«Чтобы соблюдать шабат полностью, необходимо ритуально воздерживаться от каких бы то ни было действий».
Щепетильное соблюдение шабата евреями, воспитанными в благочестии, доходит до того, что они не прикасаются к предметам повседневного обихода; они пользуются, например, всевозможными окольными средствами, приготовленными до прихода шабата, для обогрева и освещентя. Обычаи и ритуалы шабата сложны. Следует помнить, что сердцевина его — полное отдохновение и мистическая идея дня. Предписания и обычаи шабата — давно установленные средства для достижения этих целей. Человек, возвращающийся к иудаизму, начинает с какой-нибудь детали и со временем перестраивает свой шабат. Затем в один прекрасный день он обнаруживает, что шабат — это сама природа. Я всю жизнь общался с набожными людьми, и я не знал ни одного, чей шабат не отличался бы одной-двумя второстепенными деталями от других.
У моего деда была своя особая манера сворачивать талит.
«Эти мысли пронизывают всю литературу о шабате…»
Первоклассный американский ученый, который между тем довольно известный ортодоксальный талмудист, прочитал мою главу о шабате и заметил, что я упустил все наиболее важные моменты. Я думаю, что лучше процитировать его комментарии, нежели пытаться дополнить текст идеями, которые не приходили мне в голову.
«Шабат выражает четыре основные идеи. Во-первых, соблюдение предписаний этого дня выражает веру в акт Создания, и поэтому шабат есть подтверждение истинности нашего вероучения.
Во-вторых — что не менее важно — соблюдение предписаний шабата символизирует отрицание человеческой гордости: „Моя власть и сила рук моих создали все это“. Дело в том, что люди способны в лучшем случае на использование сил и субстанций, которые существуют в природе. Прекратить это использование раз в семь дней значит возвратить человеку его истинную человеческую перспективу; ничто другое не сделает это так, как шабат. И если современное общество в чем-либо отчаянно нуждается, так это в том, чтобы снова обрести смирение и перспективу.
В-третьих, воздержание от работы и от механических игр возвращает человека в лоно чисто человеческих жизненных ценностей — к человеческому разуму и семейным узам, заслоненным деловой суетой и деловыми играми будней.
Но драматичнее всего представлена в идее шабата парадоксальная текстура иудаизма, собранная в одном циклическом событии: баланс между аскетизмом и роскошью, торжественностью и удовольствием. Люди всегда пытались приклеить нашей религии ярлык воздержания от простого земного искушения. Иудаизм своей конкретизацией места и времени и своими строгими предписаниями во всем, что касается службы Б-гу, предлагает человеку совершенно уникальный жизненный баланс. Мы избегаем приклеивания каких бы то ни было ярлыков, таков и наш шабат. Это наслаждение лучшим, что есть в мире, и — одновременно — формальное воздержание от пользования им. Эта модель поведения пронизывает весь иудаизм».
Читатель вправе считать, что предлагаемая здесь цитата — лучшее, что есть в этой главе, — тут я бессилен. Если бы этот человек уже написал книгу об иудаизме, я бы никогда не взялся за такой труд. Но он слишком занят Талмудом и микроскопом.
Глава 5. Праздники природы
«В эти дни допускаются некоторые послабления…»
Основное послабление (по сравнению с ограничениями и запретами шабата) здесь в строгости запрета на работу. Нарушение предписаний шабата влекло за собой более строгое наказание. Некоторые же виды работ, связанные непосредственно с приготовлениями к празднеству — включая использование огня и перенос тяжестей — разрешены Торой.
«В древности евреи… вставляли в календарь дополнительный месяц… Об этом оповещал Верховный Суд в Иерусалиме…»
Можно было бы предположить, что високосный год объявлялся скорее царем, нежели Верховным Судом. Однако неписанный закон удерживал царя от какого бы то ни было участия, когда принималось решение о високосном годе. Считалось, что в этом вопросе царь — заинтересованная сторона. Его солдаты получали единовременное годовое жалование. В високосном году они служили тринадцать месяцев, но жалование выдавалось им с расчетом на двенадцать месяцев.
«В промежуточные дни, называемые праздничной неделей, люди работают как обычно…»
Что касается работы в эти промежуточные дни, то здесь действуют сложные предписания. Суть их в том, что работа не запрещена в тех случаях, когда ее прекращение может привести к убыткам. Поэтому в обычных условиях большинство людей занимается своими будничными делами. Строго набожные люди стараются избегать работы, насколько это возможно. Мой дед, переписчик Торы, не писал в праздники ни буквы.
«Древний обычай предписывает в этот день употреблять главным образом молочные продукты…»
Обычай есть молочное в пятидесятницу восходит к глубокой древности. Объяснения, которые я слышал, являются, по-видимому, не более как подтасовкой под действительность, например предположение, что способы убоя, предусмотренные Торой, не могли быть введены в практику в день получения Торы.
Этот обычай противоречит традиции есть в праздники мясо как общепринятый признак роскоши; однако среди верующих этот обычай универсален. Я знаю одного исключительно образованного еврея, который наскоро перекусывает в этот день молочным, произносит благословение, а после небольшого перерыва устраивает праздничный мясной ужин, соблюдая тем самым обе традиции. Вполне возможно, что я поступал бы так же, будь я все остальные дни года воздержан в пище, как он. Виленский Гаон,[11] великий авторитет польского еврейства новейшего времени, запретил в Шавуот украшать помещение цветами, потому что это напоминало церковную традицию в Польше; однако этот обычай возрождается в США и в Израиле.
«Такой шалаш легко построить у себя во дворе…»
Технические требования к сооружению сукки занимают многие страницы законодательного кодекса, а также большую часть трактата «Сукка» в Талмуде. Эти инструкции в основном перечисляют возможные ошибки при сооружении сукки. Проще всего научиться правильно строить сукку у своего раввина или по таким источникам, как легко читаемое и совершенно необходимое руководство Мейера Ваксмана «Иудаизм. Религия и этика».
Древняя традиция связывает сукку с облаком, свидетельствовавшим о покровительстве Б-га евреям в пустыне «…яркость такого зрелища, как процессия людей, размахивающих пальмовыми ветвями, или очищение дома от квасного…»
При рассмотрении символов, сопровождающих праздники природы, некоторым читателям трудно будет уйти от соблазна и не привлечь фрейдистские мотивы: квасное как семя, фаллические ассоциации пальмовой ветви и этрога, сукка как материнская утроба и т. д. Насколько мне известно, существуют где-то научные опусы, посвященные этим глубокомысленным идеям, но мне они ни разу не попадались под руку. Будучи, как каждый благоразумный человек в наши дни, большим почитателем Фрейда, я, однако, не совсем разделяю ортодоксальную фрейдистскую веру в его доктрину как некий универсальный знаменатель. Поэтому я не останавливаюсь на этих моментах. Другие могут выразить сожаление по поводу того, что я не останавливаюсь на сходстве между первобытными праздниками плодородия и еврейским ритуалом. Если бы мне позволил объем книги, я бы остановился на этом подробнее. Нет лучшего способа продемонстрировать причины того, почему выжил иудаизм, в то время как другие религии давно канули в лету.
Ритуальные формы праздников, связанных со сбором урожая, неизбежны; если бы древнееврейские символы нельзя было соотнести с символами, периодически повторяющимися в общечеловеческом опыте, иудаизм был бы религией какой-нибудь другой планеты. Однако древнееврейские символы все-таки решительно отличаются от остальных. В иудаизме нет ни магии, ни непристойностей, ни заклинания духов, ни надежды на управление природой посредством поэтических приемов и всевозможных магических формул. Тора не предлагает ничего в награду за размахивание пальмовой веткой, кроме чувства солидарности со всем народом Израиля и чувства радости поклонения Б-гу. Тот факт, что наши обряды восходят к Началу начал, по-моему, лишний раз доказывает их непреходящую силу как символов. Я не понимаю утверждения, что архаичность якобы стирает эти символы.
Насколько мне известно, труд Джеймса Фрейзера «Золотой кувшин: магия и религия» — наиболее яркое и интересное из всего написанного на сегодняшний день в этой области, хотя ученые считают взгляды автора несколько устаревшими. Мало кто берется осилить все двенадцать томов этого опуса, но его краткий обзор, подготовленный самим Фрейзером, выпущен отдельным однотомным изданием.
