Для объяснения корней этой вражды к иудеям историки предлагали множество гипотез, ни одна из которых не исчерпала проблемы. Во всяком случае, обособленность ветхозаветной Общины едва ли могла быть главной причиной неприязни: римляне, персы, египтяне и большинство других древних народов с не меньшим рвением оберегали свою идентичность.
Самый факт "рассеяния" тоже не был решающим: в Ассирии и Вавилоне евреи жили на равных правах с другими переселенцами; не испытывали они затруднений и в Риме. Нападки на них начались лишь тогда, когда религия Завета добилась первых побед в языческой среде. Иными словами, одной из причин античного антисемитизма было появление прозелитов.
Термин "прозелиты" есть греческий перевод слова герим, "пришельцы", обозначавшего в Библии жителей Ханаана, которые приняли Моисееву религию (5). В эллинистическую эпоху так называли всех неевреев, исповедовавших иудаизм. Иосиф Флавий подчеркивал, что Закон освящает идею прозелитизма. "Всех тех,-писал он,-кто является к нам со стороны и притом с желанием жить по нашим законам, он принимает сердечно, полагая, что близость является не только результатом общности происхождения, но и создается известным строем жизни во всей его целости" (6).
Латинским консерваторам такая постановка вопроса сама по себе должна была казаться вызывающей. Ведь римлянин, поклоняясь Кибеле или Исиде, не порывал с отеческими обрядами. Размытые границы язычества позволяли ему шириться до бесконечности. Ничего не стоило провозгласить Адониса или Митру Аполлоном. Прозелит иудейской религии, напротив, должен был целиком преодолеть старое сознание, отказаться от жертв Олимпийцам и от гражданских ритуалов. Он безоговорочно вверял себя Единому-Творцу неба и земли, о Котором учила Библия. Держаться с корректной терпимостью, поздравить язычника в день его праздника-вот самое большее, что мог позволить себе человек, принявший иудаизм (7). В остальном между ним и его прошлым компромисс исключался.
Именно в этом пункте и возникла главная напряженность, которая впоследствии вызвала столкновение Рима с христианами.
Говоря о прозелитах, Филон писал: "Эти люди, убедившиеся в ложности и пустоте нравов, в которых они воспитывались, и отказавшиеся от них, становились настоящими почитателями истины и искренне набожными" (8). Но как раз то, что приветствовал еврейский философ, вызывало негодование у римских патриотов. Для них прозелитизм был равносилен измене отечеству. Тацит с ужасом говорил об увеличении числа тех, кто "исполнился презрения к своим богам" (9).
При всем том сама идея монотеизма находила понимание у образованных греков и римлян. Он представлялся им усовершенствованной и жизненной формой стоической философии. Многие люди Запада разделяли отрицательный взгляд иудеев на кумиры. Так, Варрон, одобряя его, напоминал, что и Рим первоначально не знал идолопоклонства (10). В Библии, которую могли теперь читать все, знающие греческий, пленяло отсутствие мифов, недостойных природы Божества. Сравнивая Гомера с Писанием, автор трактата "О возвышенном", сам грек, отмечал благородную простоту библейского языка. Гомер, по его словам, "низвел богов до уровня людей", между тем "иудейский законодатель, человек необычный, до глубины души проникся сознанием могущества Божества и перед всеми раскрыл это могущество, написав в начале своей книги о законах. "Сказал Бог".-А что сказал Он? "Да будет свет!" И он возник. "Да будет земля!" И она возникла" (11).
Географ Страбон, писавший в конце I века до н. э., считал Моисея реформатором, который проповедовал чистое учение о Божестве. "По его мнению,-говорит Страбон,-Бог есть одно, единое Существо, Которое объемлет всех нас, землю и море,-то, что мы называем Небом, или Вселенной, или Природой всего сущего. Кто, будучи в здравом уме, дерзнет создать изображение такого Бога, похожее на какой-нибудь из окружающих нас предметов?" (12)
Даже от жрецов Аполлона можно было услышать наставление о величии веры:
В Бога-Творца и Царя всего сущего, перед Которым
Небо трепещет и море, земля и подземное царство,
Коего боги боятся. Отец закон для них высший,
Верно и свято евреями благочестивыми чтимый (13).
Но вся эта благожелательность улетучивалась, едва только обнаруживали, насколько иудеи и иудаизм непримиримы к язычеству. Тацит уверял, что евреи намеренно приносят в жертву баранов и быков, чтобы оскорбить египетских богов Амона и Аписа, которым эти животные посвящены. Для него прозелиты это "самые низкие негодяи, презревшие веру отцов".
Неудивительно поэтому, что трения стали неизбежны. Сатирики поносили иудеев, суеверная толпа распространяла о них всякие небылицы, которые часто подхватывали и писатели. Даже такой ученый, как Посидоний, верил легенде об ослиной голове, которой якобы поклоняются в Иерусалиме, а также слухам о ритуальных убийствах. Этот навет перенесли потом и на христиан (14).
Таким образом, иудейская миссия в Риме сопровождалась столь же острой борьбой, как и эллинизация. Но в обоих случаях ни вражда, ни меры правительства не могли создать глухой плотины. Число прозелитов незаметно возрастало по всей империи.
"Наши законы,- писал Филон,- привлекают к себе всех: варваров, иноплеменников, греков, обитателей материка и жителей островов, на Востоке, Западе и в Европе" (15). Особенно много обращенных появилось в Атиохии и Дамаске, но главным центром иудейской проповеди стала Александрия. Греческая династия Лагидов даровала евреям привилегии, желая опираться на них при столкновениях с коренными жителями Египта. Поэтому антисемитизм в Александрии был очень силен. Прежде считали, что его вызывала конкуренция иудейских и египетских купцов; но теперь из найденных папирусов стало известно, что евреи там почти не занимались торговлей. Они служили во флоте и в пограничных войсках, возделывали землю и работали в мастерских; ковры их изготовления славились даже в Риме (16).
Александрия с ее множеством дворцов и банков, храмов и таверн, школ и лупанариев, с ее ипподромом и Музеем была богатейшим интернациональным портом древности. Она стала, как мы уже видели, средоточием эллинистической мысли, куда отовсюду стремились философы и литераторы.
Атмосфера города влияла и на евреев. По словам грека Гекатея, "вследствие тесного соприкосновения с иноплеменниками многие из старых иудейских установлений перестали соблюдаться" (17). Большинство членов Общины по языку и одежде почти не отличались от греков. Но это не значило, что они забыли свою веру. Такие люди, как философ Аристобул, пытались согласовать Библию с западным умозрением (См. гл. XVI). Однако эти эксперименты до времени не выходили за пределы тесного круга избранных лиц.
Со II века до н. э. иудеи оказались втянутыми в водоворот мировой политики. В те годы шли длительные войны Птолемеев с Селевкидами, Египет потрясали мятежи и династические распри. В 168 году Антиох Эпифан вторгся в дельту Нила, и только вмешательство Рима спасло Птолемеев. Вслед за этим Маккавей поднялся на защиту оскверненного Храма, а его братья вернули Иудее независимость. Вскоре в Египет пришла весть о падении Карфагена и подчинении Эллады Риму.
Почти все эти события затронули евреев. "Греческие фараоны" видели в них союзников против Сирии, а сами евреи в борьбе за свободу рассчитывали на помощь Египта. Некоторые из них выдвинулись при дворе Лагидов в качестве полководцев. Был заключен союз Иерусалима и с Римской республикой.
Те иудеи, которые размышляли над судьбами истории, не раз задавались вопросом: что означает эта всеобщая бойня, это нескончаемое взаимоистребление народов? Книга Еноха предрекала близость дня, когда Бог начнет вершить Свой суд над человечеством. Но если он "при дверях", то могут ли служители Господни равнодушно оставить язычников на погибель? Они обязаны возвысить свой голос, предостеречь, призвать мир к покаянию...
Около 140 года в Александрии распространялась рукопись, якобы содержащая пророчества эритрейской Сивиллы. Хотя в книге упоминались титаны и потомки Кроноса, однако автор ее, безусловно, не был язычником. На сей раз под именем Аполлоновой жрицы скрывались один или несколько еврейских миссионеров, которые использовали привычный для греко-римского мира жанр. Не исключено, что с этой целью был переработан какой-то старый эллинский текст. Ведь писания Сивиллы издавна играли роль языческого апокалипсиса.
Оракул говорил о путях народов, повествовал о Вавилонской башне, соединяя Книгу Бытия с "Теогонией" Гесиода. Он возвещал наступление страшных знамений и кар, ибо люди, достигнув предела нечестия, подорвали самые основы мироздания. Земля содрогнется в ужасе; как раненый зверь, она будет истекать кровью, потускнеет солнце, разверзнутся черные провалы, огненные вихри обрушатся с неба. Все это-знаки надвигающегося Суда.
