Нас охватило общее веселье. Мы радостно поприветствовали промчавшуюся мимо нас маршрутку. Она ехала из Ватопеда, получалось, она была его вестником. И водитель весело помахал нам рукой, прокричав что-то в ответ. В салоне машины сидели несколько человек, и мы всем пожелали доброго пути.
Знали б мы, что это была за маршрутка!
Слава Богу, кстати, что не знали.
А так мы дошли до очередного правого поворота, обогнули гору и увидели — Ватопед!
Нет, это был не Ватопед. Это был рай. Изумрудную морскую бухту обнимали две мохнатые горные руки, а там посерёдке — золотые купола. И как много! И сам монастырь, даже отсюда, с верхотуры, казался большим и уж точно больше самой Великой лавры и даже Пантелеймона. Неужели мы заслужили награду?
А какая тогда награда уготована тем, кто пройдёт не один день, а всю жизнь…
Господи… Я чуть не плакал. И не один я, потому что у Алексея Ивановича вырвалось изумлённо-восторженное:
— И нас туда пустят?!
— А почему нас должны туда не пустить? — удивился Серёга.
— Одежды не брачные[141], - в очередной раз решил я блеснуть остроумием.
— Я там у ворот лягу и никуда не сдвинусь, — сообщил отец Борис.
Я представил картину и вздохнул:
— Вас-то, может, и пустят, у вас диамонитирионы ещё действуют, а у нас три дня как просрочены.
— Ничего, — покровительственно утешил отец Борис, — мы скажем, что вы с нами.
На том и порешили. Отец Борис решительно вернул себе вторую сумку и зашагал к Ватопеду.
Когда мы уже почти спустились с горы, Алексей Иванович подождал меня и сказал:
— Я думаю, нас всё-таки должны пустить. Тебе вот поясок Богородицы необходим. Ты же ради него шёл на Афон — как раз жене привезёшь.
Вот, оказывается, зачем я на Афон шёл.
— Я вообще-то по дороге два пояска у Богородицы просил.
— Зачем два-то? — удивился Алексей Иванович, но тут же сообразил по-своему: — Ну да, у тебя же дочка будет.
О дочке-то я и не подумал. Не то чтобы пот прошиб меня, но как-то нехорошо сделалось: что же я за скотина, о всяких начальниках думаю, а о близких, о дочке, которая вот-вот должна появиться на свет, не вспомнил ни разу. И не молился за неё. А как молиться, если имени ещё нет? Я за жену молился. Со чадом. Но ведь действительно, как хорошо бы дочке поясок-то ко дню рождения! Так ведь уже начальнице пообещал. Что же, отбирать теперь?
Не то чтобы я растерялся от нахлынувших терзаний, но смутился изрядно. Алексей Иванович заметил.
— Ты чего? Плохо стало?
— Я ведь второй поясок-то уже начальнице пообещал, — признался я.
— Ну и подхалим же ты, — прищурился на меня Алексей Иванович.
— Я — искренне. Она человек хороший.
— А сколько ей лет-то?
— Да Бог её знает, у начальниц разве может быть возраст?
— Смотри, поясок-то этот при родах помогает. Подаришь ей, а она родит.
— Где ты видел, чтоб начальницы рожали?
— Ну, так те без пояска были…
— Пошли, а то братия уже вон куда ускакала…
Я немного успокоился.
— Какие вообще пояски? Во-первых, мне и один-то никто не дал, а во-вторых, молиться надо, чтобы в Ватопеде приняли.
И то верно, — согласился Алексей Иванович.
7
Ватопед — настоящий город, и, как положено городу, у него есть пригород и даже выселки. По дороге попался сарай с огороженным выгоном для скота, потом пошли домики, потом — сад, и вот, наконец, мы вступили на замечательную аллею, предваряющую ворота. Длинная дорожка была выстлана камнем, по бокам стояли Бог весть какие деревья, но очень красивые, высокие, со склонёнными гибкими ветвями. Деревья уже выглядели по-осеннему, и сухая листва шебуршала под ногами. Дополняло картину солнце, которое незаметно для нас коснулось края хребта и выглядело уставшим и красным. Всё — и длинная осенняя аллея, и поблекшее солнце, и прохладный ветерок — говорило о конце пути, и, с одной стороны, радостно было оттого, что путь этот — с трудностями, плутаниями, ошибками — пройден, а с другой — томило тревожное ожидание: пустят ли?
Я и не заметил, как мы оказались перед невысокими воротами обители. Честно говоря, рисовалось что-то более величественное — например, Пётр с ключами[142].
Мы помолились и вошли в тёмную узкую арку.
Откуда-то сбоку замахали на нас руками. «Попались», — мелькнуло в голове.
Из боковой двери вышел монах и стал что-то толковать нам, как всегда, эмоционально размахивая руками и непонятно.
Отец Борис сбросил на землю сумки и, казалось, приготовился осуществить задуманное: лечь перед входом в монастырь. Монах показал, что сумки можно и в сторону поставить. Отец Борис подвинул сумки с дороги, и у стены как раз оказалась не примеченная поначалу в темноте лавочка. Отец Борис сел на неё и пообещал:
— Вот тут и лягу.
Монах тем временем продолжал что-то требовать от нас, наконец, услышалось знакомое слово «диамонитирион», мы дружно закивали головами и, составив рюкзаки возле сумок отца Бориса, полезли за «афонскими паспортами». Серёга сообразил:
— Давайте, кучей отдадим и наши сверху положим.
Так и сделали. Монах принял документы и снова замахал руками:
— Церква, церква!
Поначалу мы не сообразили, но тут раздался деревянный стук била, созывающий на молитву. Монах перстом указывал внутрь обители:
— Церква, церква!
— Он нас что — на службу отправляет? — первым догадался Алексей Иванович.
— Пошли, — сказал я братии.
— А вещи? — спросил Серёга.
— Пошли, и как можно быстрее, — настойчиво повторил я и пояснил: — Пока не передумал.
Бросив вещи, мы поспешили внутрь монастыря, но поняв, что никто догонять и возвращать нас не собирается, успокоились и осмотрелись. Ватопед из всех виденных нами монастырей более всех похож на город. Мощёные улицы, а не улочки; широкие площади, а не площадки; сады, а не пара-тройка деревьев; а уж сколько самых разных зданий! И над каждым — купол, значит, в каждом есть церковь, во всём чувствовалась мощь, основательность и незыблемость.
И не случайно: Ватопед, по сути, первый монастырь на Афоне, основанный ещё в IV веке. Основание его было чудесно. Монахи, историки и богомольцы рассказывают об этом по-разному, но в главном сходятся все: сын царя плыл на корабле из Рима в Константинополь; корабль попал в бурю, и отрока смыло волной, так что его посчитали погибшим, а местные поселяне обнаружили отрока мирно спящим под кустом. «Ватопеди» по-гречески — «куст». Отсюда и название монастыря, который основал в благодарность за спасение отрока василевс[143]. В эту главную канву, и без того чудесную, каждый, в зависимости от того, монашествующий или учёный, вплетает свойственные его образу жизни нити. Так, монахи говорят о явлении отроку Богородицы, учёные считают это плодом фантазии, монахи же, в свою очередь, склонны жалеть тех, кто Богородицу не воспринимает как реальность. Ну да оставим разночтения. В чудесном спасении отрока сходятся все, а нам остаётся только верить и жалеть неверующих.
Мы как раз вовремя подошли к главному собору, монахи и миряне стекались к нему, как всё живое тянется к восходящему солнцу.
С солнцем, правда, сравнение неудачное — солнце-то как раз садилось. Тени уже были длинны, и только золотые купола огненно отражали последние лучи.
Мы входим в притвор и встаём подле завесы. Начинаются часы. Молитвы, радостный звон кадильницы, завеса раскрывается — и мы входим в главную часть храма. Собор высок, просторен. Идёт вечерня, читают Псалтырь. Мы проходим и прикладываемся к иконам, в том числе и на царских вратах. Потом встаём в уголок и молимся.
Как хороша всё-таки греческая служба! В самом деле забываешь, что на земле находишься. Так ведь и не на земле сейчас, храм — это и есть частичка неба.
Дабы утишить задетые патриотические чувства, замечу: я не сказал, что греческая служба лучше нашей. Категории «лучше — хуже» здесь вообще неуместны. Всё равно, как спрашивать ребёнка: кого ты больше любишь — маму или папу? Я просто сказал, что хороша. И вспоминая её сейчас, повторю: хороша! Полтора часа пролетели, как миг. И тысяча лет у Него как час, и час у Него как тысяча лет[144].
На середину храма вынесли большие столы, и из алтаря стали выносить ковчежцы. Мы рты пооткрывали: на длинных, метров в десять, столах плотно стояли мощи святых, длани, главы… И мы потихоньку подходили, прикладывались…
Я отошёл от мощей в смешанном состоянии: тут была и раздавленность, словно от упавшего камня[145], и ощущение силы, к которой прикоснулся и которая входит в тебя. Но как вместить, как удержать хотя бы частичку?
— А вы что за поясками не идёте? — спросил отец Борис и помахал небольшим пакетиком.
Не понял. Неужели служба уже закончилась?! К нам подошёл монах.
— Русия? — и показал в сторону правого клироса: — Туда, туда идите.
