Нельзя вполне описать всех притеснений, которым подвержены христиане палестинские, не начертав слегка картины безначалия Иудеи, особенно в окрестностях Святого Града. Иерусалим, по местному своему положению, должен бы быть включен в пашалик Акрский, обнимающий почти всю Палестину. Но хотя озеро Галилейское и верховья Иордана, текущего по ее восточной границе, принадлежат области Акрской, остаток Иудеи, к югу от Наблуса, втеснившийся между хребтом гор, Иорданом и Мертвым морем, по своенравному разделу достался в руки паше Дамасскому, вероятно, для того, что сей паша, освященный в глазах Порты, как вождь богомольцев Мекки, один только достоин владеть Святым Градом, и сие владычество было источником его бедствий. Абдалла, паша Акры, хотя грубый и кровожадный, находился под влиянием сильного Мегемета Али египетского и франков, которых торговля в Сирии и частые сношения с ее жителями мало-помалу рассеивали дикий фанатизм поморья. Слабый луч просвещения и устройства проникал во все части пашалика, сжатого и потому крепкого, подчиняя оружию Абдаллы горных арабов.
Совсем иное было в пашалике Дамасском. Обширный к югу, где его граница теряется в песках пустыни, наполненный дикими коленами кочующих бедуинов, которые не признают над собою никакой власти и нападают на караван Мекки, если не сторгуются прежде с вождем его; пашалик сей представлял ужаснейшую картину хаоса, и посреди сего хаоса стоял Иерусалим, который бы мог быть обеспечен в областях акрских, только за пять часов от него отстоящих. Следуя примеру бедуинов, горные шейхи племен арабских, уже не кочующих, но поселенных, своевольно враждовали между собою, приводя в трепет слабых мусселимов Иерусалима, о усилении коих тщетно старалось духовенство латинское; ибо градоначальник, как власть законная и зависящая от верховной власти, менее страшен, нежели буйные шейхи. Но паша Дамасский столько же был ничтожен в областях своих, как и его наместник. Таким образом вся Иудея сделалась поприщем вражды и безначалия. Два сильных племени арабских, из многих колен состоящие, от времени до времени враждовали между собою, более частными грабежами, нежели битвами: одно – племя Хеврона, или эль-Халиль (возлюбленного), поселенное близ могильной пещеры Авраама и Мертвого моря, а другое племя – Абугоша, на пути к Рамле. Сею родовою враждою делилась на две главные партии вся Иудея; но они менее были опасны христианам, нежели скитающиеся бедуины, приходившие посреди всеобщей тишины из-за Иордана грабить безоружных путешественников.
Спутник мой князь, Мустафин, едва не был зарезан ими на пути к Вифлеему. Надеясь на совершенное спокойствие окрестностей, он не принял никаких мер осторожности и, не ожидая меня, пеший хотел идти на поклонение, без всякого оружия и только в сопровождении одного монаха. Но, не доходя монастыря Илии пророка, четыре вооруженных бедуина окружили обоих и принудили следовать за собою в лощину. Испуганный монах с ужасом понял их угрозы и совершилось бы злодейство, если бы внезапное появление поклонников на двух противоположных высотах, со стороны Вифлеема и Иерусалима, не устрашило бедуинов.
Но хотя есть частные и родовые вражды между селениями и внутри каждого, все горят равною и постоянною ненавистью к городу и готовы помогать друг другу против мусселима, считая без различия вер всех жителей Иерусалима его сообщниками. «Вы в городе все заодно, а мы все заодно в селениях»; так говорили они и действовали. Однажды мусселим, желая смирить непокорную деревню Рамы, выступил против нее с своими всадниками, арабами Абугоша и Вифлеема, и расположился ночлегом близ гробницы Рахили. Но в течение ночи вифлеемские союзники выкрали всех лошадей его, сбрую и часть оружия и передали из рук в руки за Иордан. На рассвете мусселим и его воины возвратились пешими с своего конного подвига. Сбор податей был главным источником вражды, дух корыстолюбия и независимости воздвигал одно за другим все селения на мусселима, когда он приходил требовать дани паше Дамасскому. Слабейшие покорялись, надеющиеся на свою силу подымали оружие, а монастыри платили.
Духовенство греческое, не пользуясь покровительством Запада, подобно латинам, и лишенное богатств, которыми сильны в Царьграде армяне, совершенно было предано во власть мусульман, поддерживаясь еще несколько памятью древнего величия; но это самое делало его более других предметом корысти арабской, и, по старому обычаю, на него падали все их главные требования; ибо арабы не хотели вникнуть в нынешнюю его нищету и бессилие. Таким образом не было меры и конца бесчисленным расходам духовенства иерусалимского для удовлетворения ненасытных властей Палестины: дань паше Дамасскому, как верховному владыке, кроме богатых даров и пеней, требованных им при посещении Святого Града; дань паше Акрскому и шейху Абугошу за пропуск поклонников; ежегодные дары при избрании или подтверждении мусселима Иерусалимского; жалованье и одежда его стражам, охранявшим монастыри, и всем его чиновникам; богатые подаяния молле Иерусалимскому (который назначался из Царьграда и ценою злата судил все распри христиан), кроме поголовной подати, платимой духовенством наравне с прочими раиями, хотя и не под именем позорного хараджа; дары и одежды всем христианским и мусульманским шейхам Палестины во всех местах, где только есть монастыри, и сверх того беспрестанные выкупы за поклонников и монахов. Везде одно только золото: и на весах правосудия арабского, и для охранения святыни, и для получения дорогих фирманов, за каждую малейшую поправку в Храме – таково было бедственное положение духовенства палестинского; при новых обстоятельствах сего края под властью Мегемета Али оно пришло несколько в лучшее состояние.
В немногих словах могут заключиться главные средства вспомоществования святыни палестинской: первым, самым важнейшим, было бы открытие Храма Воскресения, который один только из всех святилищ христианских на Востоке затворен для благочестия поклонников по древнему злоупотреблению власти мусульман, в то время как Вифлеем, Назарет и другие подобные места избавлены от сего позорного ига. Но и при самом освобождении Храма Гроб Господний должен оставаться общею святынею для избежания распрей между различными исповеданиями, и взаимные условия необходимы для ограничения прав каждого из них. Другим, не менее важным облегчением судьбы Иерусалима, послужило бы нынешнее присоединение его к пашалику египетскому, если бы Мегемет Али, устроивший порядок внутри и в окрестностях Иерусалима, оградивший поклонников от хищности бедуинов, притеснений Абугоша и соседних арабов, не действовал только из личных видов и не присваивал себе доходов церкви иерусалимской, необходимых для поддержания святыни, ибо таким образом никогда не могут восстановиться дела Патриархии. Как должно совершиться сие великое, необходимое дело? – не знаю; но сильно и жалостно, в рубище и язвах, вопиет о помощи единоверная церковь иерусалимская к православному отечеству, которого мощная десница одна только в силах охранить единственное в мире сокровище для христиан – Гроб Искупителя!
Горнею называется дикая и крутая часть гор Иудейских, отстоящая к западу за два часа от Иерусалима. Там, в одном из городов колена Иудова, жил священник Захария до дня избиения младенцев. По преданиям палестинским, гневный Ирод велел умертвить его, не находя Иисуса, и престарелая вдовица Елисавета укрылась в пустыню с младенцем Иоанном, где чрез сорок дней скончалась в пещере. Город сей обратился ныне в селение, заключающее в себе несколько семей христианских. Монастырь латинский, недавно выстроенный иждивением королей испанских{89}, заменил древнюю часовню над остатками городского дома Захарии, где родился Предтеча. Картины лучших художников украшают отделанную с большим вкусом церковь. Вообще живопись во всех латинских храмах Палестины заслуживает особенное внимание, равно как чистота и великолепие, в котором они содержаны. Так, посреди дикой пустыни, приятно поражают взоры прекрасные картины: рождества Спасителя и поклонения Волхвов в мрачном вертепе Вифлеема, в Горней же – явление ангела Захарии, Святое семейство и рождение Предтечи – на самом месте события. Место сие находится под мраморным престолом, с левой стороны главного алтаря, и несколько под землею, как все святилища Палестины.
Но не здесь благочестивая Елисавета встретила на праге своем Марию и, признав ее Матерью Бога, в радостном восторге целовала Деву. Сие евангельское свидание происходило на горе, за полчаса от селения, в загородном доме Захарии, где Мария оставалась в его семействе почти до рождества Предтечи. В первые века христианства сие священное жилище обратили в храм, от которого уцелели обширные развалины; толщина стен и простота зодчества первого яруса, посреди коего изрыт глубокий студенец, напоминает еще о временах Захарии.
