В Православной Церкви сложилось несколько молитв нашим небесным заступникам:
«Святый Ангеле Божий, Хранителю мой, моли Бога о мне!»;
или:
«Ангеле Божий, Хранителю мой святый, на соблюдение мне от Бога с небесе данный, прилежно молю тя: ты мене днесь (сегодня) просвети, и от всякого зла сохрани, ко благому деянию настави, и на пусть спасеня направи. Аминь».
«Аминь» — значит «подлинно», «истинно». Христиане обычно заканчивают так свои прошения и молитвы к Богу для большего утверждения своих слов. Это немного похоже на присказку «точно так» или «честно-честно», хотя, конечно, ничего общего с жаргоном и словами-паразитами не имеет.
А вот как заступничество наших Хранителей описывается в одной из молитв, читающихся перед сном: «Ангел Христов, мой святой Хранитель и покровитель души и тела моего, сколько бы ни согрешил, все мне прости за сегодняшний день, и от всякого коварства и хитростей противостоящего мне врага меня избави, чтобы я не прогневал моего Бога. Но моли за меня грешного и недостойного раба, чтобы я оказался достойным блаженства и милости Всесвятой Троицы и Матери Господа моего Иисуса Христа и всех святых. Аминь»[7].
Мы должны быть благодарными нашим Ангелам Хранителям за их помощь. Но Ангелы Хранители не «привязаны» к нам неразрывной связью — мы можем отвратить их от себя грехами и злыми поступками. Святые часто говорят, что наши злые дела и мысли издают ужасный смрад, некую духовную вонь, которая невыносима для добрых Ангелов и привлекает к себе бесов. Мы даже говорим «от этого дела дурно пахнет».
Впервые я услышала об этом от крестившего меня священника. Однажды перед вечерней службой в храм зашел нищий, или, как теперь говорят, бомж. От него отвратительно пахло, и женщина, продающая свечки за свечным ящиком бросилась его выгонять. Батюшка услышал шум и подошел поближе.
— Что случилось? — спросил он.
— Да вот, батюшка, благословите прогнать бомжа, уж очень от него воняет.
— Знаешь, ведь смрад от зла нашего еще более невыносим для Бога и Ангелов, чем для нас этот скверный запах. А ведь они нас терпят, — тихо и с какой-то грустью произнес священник.
Потом он подошел к нищему и спросил, чем может ему помочь.
Неожиданно для себя очень много интересного о наших взаимоотношениях с невидимым миром я узнала из чудесных книг писательницы Юлии Вознесенской — в ее сказочных повестях из цикла «Юлианна», в которых описываются опасные и волшебные приключения двух сестер-близняшек Юли и Ани, у которых мачеха оказалась самой настоящей ведьмой.
Разговор 5. Тайна женщины
Оглянись — все в этом мире остается верным своему предназначению, оставаясь таким, как сотворил Бог. И камень, и растение, и зверь — могут быть только такими, как задано природой и инстинктами. От лошади родится лошадь, которая, как и ее предки, не станет вдруг ходить на задних ногах или бороться за права лошадей. Измениться сами по себе все они не могут — все, что меняется в мире, изменяется благодаря вмешательству Бога и человека.
Но человек может быть другим. Он не просто управляем «законами природы», но еще и управляющий. Человек — созидатель своей собственной судьбы. И хотя в нас тоже есть неизменная сущность — наша душа и замысел о нас Бога, — мы-то имеем еще и свободу выбора и можем изменить себе.
В каждой девочке Богом заложен не просто ее пол — женский, но и способность стать «настоящей женщиной» или превратиться в пустоцвет — существо, так и не обретшее своего лица, в «простую бабу».
Если девочка, вырастая, изменяет себе, своему призванию «быть женщиной», она не обретает ни мудрости, ни счастья.
Оставаясь «женщиной» по виду и половой принадлежности, она лишена подлинной радости, превращаясь в подобие самой себя, в зеркальное отражение, лишившееся своей хозяйки.
Вспомните сказки про злых мачех-красавиц, про ведьм или Снежную королеву. Все эти героини вроде бы женщины, но разве нам хочется быть такими, несмотря на их кажущуюся внешнюю красоту и могущество? Нет, потому что они мертвые изнутри.
* * *
Обычно девочка мечтает стать девушкой, встретить свою любовь, создать семью. Понятно, что есть и желание получить профессию и еще много чего, но мне хочется сейчас поговорить о том, что может помочь вам стать самими собой.
Богом в девочку заложено стремление быть женой и матерью — в этом высшее предназначение женщины, ее пола, ее существования.
Сущность женщины не может сводиться лишь к чему-то одному, она, как и у мужчины, богата и разнообразна.
Давайте попробуем сравнить женщину с цветком, ребенком и Ангелом[8].
Любая девочка, а потом и женщина — конечно же цветок. Причем не важно, осознаем мы это или нет. Ведь Господь сотворил нас нежными и красивыми, поэтому каждой девочке так хочется, чтобы с ней обращались бережно и восхищались ею. Когда я в пять лет стащила у мамы губную помаду и, надев ее туфли на шпильках, вертелась у зеркала — это была не просто игра. Так во мне выплескивались эти качества, заложенные в меня Богом.
Посмотрите, даже самая крепкая женщина по сравнению с самым крепким мужчиной кажется и нежной и хрупкой. Те из нас, которые знать ничего не желают о своей нежности, — изменяют своей сущности и протестуют против собственной природы. Таких протестанток называют феминистками, и однажды во Франции они дошли даже до того, что отказались причесываться, аккуратно одеваться и мыться. Все это они делали только для того, чтобы показать, что они ничуть не обязаны никому нравиться. Конечно, они никому и не нравились, отчего бедным французам пришлось жениться на иностранках или искать где-нибудь подальше от городов девушек с более нормальными взглядами на жизнь.
Нежность души и тела обязывает нас быть красивыми. Красивой может быть даже самая некрасивая из женщин. Потому что истинна не физическая, а душевная, духовная красота. Женщина с женственной и любящей душой будет красива всегда: тогда внутренняя красота светится через незадавшуюся внешность, поет и излучает счастье. Тогда проступает красавица в не особо примечательном лице.
А вот как видит душевную красоту герой, попавший из ада в рай на экскурсию:
«К нам приближалось шествие, и на листьях отражались не отсветы воды, а его сверкание. Впереди шли сияющие духи — не духи людей, а какие-то иные. Они разбрасывали цветы, и те падали легко и беззвучно, хотя каждый листок весил здесь в десять раз больше, чем на земле. За духами шли мальчики и девочки. Если бы я мог записать их пение и передать ноты, ни один из моих читателей никогда бы не состарился. Потом шли музыканты, а за ними шла та, кого они чествовали. Не помню, была ли она одета. Если нет — значит, облако радости и учтивости облекало ее и даже влачилось за нею, как шлейф, по счастливой траве. Если же она была одета, она казалась обнаженной, потому что сияние ее насквозь пронизало одежды. В этой стране одежда — не личина, духовное тело живет в каждой складке, и все они — живые его части. Платье или венец так же неотделимы, как глаз или рука.
Но я забыл, была ли она одета, помню лишь невыразимую красоту ее лица.
— Это… это… — начал я, но учитель не дал мне спросить.
— Нет, — сказал он, — об этой женщине ты никогда не слышал. На земле ее звали Саррой Смит, и жила она в Голдерс-Грин.
— Она… ну, очень много тут у вас значит?
— Да. Она — из великих. Наша слава ничем не связана с земной.
— А кто эти великаны? Смотрите! Они — как изумруд!
— Это ангелы служат ей.
— А эти мальчики и девочки?
— Ее дети.
— Как много у нее детей…
— Каждый мальчик и даже взрослый мужчина становился ей сыном. Каждая девочка становилась ее дочерью.
— Разве это не обижало их родителей?
— Нет. Дети больше любили их, встретившись с ней. Мало кто, взглянув на нее, не становился ей возлюбленным. Но жен они любили после этого не меньше, а больше.
— А что это за зверь? Вон — кошка… кот… Прямо стая котов… И собаки…Я не могу их сосчитать. И птицы. И лошади
— Каждый зверь и каждая птица, которых она видела, воцарялись в ее сердце и становились самими собой. Она передавала им избыток жизни, полученной от Бога»[9].
В этой таинственной связи женщины с цветком чего только нет! Тут и любовь к другим цветам природы и понимание их языка; тут и форма женской одежды, похожая на опрокинутую чашечку цветка; тут и врожденный вкус к линии и цвету; тут и невинная радость от собственной миловидности (которая, увы, может превратиться в назойливый вопрос к зеркалу мачехи-ведьмы: «Я ль на свете всех милее?»).
Но посмотрите — ни один цветок не устремляет свое соцветие выше того, что ему положено Богом. Ни лилия не желает превратиться в розу, ни ромашка не испытывает зависти к колокольчику. Может, и нам стоит брать с них пример? Может быть, поэтому всякая жаждущая блеска, охочая до румян и помады, тщеславная, завистливая и властная женщина неверна цветку в себе и изменяет тем самым своей сущности и природе?
