зажигается он от дерева благословенного – маслины, ни восточной, ни западной. Масло ее готово воспламенится, хотя бы его и не коснулся огонь. Свет на свете! Ведет Аллах к Своему свету, кого пожелает...»
– А верно ли, что у вас принято исповедоваться у баб обители, который отпускает грехи? – продолжал, не решившись прервать текст Корана, но воспользовавшись первой же паузой, ибн Ариф. – И что женщинам не возбраняется принимать участие в обрядах бекташи?
– Не может мюрид пройти Путь, не советуясь с шейхом! – возмутился наконец Камал уд-Дин. – Лишь несведущие называют это исповедью! Как учили еще в глубокой древности мудрейшие ан-Нури и ал-Харраз, суфий, пройдя весь свой путь к богу, должен не только лицезреть его (мушахада), но и раствориться в нем (иттихад). О своем восхождении (ал-мирадж) к богу повествует блистательный Абу Йазид ал-Бистами, создавший школу «опьянения любовью к богу»; он умер на родине, в Табаристане, окруженный учениками и почитателями. Но мюрид без руководства духовного наставника, шейха, рискует при этом потерять и рассудок, и здоровье!..
Хайр уд-Дин слушал эту пикировку с нарастающим раздражением.
– Да услышат меня почтенные шейхи, – наконец возгласил он. Оба мгновенно замолчали. – Никто не спорит, что суфий должен исполнять религиозные обязанности, проявлять благочестие. Равным образом, вслед за ал-Газали, все мы признаем правомочность ряда положений суфийской теории и практики. Но я пригласил вас для другого...
Он помолчал. Ни один из шейхов не нарушил тишины.
– Поистине, только тогда ваши знания я назову мудростью, когда они помогут миру ислама объединиться в единое целое, – сказал он наконец. – Нам нужно иметь могучую армию. И я пригласил вас, чтобы вместе подумать, как нам воспитать армию достойных воинов веры... Поистине, быть воином – значит, владеть неким ремеслом, которому можно научить. Вы – учители, вы способны научить самым сложным вопросам. У вас в руках – множество наставников (муршид) и даже святых (вали). Они владеют техниками сухба и таваджжух . Неужели мы не найдем способа обратить их знания и умения к нужной цели?
Он умолк, ожидая предложений.
– Если это должны быть воины, – осторожно заметил ибн Ариф, – то сотник, владеющий ятаганом и рукопашным боем, даст им больше, чем любой суфий. Второе: юноши приходят к нам, желая стать суфиями, уже ко многому внутренне готовые и от многого внешнего уже отказавшиеся. А здесь мы будем учить людей случайных, приведенных за ремень, накинутый на шею (Хайр уд-Дин поморщился: как он вычурно выражается! при чем тут ремень!) навязывая им свое учение; возможно ли это? Станет ли трава расти быстрее, если тащить ее за стебли вверх?
– Не от радости, а по нужде пляшет рыба на песке! – буркнул себе под нос Камал уд-Дин.
– Третье: чт мы дадим им? – не обратив внимания на эту реплику, продолжал ибн Ариф, – Суфий ищет лишь просветления и очищения той частицы Абсолюта, которая хранится в его сердце. Мы молимся по пятницам в текке; при этом мы танцуем под музыку най-йи (флейта) и тамбурина; что до этого воину?..
Камал уд-Дин выждал должную паузу, убедился, что ибн Ариф не собирается продолжать, и лишь тогда заметил:
– Наш учитель, каландар Хаджи Бекташи Вали Нишапури Хорасани, духовная силсила которого через шейха Ахмада Иасави восходит к имаму Мусе ал-Казиму и, далее, к Абу Бекру, действительно был воином. В VII веке хиджры он был в воинстве Баба-Исхака . Мы приветствуем движение гази, борцов за ислам. Мы перенимаем опыт абдалан-и Рум , вооруженные торлаки которого создавали отряды для охраны караванов и паломников. Но я, как и этот достойный хаджи (он указал на ибн Арифа), хочу лучше понять, чем мы можем быть полезны блистательному и высокому!
