У сфиры Малхут, или у Шхины, есть также другая сторона. Это Кнесет Исраэль - общность душ Израиля. Кнесет Исраэль - их высший духовный источник. В нем все они пребывают в единстве, и потому Кнесет Исраэль можно назвать источником силы нашего народа, его душой. Такое понимание Шхины восходит к Письменной Торе, мы встречаем его повсюду. Народ Израиля уподобляется жене, невесте, дочери, возлюбленной в книгах пророков и во всей последующей еврейской литературе.
Вырождение мира и забвение связи с Б-гом, деградация народа Израиля и его отсылка в галут - все это не что иное как галут Шхины, изгнание Б-жественного присутствия из мира, а Геула - это "возрождение Шхины из праха". Само собой разумеется, что вся еврейская литература, начиная с Танаха, изобилует символами, притчами, метафорами и антропоморфизмами там, где речь идет о Шхине. В своей многочисленности они переплетаются и сливаются в сложные поэтические образы, расшифровка которых неизбежно многозначна. Два метафорических образа, наиболее общих и одухотворенных, постоянно сопровождают Шхину: "невеста" и "царская дочь". Когда Шхина невеста, женихом выступает Всевышний, а весь народ Израиля уподоблен Его возлюбленной, героине "Песни песней". Когда Шхина царская дочь, то, напротив, - женихом становится народ Израиля или каждый из его сынов (последняя метафора особенно излюблена мидрашами). Оба образа удивительно тонко переплетаются в субботнем кабалистическом гимне "Приди, невеста", сочетающем их воедино.
В "Историях о необычайном", когда речь заходит о царской дочери, говорится главным образом о взаимоотношениях Шхины как воплощения души еврейского народа с душой праведника своего поколения, Машиаха.
В любом случае следует помнить, что сравнений, образов и связанных с ними иносказаний и символов в "Историях" очень много. Небольшую часть их раби Нахман использует открыто, на другие лишь намекает, не говоря уже о многочисленных символах и сравнениях, которые открываются пониманию лишь в контексте, выходящем за пределы рассказа.
ШВИРАТ-hА-КЕЛИМ И ПАДЕНИЕ.
Мир в наши дни лишен целостности - это касается также еврейского мира и ожидает Избавления. Оно равносильно падению завесы, скрывающей Б-жественную реальность. Критические моменты швират-hа-келим (келим на иврите - "сосуды", а глагол "лишбор" означает "разбить вдребезги"), с чего, собственно, и начинается "сокрытие лика", - одна из центральных тем Кабалы. Кабала углубляет и расширяет то, что сказано об этом в Танахе и в позднейшей еврейской литературе. У этих критических моментов, несмотря на то, что они разворачиваются в исторической последовательности, есть общее: все они связаны с утратой относительного совершенства, падением с высоты. Однако это падение не фатально, ибо сказано: "Семь раз падет праведник и восстанет". За падением следует подъем, предпосылки для которого порой создает само падение.
Большое внутреннее сходство послужило причиной того, что одними и теми же символами обозначают не совсем тождественные критические моменты, которых, в общей сложности, четыре. Первый кризис разразился при сотворении мира. По сути, он и был инструментом сотворения того мира, в котором сокрыт лик Всевышнего. Это кризис, о котором много говорится в лурианской кабале, и он называется в ней швират-hа-келим, крушение мира как вместилища Б-жественного света, ибо высшие силы "упали и разбились" перед его сотворением. "Искры святости", разлетевшиеся при этой катастрофе, служат строительным материалом для нашего мира - однако не все, а лишь часть их, ибо некоторые пали так низко, что оказались в плену материального, существование которого, включая даже зло, заключенное в нем, они поддерживают. Освобождение, избавление этих искр из неволи - задача каждого человека и всего Израиля. Вторая в ряду катастроф - грехопадение Адама. Это катастрофа человека, утратившего цельность и совершенство, низвергнутого из райского сада в мир неопределенности, относительности. Здесь он обречен на колебания между добром и злом, не в силах провести четкое различие между ними, ибо потерял ясность взгляда. Третья катастрофа - грех изготовления золотого тельца. После невиданного подъема, связанного с дарованием Торы (в определенном смысле оно равносильно возвращению в рай), народ Израиля теряет свое предназначение, поклонившись литому идолу. Утратив дар совершенной полноты, выделявший его из всего сотворенного, еврейский народ должен теперь вновь отправиться на поиски Избавления - своего и мира. Четвертая катастрофа - разрушение Храма и галут. Храм - это тоже своего рода рай, фокус трансцендентности, пристанище Шхины, где она явлена миру. Грехи Израиля навлекают на Шхину изгнание, подобное швират-hа-келим. Бесприютная святость питает зло. Скиталица Шхина оказывается в плену у сил, паразитирующих на ней, и эти силы рвутся к господству над миром. Они достигают его, а святость, оставшаяся Израилю, скорбит, и лицо ее скрыто во мраке изгнания. Шхина обречена изгнанием не только на неизвестность, забвение: "Ноги ее нисходят к смерти, на преисподнюю опираются стопы ее" (15). Она вынуждена питать мировое зло. А тем временем грехи всех народов и грехи Израиля делают кромешную тьму вокруг Шхины еще более непроницаемой.
В сказках раби Нахмана такое положение иллюстрируют несколько метафорических образов, особенно потерянная царская дочь - преследуемая и израненная, изгнанная, падшая Шхина.
Поскольку сущность у всех падений одна, неудивительно, что вопреки историческим различиям они соединяются в единой аллегории. В этой аллегории звучат и многие другие мотивы, чья полифония взаимно обогащает их.
АРХЕТИПИЧНОСТЬ ОБРАЗОВ.
Герои всех историй, сочиненных раби Нахманом, - конкретные люди, но за каждым стоит насыщенный смысловой ряд, чья символика раздвигает горизонты художественного образа за пределы литературы. Кстати, образы еврейской литературы, от Письменной Торы до Кабалы, вообще чрезвычайно многолики, и каждый служит своего рода архетипом. Еще Рамбам (Маймонид), основываясь на принципе "деяния праотцев - знамение для потомков", введенном мудрецами древности, разработал универсальный подход к истолкованию соответствующих мест Писания. В позднейшей кабалистической литературе любой, даже самый малозначительный исторический персонаж Танаха включен в мировой ансамбль, в единую символическую систему. "Каждый несет в себе все мироздание", сказано в "Пиркей-де-раби Натан", и тем более это относится к великой личности, отражающей и вмещающей весь мир. В Кабале особенно распространено использование библейских личностных символов в учении о сфирот (и даже в учении об Откровении). "Семь пастырей мира" обозначают семь сфирот в таком порядке:
1. Авраhам - Хесед (милосердие)
2. Ицхак - Гвура (мужество, мощь)
3. Яаков - Тиферет (любовь, красота)
4. Моше - Нецах - также Даат (слава, также знание)
5. Аhарон - Год (величие, великолепие)
6. Йосеф - Йесод (основание)
7. Давид (иногда Рахель) - Малхут (царственность)
Неудивительно, что библейские персонажи связаны у раби Нахмана со сфирот, которые они символизируют.
Связь между человеком и миром, человек как микрокосм, вмещающий целое мироздание, - одна из основополагающих идей Кабалы. В хасидизме она получила дополнительное развитие, ибо хасидизм вообще рассматривает Тору с точки зрения внутреннего мира человека (в книгах раби Яакова-Йосефа из Полонного, в сочинениях учеников Бешта). Хасидизм также точно определяет связь между силами души и отдельными сфирот (особенно в литературе Хабада). Эти идеи зачастую воплощаются в историях раби Нахмана. Некоторые из них легко поддаются истолкованию в общечеловеческом, всемирном аспекте, а также сточки зрения кабалистического и хасидского учения о служении души. Разные истолкования не противоречат друг другу, ибо история, рассказанная раби Нахманом, сама построена на их совмещении. Шхина - это и Кнесет Исраэль, и душа еврейского народа, а в определенном смысле - возвышенное начало в душе каждого сына Израиля. Ее утрата, поиск и освобождение - это не только трагедия отдельного человека, но и мировая драма: личное избавление есть часть грядущей Геулы.
Иногда герои раби Нахмана олицетворяют космические силы, ведущие борьбу за саму сущность мира, иногда это праведники, действующие внутри еврейского мира, иногда - силы души индивидуума, направленные вглубь его личности, а иногда - и то, и другое, и третье вместе.
Рассказ 1
О ТОМ, КАК ПРОПАЛА ЦАРСКАЯ ДОЧЬ.
Начал раби Нахман так:
- Довелось мне как-то в дороге рассказывать сказку, и всякий, кто ее слышал, задумывался о возвращении к Б-гу. Вот эта сказка. Это история про царя, у которого были шесть сыновей и одна дочь. Дорога была ему эта дочь, он очень любил ее и часто играл с ней. Как-то раз были они вдвоем и рассердился он на нее. И вырвалось у отца: "Ах, чтоб нечистый тебя побрал!" Ушла вечером дочь в свою комнату, а утром не могли ее нигде найти. Повсюду искал ее отец и крепко опечалился из-за того, что она пропала. Тогда первый министр царя, увидев, что тот в большом горе, попросил, чтобы дали ему слугу, коня и денег на расходы, и отправился искать царевну. Много времени провел он в поисках ее, покуда не нашел. Исходил он немало пустынь, полей и лесов, долго длились его поиски. И вот однажды, идя пустыней, увидел он протоптанную дорогу и рассудил про себя: "Давно скитаюсь я по пустыне, а найти царевну не могу - пойду-ка я по этой дороге, может, выйду к какому-нибудь жилью". И пошел он, и шел долго, пока не увидел замок и войско, окружавшее его. И замок тот был прекрасен, и войско, стоявшее вокруг него в строгом порядке, выглядело очень красиво. Испугался первый министр этих солдат и подумал, что не пропустят они его внутрь, но все же решил: "Попытаюсь-ка!" И оставил он коня, и направился к замку, и дали ему войти беспрепятственно. Ходил первый министр из залы в залу, и никто не задерживал его. И попал он в тронный зал, и увидел: сидит царь с короной на голове, вокруг него полно солдат, и множество музыкантов играют на музыкальных инструментах. Красив был зал, и находиться там было приятно. И ни сам царь, и никто из его окружения не задал вошедшему никакого вопроса. Увидел первый министр богатые яства, подошел и поел, а потом прилег в углу и стал смотреть, что же произойдет. И видит он: приказал царь привести царицу, и отправились за ней. Зашумели все и возликовали, певцы запели, музыканты заиграли, когда царицу ввели. И поставили для нее трон, и усадили ее подле царя, и узнал в ней первый министр пропавшую царевну. Огляделась царица, увидела его, возлежавшего в углу, и узнала. Поднялась она с трона, подошла и коснулась его, и спросила:
