Мысль о том, что старший сын Ноя Сим принес до–Потоп–ную культурную традицию на Дальний Восток, стала определяющей для исследований иезуитских фигуралистов. Для Буве наиболее естественным путем объяснения присутствия упоминаний о Мессии в И цзине было предположение, что эта книга не является китайской и принадлежит к иудеохристианской традиции [там же, с. 112]. Исследуя древнекитайские тексты, Буве пришел к выводу, что китайцы изначально имели представление о Боге, Святой Троице, Мессии, грехопадении и Судном Дне, а также наказании за зло, ангелах, первочеловеке Адаме, Потопе, Воплощении Христа, Искуплении. Многие исторические и мифологические имена представлялись фигуралистам прообразами Бога, Троицы или Иисуса Христа. Отождествлявшийся с Енохом и Гермесом Трисмегистом первый китайский правитель Фу–си выступал «фигурой» Христа, так же как Желтый император Хуан–ди и чудесный зверь Цилинъ，возвещающий в китайской традиции не только мир и благополучие, но и рождение Мудреца. Предполагалось, что при правильной трактовке китайцы легко узнают в ицзиновском понятии о «мудреце–святом»> (тэн) самого Иисуса Христа. В отличие от Риччи и других первопроходцев миссии иезуитов в Китае, Буве практически не интересовался конфуцианской традицией. В письме к Премару он заявил, что считает Конфуция «мифологическим» и «чистым образом Сына Божия» (цит. по [Rule 1994，с. 321])·
Теории фигуралистов невозможно судить по одним лишь критериям научности, рациональности и доказательности. Буве был миссионером, движимым и одержимым идеей своего долга, звавшего его к поиску следов пророчеств о Спасителе в неведомой западным христианам китайской культуре. Он полагал, что древние восточные пророки и святые учителя естественного закона обладали таким же божественным знанием принципиальных тайн закона Иисуса Христа, как и Святые Отцы Церкви. Цитируя текст Ли ipu. Буве утверждал, что упоминаемое там Великое Единое (тай и), в результате разделения которого пояь–ляются Небо и земля (это разделение трактовалось Буве не только в креационистском, но еще и в тринитарном ключе), есть синоним Всевышнего Владыки (Шанди). Ссылаясь на Ши цзи, он доказывал, что в древности китайцы приносили жертвы н поклонялись тай и как единому наивысшему Богу. Китайские иероглифы представлялись фигуралистам вместилищем сакральных тайн, смысл которых был утрачен в результате деформации письменности. Буве пытался дать обоснование своим гипотезам со ссылкой на анализ иероглифов. Он отметил, что знак 伏 фу из имени Фу–си состоит из компонентов 人 жшь (человек) н 犬 цюпнь (собака). На этом основании Буве интерпретировал знак фу как обозначение человека–собаки, утверждая, что Гермес Трисме–гнст также представляется с головой собаки на человеческом теле, и находя здесь подтверждение тождества «фигур» Фу–си и Гермеса. Трисмегиста. Второй знак си был истолкован как имеющий отношение к жертвоприношениям и роли Фу–си в качестве распорядителя жертвоприношений, что подтверждалось ссылкой на близкий по написанию знак 犠 си、указывающий на жертвен–ное животное. Буве также утверждал, что Фу–си именуется другим именем — Тайхао 太旲，истолкованным как «трижды великий», тот же смысл имеет имя Трисмегист (см. [Mungello 1977, с. 54–55]).
Многие библейские образы были обнаружены Буве непосредственно в гексаграммах И цзина. К примеру, шесть черт гексаграммы трактовались им как динамические этапы, соответствующие шести дням труда Бога в процессе Творения, три непрерывные линии триграмм представляли Троицу, а прерванные — грех и разрушенное единство человечества. Можно понять, почему Руле охарактеризовал методологию христианской ицзини–стики Буве как «простую до крайности» [Rule 1986, с. 164].
Позднее Буве обратился к разработке теории трех этапов развития мира на основе И цзина. Увязывая свою концепцию с китайскими представлениями о культурной истории, Буве сопоставил китайское понятие о трех И цзинах, в соответствии с которым до нынешнего текста существовали еще два утраченных (при этом первый вариант принадлежал лично Фу–си), с тремя нормативными стадиями христианского понимания истории: совершенство «золотого века» до грехопадения; период после изгнания из рая, когда люди и ангелы бунтовали против Бога; период после прихода Спасителя, когда мир обретает возможность вернуться к его изначальному состоянию. Содержащееся в И цзине понятие сянътянъ (доприродное) трактовалось как период от Творения до Вознесения Господа, а хоутянъ (послеприрод–ное) — как указание на период от Вознесения до «конца света». Эта почти циклическая доктрина движения от совершенства к упадку и поиску восстановления совершенства, отраженная также в китайской литературе, согласуется с общими понятиями христианства. Заметим, что идея библейско–ицзинистской теории трех периодов Буве заинтересовала Кан–си, что могло быть связано с ее близостью к китайским представлениям[61].
Сообщения иезуитов о культуре и религии Китая нашли в Европе немалый отклик и были восприняты многими великими умами того времени, среди которых был видный философ Готфрид Вильгельм Лейбниц. Общим объектом интересов Лейбница и Буве был прежде всего И цзин[62]. Пиетет Буве перед И цзипом был столь велик, что его ученик Премар написал: «Он был одержим своими идеями и никогда не стал бы слушать людей, которые не согласились бы с ним в том, что И цзин есть прекраснейшая, величайшая, ученейшая, святейшая и благотворнейшая книга, когда–либо написанная человеком. Чем больше на него нападают, тем более нетерпимым он становится, поскольку уверен, что такие нападки есть дело дьявола» [Ьипс1Ьаек 1991, с. 115]. Лейбница и Буве сближали еще и поиски «универсальной культуры» человечества и гармонизации религий различных культур. Возлагая на Лейбница большие практические надежды, Буве уповал на то, что затормозившиеся планы иезуитов по ознакомлению Евро пы с китайской наукой и культурой все же смогут реализоваться «Буве и Лейбниц соглашались в своем понимании использования науки как инструмента религии, что явилось отражением оптимизма по поводу потенциальных плодов, которые можно было пожать от применения науки, и было очень симптоматично для возникающего европейского просвещения» [Мш^еИо 1977, с. 56].
Фигуралистские идеи Буве стали одним из источников, сформировавших представления Лейбница о китайской мысли. В письме к Лейбницу от 8 ноября 1700 г. Буве охарактеризовал И цзии как древнейшую китайскую книгу, которая стала источником всей китайской науки и философии, возможно превосходящей европейскую. Он характеризовал этот текст как драгоценное наследие китайской древности, отражающее высшую степень гармонии различных отраслей знания. Буве считал, что все последующие комментарии лишь исказили первоначальный смысл структуры из 64 гексаграмм, тогда как ее составитель Фу–си сумел выразить в ней высшие принципы бытия. Универсальность системы И цзина подкреплялась универсальностью трактовки ее создателя — для Буве самое имя Фу–си было китайским вариантом имени одного общечеловеческого «законодателя», известного многим древним народам. «Буве видел в 64 гексаграммах и их 384 линиях отражение гармонии небесных движений, со всеми необходимыми принципами, поясняющими природу всех вещей и причины порождения и упадка… Определив соответствие между числами Фу–си и теми, что давали Пифагор и Платон, Буве пришел к выводу, что они проистекали из одной системы. Далее он заметил соответствие нумерологических тайн каббалы и последовательно пришел к связи древней китайской философии с платоновской и древнееврейской, рассматривая их как общее откровение Творца» [там же, с. 47–48].
В своих исследованиях бинарной системы исчисления и гексаграмм И цзина Лейбниц пришел к выводу, что знакомство древних китайцев с бинарной арифметикой свидетельствует о том, что Божественное Откровение естественной теологии было дано всему человечеству. Здесь было и обратное влияние Лейбница на фигуралистов — для Буве решающим фактором в разработке его «системы» стала переписка с Лейбницем в 1697–1703 гг. (см. [Lundbaek 1991, с. 17]). Повышенный интерес Лейбница к графическим символам И цзипа, его вера в наличие богоданных универсальных математических структур, его позитивное отношение к разработкам иезуитов — все это было большим стимулом для Буве. «Отец фигурализма» видел в лейбницев–ском бинарном исчислении путь обоснования своих интуитивных представлений об общих палестинских корнях всего человечества, способных объединить культуры Запада и Китая. В 1701 г. в письме к Лейбницу Буве сообщал о своем желании познакомить с математическими открытиями немецкого философа о связи чисел и творения мира императора Кан–си.
