«Я, — говорит преп. Ефрем Сирин, — спасся от множества долгов, от легиона грехов, от тяжких уз неправды и от сетей греха. Спасся от лукавых дел, от тайных беззаконий, от скверны растления, от мерзости заблуждений. Восстал я из этой тины, изник из этого рва, вышел из этой тьмы; уврачуй же, Господи, по неложному обетованию Твоему, все немощи, какие видишь во мне». В этих словах преп. Ефрем не только выражает сущность спасения со стороны его {77} содержания, но дает понять и самую форму его, способ, каким оно совершается: оно не есть какое-нибудь внешне-судебное или магическое действие, а развитие, постепенно совершающееся в человеке действием благодати Божией, так что могут быть степени искупления. «Совершенный христианин, — выражает эту же мысль св. отец, — всякую добродетель и все превосходящие природу нашу совершенные плоды духа… производит с услаждением и духовным удовольствием, как естественные и обыкновенные, уже без утомления и легко, не борясь более с греховными страстями, как совершенно искупленный Господом».
Ту же мысль можно найти в очень ясной форме у св. Афанасия Александрийского. «Поелику, — говорит он, — естество человеческое, претерпев изменение, оставило правду и возлюбило беззаконие, то Единородный соделался человеком, чтобы, в Себе Самом исправив сие, внушить естеству человеческому любить правду и ненавидеть беззаконие».
Христос «именуется, по словам св. Григория Богослова, «искуплением» (1 Кор. 1, 30), {78} как освобождающий нас, содержимых под грехом, как давший Себя за нас в искупление, в очистительную жертву за вселенную».
Итак, с православной точки зрения, сущность, смысл и последняя цель спасения человека состоит в избавлении его от греха и в даровании ему вечной святой жизни в общении с Богом. О последствиях греха, о смерти, страдании и прочем православный отнюдь не забывает, отнюдь не является неблагодарным за избавление от них Богу, но это избавление не является для него главной радостию, как оно является в жизнепонимании правовом. Подобно апостолу Павлу православный сокрушается не столько о том, что ему грозит наказание за грех, от которого (греха) он не может никак освободиться, сколько о том, что ему не «избавиться от сего тела смерти», в котором живет закон, противоборствующий» услаждающему его «закону ума» (Рим. 7, 22–25). Не страх за себя, а желание святости, жизни по Богу заставляет скорбеть истинного подвижника благочестия.
{79}
Если же в этом сущность спасения, тогда и самый способ его становится для нас определенным.
Если думать только о том, чтобы избавить человека от страдания, тогда совершенно безразлично, свободно ли или не свободно со стороны человека это избавление. Но если человека нужно сделать праведным, нужно освободить именно от греха, тогда совсем не безразлично, будет ли человек только страдательным предметом для действия сверхъестественной силы или сам будет участвовать в своем избавлении.
Спасение совершается непременно при участии сознания и свободы человека, есть дело нравственное, а не механическое.
Поэтому-то, в Св. Писании и в творениях отцов Церкви и замечается постоянное стремление убедить человека совершать свое спасение, потому что без собственных усилий никто спастись не может. Святость, если она будет непроизвольным достоянием природы, потеряет свой нравственный характер и превратится в безразличное состояние. «Нельзя быть добрым по необходимости» (Иоанн Златоуст).
{80}
Поэтому равно неправильно представлять себе спасение делом как извне вменяемым человеку, так и происходящим в человеке помимо участия его свободы. И в том и в другом случае человек оказывался бы только безвольным предметом чужого воздействия, и святость, полученная им таким путем, ничем не отличалась бы от святости прирожденной, не имеющей нравственного достоинства, и следовательно, совсем не тем высшим благом, которого ищет человек. «Я, — говорит св. Иоанн Златоуст, — слышал многих, говоривших: «Для чего Бог сотворил меня самовластным в добродетели?» Но как возвести на небо тебя, дремлющего, спящего, преданного порокам, роскоши, чревоугодию? Ты и там не отстал бы от пороков». «Человек не восприял бы насильно навязанной ему святости и остался бы при прежнем. Поэтому, хотя благодать Божия делает весьма много в спасении человека, хотя можно все приписать ей, однако она «также нуждается в верующем, как писчая трость или стрела в действующем» (Кирилл Иерусалимский). «Не насилием и самоуправством, но убеждением и добродушием {81} уготовляется спасение человека. Посему всякий полновластен в собственном спасении» (Исидор Пелусиот). И это не в том только смысле, что он страдательно воспринимает воздействие благодати, так сказать, предоставляет себя благодати, но в том, что он встречает предлагаемое ему спасение самым горячим желанием, что он «ревностно устремляет свои очи к свету (Божию)» (Ириней Лионский). «Подвигоположник, — говорит преп. Ефрем Сирин, — всегда готов подать тебе Свою десницу и восставить тебя от падения. Ибо, как скоро ты первый протянешь к Нему руку, Он подаст тебе десницу Свою, чтобы восставить тебя». А эта решимость принять благодатную помощь необходимо предполагает, что и в последующий момент, в момент самого воздействия благодати, человек не остается праздным, не ощущает только свое спасение, но «действующей в нем благодати содействует». Всякое добро, совершающееся в человеке, всякий его нравственный рост, всякий перелом, происходящий в его душе, необходимо совершаются не вне сознания и свободы, так что не другой кто-нибудь, а «сам {82} человек изменяет себя, из ветхого превращаясь в нового». Спасение не может быть каким-нибудь внешнесудебным или физическим событием, а необходимо есть действие нравственное и как таковое оно необходимо предполагает в качестве неизбежнейшего условия и закона, что человек сам совершает это действие, хотя и с помощью благодати. Благодать хотя и действует, хотя и совершает все, но непременно внутри свободы и сознания. Это — основное православное начало, и его не нужно забывать, чтобы понять учение Православной Церкви о самом способе спасения человека.
Св. Писание действительно говорит о коренном нравственном изменении человека в крещении. Апостол Павел называет крещение смертию греху.
«Мы
, — говорит он, —
умерли для греха: как же нам жить в нем?»
В чем же состоит эта смерть?
«Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть его крестились? Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мерт
{83}
вых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни»… «Наш ветхий человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху»
(Рим. 6, 2–4, 6). Дальнейшее же убеждение быть верными своему призванию, пребывать чуждыми греху дает понять, что и самая смерть греху совершается тоже путем нравственным, есть акт насколько «таинственный, настолько же и свободно-охотный». «Умертвие, — говорит преосв. Феофан в толковании на приведенные слова апостола Павла, — разумеется не физическое, а нравственное, состоящее в отвержении от всякого греха и возненавидении его. Ибо как приступают ко Господу? Каясь и крестясь, как указал св. Петр в день Пятидесятницы вопрошавшим:
«Что убо сотворим?»
—
«Покайтесь, и да крестится кийждо в вас»
, — ответил он (Деян. 2, 38). А каяться — что значит? Говорить в сердце своем: согрешил, не буду. Это не буду и есть смерть греху». Другими словами, крещение, по мысли апостола Павла, было тем же
«обещанием Богу доброй совести»
, каким было оно и по мысли апостола Петра (1 Пет. 3, 21).
{84}
Согласно со Св. Писанием учили свв. отцы и учители Церкви, описывая оправдание человека и благодатное действие таинств крещения и покаяния. Начнем с более древних свидетелей.
Св. Иустин Мученик в «Разговоре с Трифоном» весьма ясно различает христианское невменение греха от обычного, только внешнего, так сказать, попущения греха. «Все желающие, —говорит св. Иустин, — если они покаются, могут получить милость от Бога, и Писание называет их блаженными, говоря: «Блажен человек, которому Господь не вменит греха», т. е., покаявшись в своих грехах, он получит от Бога прощение их; но не так, как вы обольщаете себя самих и некоторые другие, подобные вам в этом, которые говорят, что хотя они грешники, но знают Бога, и Господь не вменит им греха. Как доказательство этого мы имеем одно преступление Давида, случившееся от его гордости, которое было потом прощено, когда он плакал и скорбел так, как написано. Если же такому человеку прощение не было {85} дано прежде покаяния, но только тогда, когда он, великий царь, помазанник и пророк, так плакал и вел себя, то как нечистые и крайне преступные, если они не будут скорбеть и плакать и не покаются, могут надеяться, что Господь не вменит им греха?»
