ГЛАВА 6
13. Акиндин же в своих сочинениях как от века священных богословов и тех, кто ныне им следует, так и наставников священного безмолвия и согласного ему сверхъестественного созерцания, рассекши как бы на две части и возжелав расставить их по противоборствующим партиям, пытается убедить [в этом] и с помощью их писаний в защиту этого [безмолвия], будто божественный свет никогда не был воистину видим никем из от всякого века очистившихся благодаря отшельничеству, аскезе, молитве и безмолвию. Ибо показав, как он считал, что Бог не только видим, но и причаствуем святыми ангелами и людьми из одних лишь творений, — ведь он это [по сути] заявил, объявив тварной и светлость божественной природы, и все энергии и дары Свято Духа, — он прибавляет: «что же, сказавший: «никто, слыша об "умном чувстве" (αϊσθησιν νοός), пусть не надеется, что ему видимо [явится] слава Божия» [1493], или [сказавший]: «блажен тот ум, который стяжал в молитве совершенную безобразность (άμορφίαν)» [1494], или: «всех видит Бог, а Бога видят те, кто не видит ничего во время молитвы» [1495], или любые другие святые, отвращавшие устремляющихся к божественным богоявлениям от всего того, что производит в созерцающем уме образы света или огня, или иной какой образ, не знали про Господню светлость [явившуюся] на горе, на которой Он преобразился? Почему же они так говорили и советовали? Но, как кажется, один смысл у того таинства, и другой — у богословия и созерцания всех прочих человеков, кто бы это ни был».
14. Мы же [слыша выражение], что слава Божия никому не была явлена видимо, понимаем [«видимо»] в смысле «чувственно», и на это указывает приводимое чуть после, где он учит созерцающий ум отвращаться от всего, что может представить уму образ света или огня, или как другой какой образ [1496]. Ибо все, что имеет образ и форму, необходимо является чувственным или представлением чего–то чувственного. Если же ты и в [повествовании о] божественном преображении слышишь и {стр. 338} о свете, и о видимой форме (μόρφωςτιν), то это потому, что было невозможно сказать по другому — ведь о Пребывающим неизменным говорится «преобразился», потому что Он тогда сделался явным. «Преобразился, — ведь сказано, — не то, чем не был, восприняв, ни в то, чем Он не был, преложившись, но показуя Себя Своим ученикам тем, чем Он был» [1497]. И оный свет именуется и божественным мраком как появляющийся [в душе] в результате не только отъятия, но и прекращения всего чувственного и всех рассуждений, и всех мыслей. Поэтому и «блажен тот ум, который стяжал совершенную безобразность», и «Бога видят те, кто не видит ничего во время молитвы». «Поскольку, — сказано ведь, — всякий помысел входит в сердце через представление каких–либо чувственных вещей, то тогда озаряет его [то есть сердце] блаженный свет божественности, когда оно упразднится от всех [чувственных вещей] и будет свободным от их образов, так как эта светлость в результате лишения всех мыслей является чистому уму» [1498].
15. Говорящие это доподлинно знали, конечно же, божественное преображение, а не, как ты ошибочно подумал, вид чувственного в собственном смысле слова света или воображаемый мысленный образ, — ибо к этому ты теперь очевидно поворачиваешь, — одним лишь троим апостолам единожды бывший, но и не сущность божественную или ангельскую, а Божие божественное воссияние и благодать, и светлость, духовно явленную и в каждом поколении таинственно возникающую в святых: ныне как бы в части [брачного] залога [1499] в меру прибывшей каждому от исполнения божественных заповедей чистоты, а в будущем — столь явную и столь великую доставляющую радость, что все здешнее в сравнении с тем суть символы, зерцала, и начатки. Итак, как знающие, что просвещение Духа появляется духовно и неизреченно, они запрещают бывающее посредством чувства и воображения — природного или бесовского.
16. «Но нужно, — говорит он, — иметь в виду и заблуждения, в которые многие из анахоретов впали от чувственных светоявлений, и увещания святых, которые не дозволяют проходить подвижническое житие [основываясь] на таких надеждах и чтут безвидное, и одну лишь память Бога, утвержденную в душе, объявляют делающей душу храмом Божиим». Знание не надмевает ли, по апостолу [1500]? А от знания творений впав{стр. 339}ших в заблуждение можешь ты охватить числом? Значит, и всякое [вообще] знание, и то, которое сам ты почитаешь единственным богопознанием из творений, будет, согласно тебе, заблуждением. Много бы мы, конечно, поучили пользы, имея тебя советником, если бы погнушались приличествующим нам знанием по невежеству или безрассудству, оставили бы художества из–за злохудожества, и Божию божественную благодать совершенно отвергли бы по причине заблуждений. Но не в надежде на мзду научены мы упражняться во всяком добром [деле], но ради одной только любви к Богу. Но разве не уготовано небесное мздовоздаяние подвизающимся? Так же вот и при том, что в качестве общей почести [для подвижников] установлено просвещение Духа, нас не в надежде на него [апостол] убеждает тещи [1501], тем более, когда мы не искусны против лукавого, пытающегося коварством отнять и присвоить [нашу награду].
17. А непреложное памятование Бога в молитве доставляет нам само то просвещение Духа, когда непрерывность памятования не пресекается земными заботами. Так мы благодаря ему становимся храмами Божьими, и это желая нам показать и этому научить, Христос, молясь на горе, засверкал, как разъясняют Дамасский отец и божественный предстоятель Крита Андрей [1502]. Поэтому «конец молитвы», по Иоанну Лествичнику, есть «восхищение ко Господу» [1503], и поэтому «плодом молитвы» святой Исаак наименовал просвещение. Ибо он говорит: «есть чистота ума, в которой воссиявает во время молитвы свет Святой Троицы. И тогда ум становится выше молитвы, и не нужно называть ее молитвой, но порождением чистой молитвы, ниспосланной благодаря Духу» [1504]; и опять: «Молитва есть чистота ума, которая одна лишь из света Святой Троицы с изумлением отсекается» [1505]; и еще: «мы созерцаем славу святой Его природы, когда Бог соблаговолит ввести нас в духовные таинства» [1506].
18. А подвергающийся опасности впасть в варлаамову прелесть, называет одно лишь знание непрелестным светом богопознания и его по{стр. 340}лагает пришествием и вселением Отца и Сына. Ибо хоть он и упоминает о делании божественных заповедей, «но как об обоживающем совершеннейшим образом наши души и просвещающем непрелестнейшим светом знания, потому что заповедь Господня светла, просвещающая очи [1508], и свет повеления Его [1509]». Это и Варлаам полагал совершеннейшей наградой усердных — истину логосов сущих. Он уверял, что посредством этого обитает в философах Христос–истина и Отец Истины — по причине знания истины в сущих. К нему мы сказали, что знающий истину знает и ложь: ведь знание противоположных вещей — одно и то же. Так что, если кто по причине знания истины имеет обитающим в себе Бога, то в нем же по причине знания лжи обитает и ложь, и отец лжи, диавол; стало быть знание — не вселение.
19. А [Акиндину] после оною [Варлаама] в защиту его заблуждения злоупотребляющему глаголами Духа, я бы сказал, и что заповедь Господня светла, и что свет повеления Его. Но и иудеи, будучи богаты благодаря сим [заповедям и повелениям] знанием божественной воли, и разсуждая лучшая, научаеми от божественного закона, — согласно божественному апостолу [1510], — и имуще в нем образ разума и истины [1511], и продолжали оставаться омраченными и окамененными, как и теперь те, кто учит о таинствах Божьих без [аскетической] практики. Так что не знание — совершеннейшее и полезнейшее, и непрелестнейшее просвещение, хотя бы оно и прибывало из самих речений Духа: не слышателие бо, но творцы закона, — по Павлу, — оправдятся [1512]. Те, однако, кто знает практически, соответственно деянию становятся причастными и конца деяния, который конец есть [бывающее] в Духе созерцание Бога, одними лишь удостоившимися видеть познаваемое и одним лишь правым сердцем [1513] вверямое [1514].
