В начале анализа, как и в начале всякой диалектики, такое бытие, существуя имплицитно, виртуально, остается не реализованным. Для простого человека, никогда не вступавшего ни в какую диалектику и простосердечно считающего, что он находится в реальном, бытие не присутствует. Речь, заключенная в дискурсе, открывается благодаря закону свободной ассоциации, который, приостанавливая действие закона противоречия, ставит дискурс под сомнение, в скобки. Это открытие речи как раз и является реализацией бытия.
Анализ — это не восстановление нарцйссического образа, к которому его зачастую сводят. Если бы анализ был лишь исследованием мелких особенностей поведения, более или менее хорошо понятых, более или менее хитроумно спроецированных благодаря сотрудничеству двух Я; если бы мы лишь выслеживали появления не известно какой неизреченной реальности, то в чем бы заключалась ее, этой реальности, привилегия? В моей схеме точка О уходит на задний план и по мере того, как ее речь ее символизирует, реализуется в своем бытии.
Сегодня мы на этом остановимся.
Я настоятельно прошу тех, кого сказанное мной заинтересовало, тех, кто работал, задать мне в следующий раз вопросы — не слишком длинные, поскольку в нашем распоряжении остался лишь один семинар, — и на основе ваших вопросов я постараюсь составить некоторое заключение нашей работе, если только можно здесь говорить о каком-то заключении. Это послужит нам узелком на память, чтобы начать на следующий год новую главу.
Я все более склоняюсь к мысли, что в следующем году мне придется разделить семинар на две части: я хочу, с одной стороны, объяснить вам случай президента Шребера и символический мир в психозе, а с другой стороны, показать вам, опираясь на "dosIchunddasEs", что ego, super-ego и Es не являются новыми именами старых психологических сущностей. Я также надеюсь доказать вам, что именно в диалектических ходах, обозначенных нами в этом году, структурализм, введенный Фрейдом, приобретает свой истинный смысл.
30 июня 1954 года.
Интеллектуальное и аффективное.
Любовь и ненависть в воображаемом и символическом. Ignorantiadocta.
Инвеститура символического. Дискурс как труд. Больной неврозом навязчивости и его господин.
Лакан: — У кого есть вопросы?
Г-жа Обри: — Я поняла, что на стыке воображаемого и реального мы обнаружим ненависть, при условии что будем понимать стык как разрыв. Несколько меньше понятно мне то, что на стыке символического и воображаемого находится любовь.
Лакан: — Ваш вопрос восхитителен. Он, быть может, позволит мне придать нашей последней в этом году встрече атмосферу непринужденности, гораздо более приятную мне, нежели атмосфера наставничества.
Леклер, у вас, конечно, тоже есть что спросить. В прошлый раз, после семинара вы сказали мне нечто, весьма напоминающее вопрос: Хотелось бы, все же, чтобы вы поговорили о переносе.
Какие они, все же, настойчивые — я только об этом и говорю, а им все мало. Есть глубокие причины тому, что вы так никогда и не будете полностью удовлетворены освещением этой темы. Тем не менее, сегодня мы еще раз постараемся ей заняться.
Пожелай я представить три времени структурирования речи в изыскании истины в виде одной из аллегорических картин, процветавших в романтическую эпоху, как например, "Добродетель, преследующая преступление, с помощью угрызений совести", я сказал бы — "Ошибка; ускользающая в обман и настигаемая обознанием". Я надеюсь, вы видите, что перенос изображен здесь таким, каким я попытался вам его представить в моменты зависания, без которых не обходится речевое признание.
Д-рЛеклер:-,Дд.
Лакан: — Так что же, собственно говоря, вам неясно? Быть может, связь того, что я вам рассказываю, с обычной концепцией переноса?
Д-р Леклер: — Если просмотреть то, что написано о переносе, создается впечатление, что феномен переноса попадает в категорию проявлений аффективного порядка, волнения, в отличие от других проявлений интеллектуального порядка, как, например, действия, направленные на понимание. И поэтому всегда чувствуешь неловкость, когда пытаешься представить в обычных и общеизвестных терминах предлагаемую вами перспективу переноса. В определениях переноса всегда говорится, что речь идет о волнении, о чувстве, об аффективном феномене, что прямо противопоставлено всему, что в анализе может быть названо интеллектуальным.
Лакан: — Да… Видите ли, есть два способа применения учебной дисциплины. Одно дело, что вы слышите, и другое — то, что вы с этим делаете. Эти две плоскости не перекрывают друг друга, но некоторое число вторичных признаков может послужить для них точками соприкосновения. Именно в таком ракурсе мне видится то, что в дидактическом действии может быть плодотворным. Речь идет не столько о передаче некоторых понятий, сколько об их объяснении; при этом возможность их исполнения и ответственность за него я перелагаю на ваши плечи. Но еще важнее указать на те понятия, которыми не следует пользоваться вообще.
Если в преподаваемом мной материале есть нечто такого порядка, так это вот что: я прошу каждого из вас напрочь отказаться в ваших поисках истины — хотя бы на время, пока мы не убедились в целесообразности такого отказа — от использования противопоставлений аффективного интеллектуальному.
Тот факт, что такое использование приводит к ряду тупиков, достаточно очевиден, чтобы избежать на некоторое время искушения этому указанию следовать. Подобное противопоставление противоречит аналитическому опыту и содержит массу неясностей в плане его понимания.
Вы просите меня обрисовать в общих чертах преподаваемый мной материал, а также те возражения, которые мы можем на своем пути встретить. Мое обучение касается смысла и функции речевого действия той стихии, в которой протекает интерпретация. Именно оно является опосредующим звеном, основанием интерсубъективного отношения, и изменяет задним числом обоих субъектов. Именно речь, в буквальном смысле, созидает то, что утверждает субъектов в измерении бытия, которое я пытался для вас очертить.
Речь здесь вовсе не идет об интеллектуальном измерении. Место интеллектуального мы можем распознать лишь на уровне феноменов эго, в воображаемом псевдо-нейтрализованном проецировании эго — "псевдо" в смысле лжи — известном психоанализу как феномен защиты и сопротивления.
Если вы будете следовать за мной, мы можем продвинуться в нашем исследовании очень далеко. Вопрос не в том, как далеко мы можем зайти, а в том, найдутся ли последователи. Это и есть элемент, позволяющий нам распознать то, что можно назвать реальностью.
Движение человечества сквозь столетия, на протяжении его истории, ошибочно считать круговым. Это прогресс символического порядка. Возьмем, к примеру, историю такой науки, как математика. Веками оставались неразрешимыми вопросы, ясные сегодня десятилетнему ребенку. И ведь могучие умы исступленно бились над ними. Более десятка веков оставалось неразрешимым уравнение второй степени. Греки смогли найти его решение, потому что они могли опереться на обнаруженные ими закономерности в вопросах максимума и минимума. Прогресс математической науки — это не прогресс мыслительной способности человеческого существа. Решающим моментом становится тут миг, когда кому-то приходит в голову изобрести такой знак, как "i/" или как "J". Это и есть математика.
Наше положение куда сложнее. Ведь мы имеем дело с крайне многозначным символом. Однако лишь сформулировав символы нашего действия адекватно, можем мы сделать шаг вперед. Такой шаг вперед, как и любой другой шаг вперед, оказываетсвое влияние и задним числом. Поэтому я сказал бы, что по мере того, как вы за мной следуете, мы проделываем своего рода психоаналитическую работу. Каждый наш шаг вперед в психоанализе является в то же время возвращением к его изначальному устремлению.
Итак, о чем же идет речь? О более верном понимании феномена переноса.
Д-р Леклер: — Я вовсе не закончил свою мысль. Если я задал такой вопрос, то потому, что он всегда оставался у нас несколько позади. Вполне очевидно, что в образованной нами группе термины "аффективного'1 и "интелеялектуального" не входу.
Лакан: — Это интересно, что они уже не в ходу. Что же с ними могло случиться?
Д-р Леклер: — После римского конгресса они лишились твердой почвы под собой, как бы повисли в воздухе.
Лакан: — Мне кажется, я воспользовался ими в моем нашумевшем римском докладе лишь однажды — чтобы исключить из нашего употребления термин "интеллектуализированный", Д-р Леклер: — Именно, это-то и шокировало всех: и это отсутствие и прямые нападки на термин "аффективное".
Лакан: — Я думаю, этот термин нужно полностью исключить из наших работ.
Д-р Леклер: — Задавая вам такой вопрос, я хотел ликвидировать эту недосказанность. Говоря в прошлый раз о переносе, вы упомянули три основополагающие страсти, и среди них незнание. Вот к чему я хотел прийти.
