Две сюжетные линии - императорская и церковная - являются полем приложения двух различных исторических концепций. Через тему императоров и связанных с ними религиозных и светских событий реализуется оптимистическая концепция истории. Эту концепцию Сократ берет у Евсевия. Подобно первому церковному историку, он показывает постоянный рост авторитета христианства и православия в Империи и среди других народов: неверующие становятся верующими, язычество исчезает, еретики наказываются. Оптими-{316}стический взгляд трактует общую историю христианства в терминах взаимоотношений церкви с государством и обществом. Основной акцент падает на связь Бога и императора, христианской религии и христианской империи. В качестве наиболее общего принципа исторического объяснения выдвигается идея божественного вмешательства в земные дела.
Вслед за Евсевием, Сократ считает, что в основе движения истории лежит механизм божественного воздаяния за дела императоров. В его сочинении ортодоксальные правители Константин Великий, Феодосий Великий, Аркадий и Феодосий Младший вознаграждаются Провидением и в семейной жизни и в монаршей деятельности, тогда как цари, преследующие православных, - Констанций, Юлиан Отступник, Валент - наказываются личными и политическими неудачами.
Сожжение корабля с семьюдесятью ортодоксальными священниками на борту при Валенте приводит к голоду во Фригии и к бегству множества местных жителей в Константинополь (IV.16). Отказ Валента обратиться к истинной вере лишает его единственного сына и наследника (IV.26). Молитва благочестивого Феодосия Великого вызывает перелом в его сражении с узурпатором Евгением: внезапный ветер направляет стрелы мятежников против них самих, а стрелам солдат императора придает силу и стремительность (V.25). Феодосию Младшему, выступившему на защиту персидских христиан, жестоко преследуемых шахом Варараном, Бог посылает ангелов для "распоряжения сею войной". Персидское войско терпит поражение за поражением, причем во время баталий совершаются чудесные дела. Так, небо насылает на сарацинов, союзников шаха, безотчетный страх, заставляющий их бросаться в воды Евфрата и там находить свою гибель (VII.18), а к римлянам, которым угрожает окружение, "по явному распоряжению Божьему" неожиданно подходит подкрепление. "Вот как войска, - пишет Сократ, которым персы дали имя бессмертных, все оказались смертными, и народ персидский получил от Христа наказание за смерть многих его почитателей, мужей благочестивых" (VII.20). "Сила молитвы боголюбезного царя" Феодосия Младшего обнаруживается и в его борьбе против узурпатора Иоанна, когда ангел проводит императорское войско по непроходимому болоту, чтобы "прошедши, как по суху, по его водам и нашедши городские ворота отворенными, воины овладели тираном" (VII.23), и когда орды варваров, помогавших Иоанну, гибнут от молний и неизлечимых болезней (VII.43). {317}
Другая сюжетная линия - линия церковных событий - оказывается ареной действия иной исторической концепции, концепции истории как смуты. Этот пессимистический взгляд касается лишь внутреннего развития христианской общины. Сократ показывает, что церковь постоянно раздирают споры епископов и что эти раздоры неизбежно влекут за собой раскол среди паствы. Никакие усилия достойных пастырей не могут воспрепятствовать им. Во многих случаях автор сводит причины церковных конфликтов к простым недоразумениям, ложному пониманию, необразованности, "любви к диалектическим словопрениям" или же к личным обидам и зависти. Арий, "полагая, что его епископ вводит учение Савеллия Ливийского, из страсти к спорам" сам изобрел опаснейший вид ереси (I.5). После Никейского собора епископы, различно толкуя слово "единосущный", "возбудили междоусобную войну; и эта война ничем не отличалась от ночного сражения, так как обе партии не понимали, в чем обвиняют друг друга" (I.23). При Констанции сторонники Акакия и сторонники Македония взаимно низлагали друг друга "не ради веры, а по иным побуждениям. Рассуждая о вере, они совершенно не обращали внимания на веру низлагаемых" (II.42). Люцифер Каральский, в обиде на Евсевия Врекельского, не одобрившего рукоположения Павлина Антиохийского, произвел раскол среди ортодоксов, основав секту люцифериан (III.9). Властолюбивый и корыстолюбивый Феофил Александрийский, будучи оригенистом, из мести Диоскору и его братьям обвинил их и боготворимого ими Оригена в ереси, спровоцировав смуту не только в египетской, но и во всей имперской церкви (VI.7). Несторианство имело причиной крайнюю необразованность своего создателя. Хотя Несторий и "считал себя многознающим, однако, в действительности, не обладал никакой ученостью, да и не желал разбираться в трудах древних толкователей" (VII.32).
Объясняя церковные смуты пороками людей, Сократ как бы приземляет их, отдает миру человеческому. Он не рассматривает эти конфликты с точки зрения противостояния Бога и Сатаны. В отличие от своего современника Феодорита Киррского, автор практически полностью исключает Сатану из мотивации религиозной борьбы. Что касается Бога, то историк открыто отказывается обсуждать вопрос, как божественный контроль над историей согласуется с бесконечными раздорами епископов: "Какова причина, - вопрошает он, - что благой Бог допускает это? Та ли, чтобы показать чистоту церковных догматов и чтобы смирить присоединяющуюся к вере горды-{318}ню, или какая-то другая решить трудно и отвечать долго... Нам не следует ни толковать догматы, ни начинать сложные рассуждения о промысле и суде божьем" (I.22). И хотя Сократ иногда показывает, что божественная длань настигает еретиков (например, Ария; I.37-38) или способствует успеху ортодоксов (в частности, на Никейском и Тирском соборах; I.9, 29), это не меняет общей картины.
Может возникнуть впечатление, что в последних главах "Церковной истории" проблема смут находит свое разрешение. Действительно, новому константинопольскому епископу Проклу удается прекратить распрю со сторонниками низложенного Иоанна Златоуста и объединить столичных ортодоксов (VII.45), а выборы предстоятелей перестают вызывать расколы среди священников и паствы (VII.40, 46, 48). Таким образом, в определенный момент правления благочестивого Феодосия Младшего упорядочиваются не только политические (что естественно для оптимистической концепции), но также и религиозные дела. История (смута) прекращается, и историк останавливает свое повествование, ибо оно утрачивает свой предмет. Однако это не означает, что в сократовском описании царствования Феодосия Младшего оптимистическая интерпретация оказывается превалирующей, вытесняя другую, пессимистическую. У Сократа это правление так же насыщено церковными смутами, как и все остальные. Мы узнаем о расколе новацианской общины, спровоцированном честолюбивым Савватием (VII.5, 12); о разделении александрийских христиан, вызванном борьбой за епископский престол (VII.7); о беспорядках в Александрии из-за вражды префекта Ореста и епископа Кирилла (VII.13-15); о кровавой схватке иудеев и христиан в Инместаре (VII. 16) и, наконец, о знаменитой несторианской смуте (VII.29, 31-34).
Следовательно, тема постоянно возникающих церковных конфликтов и тема процветания богоизбранной христианской империи развиваются параллельно, почти не соприкасаясь друг с другом. Благочестие императоров никак не сказывается на внутреннем состоянии церкви. История религиозных смут отрывается от истории человечества, контролируемой Богом. Сократ столь последователен в своем пессимизме по отношению к внутрицерковной истории, что даже оптимистический финал его сочинения не может обмануть, и прекращение религиозных распрей в последние годы правления Феодосия Младшего воспринимается только как временное и даже случайное. Церковные конфликты неизбежны, и отсутствует какая-либо перспектива их исчезновения, ибо за ними стоит {319} извечная греховная природа человека. Конечно, христианство обязательно победит на земле, и Римская империя обязательно восторжествует над своими врагами, но раздоры порочных, честолюбивых и завистливых церковных пастырей будут вечно смущать покой верующих. Такой парадоксальный взгляд был, вероятно, отражением тревоги церковного историка по поводу современного ему положения в церкви.
* * *
Главными персонажами "Церковной истории", соответственно двум ведущим темам, являются императоры и священнослужители. В образах римских правителей реализуется оптимистическая идея постоянного роста и усиления христианской империи под контролем Бога, а в образах духовных пастырей - идея бесконечных внутренних раздоров в церкви. Все эти герои, - благочестивые и неблагочестивые монархи, достойные и недостойные епископы - оцениваются исходя из двух моделей: модели идеального императора и модели идеального церковного руководителя.
В отличие от Евсевия, идеальный монарх у Сократа - обязательно монарх ортодоксальный. Эта характеристика и определяет все необходимые для него качества и поступки. Ортодоксальный император ведет христианский, даже монашеский образ жизни, ревностно исполняя все религиозные обряды. Он проявляет во всем кротость и человеколюбие, будучи "истинным философом". Ортодоксальный правитель оказывается настоящим христианским ученым, проводящим многие часы за чтением священных книг или в беседах о сложных теологических проблемах. Он обладает способностью творить чудеса. Во всех своих делах ортодоксальный монарх испрашивает совета у Бога. Он играет роль главного защитника православия: защищает верующих от преследований еретиков и язычников, искореняет идолопоклонство и "лжеучения", восстанавливает и возводит храмы, заботится о единомыслии в церкви, распространяет христианство по всей земле.
