Тронд Берг Эриксен - Августин. Беспокойное сердце

Кальвин был серьезный гуманист–неостоик, повернувшийся к христианству после опыта обращения, который оказался решающим для его богословских позиций. Догмы церковных институтов и традиций значили для него гораздо меньше, чем истина, полученная благодаря личному опыту. Поэтому Реформация придает большое значение индивидуальным чертам в религиозном опыте Августина и пренебрегает его римским уважением к Церкви как организации и институту.

Для Кальвина Августин был человеком, открывшим ему глаза на реформаторские задачи. Ни одного писателя он не цитирует в своих произведениях столько, сколько Августина. Не удивительно, что больше всего Кальвина интересовали сочинения Августина, направленные против Пелагия. Ведь в молодости его гуманизм явно носил черты пелагианства, черты, похожие на те, которые характерны для христианства Эразма Роттердамского. В начале XVI века Эразм даже издал отредактированное им собрание сочинений Августина. В творчестве Августина он ценил совсем не те произведения, что произвели столь сильное впечатление на Лютера и Кальвина. Поэтому нарисованный им образ Августина так сильно отличается от образа Августина, нарисованного реформаторами.

Выступления Августина против Пелагия подтвердили Кальвину правильность его выбора: что касается его личного развития, он на верном пути. Небольшой труд Августина «Об упреке и Благодати» (426) и резкое письмо «О различных вопросах к Симплициану» часто упоминаются у Кальвина, однако философские диалоги Августина Кальвина совершенно не интересовали. «Монологи» особенно часто издавались в XV веке; это произведение очень нравилось Эразму, но не нравилось Кальвину. Реформатор придавал большее значение манихейским, а не неоплатоническим мотивам в мышлении Августина. Кальвин без оговорок принял учение Августина о предопределении, но не понял последствий его учения о первородном грехе, говорившего, что новорожденный, но некрещеный ребенок должен опасаться погибели. Возражая Августину, Кальвин критикует его взгляды, но из уважения к нему не называет его имени.

Августин в высшей степени экуменическая личность. Его одинаково высоко почитают и протестанты, и католики. И потому обе стороны пытаются его монополизировать. Естественно и понятно, что католические и лютеранские богословы расходились друг с другом в вопросе о том, что у Августина и Лютера было общего. Особенно бурно они спорили о том, как эти два богослова понимали свободу и благодать.

В известном смысле Августин и Лютер, конечно, несравнимы, потому что писали на расстоянии более тысячи лет друг от друга, а следовательно, в разных ситуациях церковной политики и культурной жизни. И тем не менее оба внесли свой вклад в формулировку главных богословских принципов, стоящих выше исторических перемен. Самая очевидная разница между Августином и Лютером заключается в том, что Августин был экуменический политик, для которого главным всегда оставалось единство Церкви, тогда как Лютер послужил причиной именно большого и серьезного раскола Церкви. Однако, естественно считать, что Лютер, который сперва был монахом–августинцем и хорошо знал все сочинения Августина, усвоил основные истины основателя ордена. Думая о возвращении к старому христианству, Лютер не в последнюю очередь имел в виду Августинову версию веры. Лютер использовал Августина так, словно тот был частью реформаторского движения.

Лютер считал Августина величайшим богословом послеапостольских времен и неоднократно цитировал его. Особенно его «Толкования на Псалмы» и небольшое сочинение «О Духе и букве к Марцеллину» от 412 года, которое содержит все возражения Августина против Пелагия и его гуманизма. Те же аргументы Лютер использовал и в своей борьбе с Эразмом Роттердамским. Лютер и Августин, оба отрицали самоубийство и подчеркивали значение слова для святых таинств. Отказываясь от светской Римской империи, Августин сравнивает Рим с Вавилоном, а Лютер, подхватив это сравнение из трактата «О граде Божием», использует его против Римской Церкви. Странная демонология Лютера тоже во многом взята из пространных историко–философских сочинений Августина. Сам Лютер говорил, что нашел почву для своего реформаторского мышления — о вере, о благодати и отдельно о Писании, — читая апостола Павла, и что позднее он был поражен, обнаружив тот же принцип в сочинении Августина «О Духе и букве к Марцеллину».

Основополагающим вопросом для них обоих был вопрос, лишает ли благодать человека свободы выбора или поддерживает ее. Существовали христианские антропологии, которые признавали либо свободу, либо благодать. Пелагий придавал свободе такое значение, что уже едва ли нуждался в благодати. Мартин Лютер придавал такое значение благодати, что уже ничего не оставалось для того, что можно было бы назвать ответственностью свободы. Августин пытался найти золотую середину. Это было трудно, потому что споры с манихеями подталкивали его к свободе, тогда как споры с пелагианами толкали его к благодати.

Лютер представлял себя истинным наследником Августина, но поскольку он не видел необходимости в свободе человека, то, фактически, придерживался другого взгляда на человека. Лютер не раз говорил: «Августин целиком и полностью на моей стороне» — Totus meus est Augustinusl Но именно понятие свободы отличает их друг от друга. Августин пишет книгу, которая называется «О свободном решении». Лютер пишет книгу, которую он называет «О рабстве воли». Эти названия в сжатой форме передают смысл сочинений. Там, где Лютер видит только «рабство» воли, Августин видит волю свободной, при условии, что ее поддерживает благодать.

Августин никогда не позволяет себе соблазниться утверждениями пелагиан и считать благодатью самое свободу человека. Свобода в христианском понимании никогда не совпадает с абстрактной свободой выбора, но есть прежде всего свобода от зла. Сила свободы зависит оттого, как далеко зашло это освобождение. Свобода Адама заключалась в том, что он — пока она длилась — не грешил. Libertas — «свобода» — означает то же самое, что Ц «способность не грешить»: potestas non peccandi. Такова предпосылка Августина. Говоря о свободной воле, он имеет в виду не волю, которая может делать все, что ей хочется, но волю, которая способна освободиться от принуждения и тюрьмы зла. «Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете» (Иоан. 8,36). Полная и настоящая свобода есть только в вечном спасении.

Главное Августин видит в том, что благодать укрепляет свободу. Он одинаково не признает ни точки зрения, говорящей, что благодать отстраняет свободу, ни точки зрения, говорящей, что вера отстраняет Закон. Только с помощью благодати свобода способна выполнить заповеди Закона. Даже Провидение не может аннулировать свободной воли человека. В V книге трактата «О граде Божием» Августин защищает и Провидение, и свободную волю. Богу известно будущее, но это не означает, что у человека нет выбора или что все предопределено заранее. Лютер использует идею о том, что Богу известно будущее, в качестве аргумента против свободной воли. И опять Августин находит золотую середину, которая не исключает ни того, ни другого.

Даже в борьбе с пелагианами Августин защищает и свободу, и благодать. Он пользуется мотивом любви, чтобы разгадать тайну, каким образом свобода человека и вмешательство Бога содействуют достижению общей цели. Благодать помогает и поддерживает. Она не снимает с человека ответственности. Тот, кто нуждается в помощи, должен и сам прилагать усилия, говорит Августин (Письма, 157,2). Бог нам не поможет, если мы сами будем бездействовать. Он не будет сотрудничать с нами, если мы сами ничего не делаем.

Августин связывает вопрос о свободе и благодати с тем, что Христос является и Спасителем, и Судьей. «Если благодати нет, как бы Он мог спасти мир? Если нет свободной воли, как бы Он мог тогда судить мир?» (Письма, 114, 2). Если Лютер видит только Спасителя и благодать, Августин никогда не забывает и о Судье, который учитывает ответственность за свободу у тех, кого он будет судить. Лютер отказывает в свободной воле и людям, и ангелам. И, кроме того, в возможной свободе человека видит протест и помеху для руки Провидения.

Августин самостоятельно развил понятие о первородном грехе, Лютер же переработал этот мотив до неузнаваемости. В человеке не остается ничего, что может обратить его к добру, только ко злу, говорит он. Августин явно думает иначе. Он унаследовал от платонизма более положительный и оптимистичный взгляд на человека, не отказавшись при этом от реализма учения о первородном грехе. Решительная разница между этими двумя мыслителями заключается в том, что Лютер не хотел и не мог стремиться к равновесию, и еще в том, что он оставляет без внимания некоторые парадоксы этой загадочной веры. Августин же, напротив, — великий мастер находить равновесие, так же как и мастер использовать одновременно несколько возможностей.