Возмездие падет на людей за их духовное ослепление. Язычники боготворят своих владык, которые в действительности- прах перед лицом Божиим. И поэт обращается к Греции, олицетворению эллинистического мира:
Зачем, о Эллада, ты веришь в людей, в смертных монархов,
Тех, что общей для смертных судьбы избежать не могут?
И для чего ты приносишь тщетные мертвым дары,
Жертвуешь идолам? Кто тебя ввел в заблуждение?
Кто научил оставить великого Бога? (18)
Ведь именно надменные и обезумевшие властелины еще в древности посеяли зло среди народов. Они помутили умы, заставив назвать смертных богами. Здесь Сивилла прибегает к теории Эвгемера, согласно которой боги-просто цари, вознесенные суеверием толпы на Олимп. Кроме того, Сивилла делает и прямые намеки на эллинистический культ монархов.
Но каков же истинный Бог? Он - не Зевс, гробницу которого показывают на далеком острове; Он - не Александр, чей мавзолей украшает столицу Лагидов. Еще менее Он похож на кошек и ибисов, которым поклоняются египтяне. Бог существует единый, бесконечный и вечный,
Властитель всего, невидимый Сам и все зрящий (19). Людям гибельно удаляться от Него и отдавать свои сердца пустым призракам. Поэтому речь Сивиллы - это крик предостережения:
В гордыне безумной вы шли, оставив прямую дорогу,
Сбились с пути, пробираясь с трудом чрез преграды.
Остановитесь, тщеславные смертные, перестаньте блуждать в темноте,
В сумраке ночи беззвездной (20).
Поэт убежден, что вначале все люди имели истинное понятие о Боге, что политеизм есть упадок, измена, отступничество. Это вполне библейская точка зрения, которая в дальнейшем будет развита апостолом Павлом.
Сивилла зовет мир вернуться к истокам и как бы начать все сначала: Оставь же, злополучная Эллада, гордыню свою,
Моли великое сердце Предвечного и попекись о себе (21). Говоря так, автор книги должен был предвидеть вопросы: что значит "обратиться к Богу"? Где найти Его? Как познать Его волю? И, отвечая на них, Сивилла устремляет свой взор к иерусалимской Общине, которая в то время переживала пору возрождения. Издалека она казалась людям диаспоры идеалом, чуть ли не Царствием Божиим на земле. Изображая ветхозаветную Церковь, проповедник хочет показать, какой должна быть жизнь по закону Сущего. Перед нами библейский вариант утопии Ямбула.
Город стоит на земле Халдейского Ура,
Откуда вышел род самых праведных людей,
Тех, что вручили себя разуменью и добрым делам.
Ибо ищут они не круговращенья луны или солнца,
И не чудовищ в глубинах земли, И не глубин мерцающих вод Океана,
И не знаков зловещих, и не авгуровых птиц.
Ибо всего этого день и ночь ищут глупцы...
Учат те люди праведности и добру,
А не сребролюбию, несущему всем
Тысячи бедствий, войну и страшный голод.
В городе их и стране царит справедливость.
Не грабят там люди друг друга.
Богач не теснит неимущего брата.
Тем исполняя заповедь Всемогущего Бога,
Закон неизменный: Небо создало землю для всех (22).
Идеализированный Иерусалим провозглашается символом надежды. Сивилла восклицает:
Падем же все ниц и будем молить
Вечного Царя, всемогущего бессмертного Бога!
Отправимся в храм Его, ибо Он - единственный Правитель!
Будем размышлять над законом вышнего Бога,
Самым справедливым на земле.
Ведь мы сошли с тропы прямой, указанной Господом,
И своими безумными сердцами
Поклонялись рукотворным истуканам и статуям мертвецов (23).
Хотя слог книги Сивиллы далек от изящества, она не могла не производить сильного впечатления. Язычники находили в ней объяснение бедственному состоянию мира и одновременно указание пути к спасению.
Наряду с иудейской Сивиллой появились и другие подобные сочинения, предназначенные для греков. В них миссионеры, выступая под масками античных писателей, боролись против многобожия и давали наставления в духе Библии. Таковы отрывки, якобы принадлежащие Фокилиду, поэту VI века до н. э., которые на самом деле вышли из-под пера иудея или грека-прозелита (24). Как и Сивилла, он вскользь упоминает богов Уранидов, но заветное свое кредо выражает весьма определенно: Мудростью, силой, богатством ничем ты не должен гордиться,
Бог лишь единый и мудр, и могуч, и блажен. Еще один иудейский поэт, прославляя Творца, писал под псевдонимом великого Софокла:
Един воистину, един Господь,
Создавший небо и ширь земную,
Пенные волны морей и мощные потоки.
Мы же, смертные, сердцем обманутые,
Делаем себе утешенье в страданьях и нужде
Медные и каменные изваяния богов (25).
Однако попытки миссионеров говорить от лица древних греков приводили к путанице понятий. У Сивиллы и псевдо-Фокилида мы находим элементы мифологии; да и вообще их доктрина выражала не столько религию Писания, сколько деизм, близкий к теориям Стои. Назрела необходимость услышать подлинный библейский голос, обращенный и к эллинизированным иудеям, и к прозелитам.
И он прозвучал в Книге Премудрости.
Это александрийское произведение, хотя и не вошло в канон, всегда пользовалось у верующие уважением и любовью. Многие строки из "Премудрости" встречаются у Отцов Церкви и в христианском богослужении. Книга эта была поистине достойна стать заключительным аккордом библейской письменности. В ней соединились сила профетизма, мудрость хакамов и лиризм псалмов. Еще никому из иудейских писателей не удавалось так гармонично сочетать Ветхий Завет и эллинство, веру и гуманизм.
Автор "Премудрости" по старому обычаю назвал ее "Соломоновой", чтобы подчеркнуть свою верность традиции (26). При этом, однако, он не только писал, но и мыслил по-гречески. Его язык, утративший еврейский лаконизм, специалисты признают "почти классическим".
Книга Премудрости- это поэма, которая местами перемежается прозаическими вставками. Создавалась она, по-видимому, долго, где-то между 70 и 50 годами I века до н. э. Автор тщательно продумывал ее конструкцию и форму, чтобы, не отходя от библейского стиля, оставаться эллином по культуре.
К кому обращался автор? Прежде всего к иудеям, усвоившим греческую образованность; но из вступительных слов книги ясно, что он имел в виду и языческую аудиторию. В те дни, когда мир готов был склониться перед цезарями, он обвиняет всех "судей земли" (то есть власть имущих) в гордыне и самообольщении. Они обещают народам мир и спасение, но подлинная правда не может быть найдена без Того, Кто есть высшее Добро и высшая Истина.
"Премудрость" состоит из трех частей. Первую можно назвать апологетической. Она содержит ответ тем, кто, изверившись в справедливости Божией, соблазнился вульгарным эпикурейством. Их главный аргумент стар как мир: если повсюду царствует зло, значит, Творец равнодушен к этому, значит, нет ни высшей правды, ни возмездия. Бог Сам виновен в том, что творится на земле. Возражая скептикам, автор книги соглашается с тем, что мир действительно полон скорби и подчинен закону смерти; но не Сущий причина зла.
Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих,
Ибо Он создал все для бытия, и все в мире служит спасению...
Бог создал человека для нетления и сделал его образом вечного бытия Своего;
Но завистью дьявола вошла в мир смерть, и испытывают ее принадлежащие к уделу его.
Прем 1, 13-14; 2, 23-24
Человек внял сатане и тем самым подчинился ему. Но даже и после этого Господь не даст людям погибнуть, не оставит их "во власти Преисподней". Те, кто будут следовать воле Божией, победят и обретут бессмертие, которое и предназначено человеку. Пусть нелегок путь добра - велика конечная цель.
"Неправо умствующие" глумятся над праведником и его стойкостью. Больше того, они ненавидят его, желают ему смерти, ибо он служит для них тайным укором. Эти слепцы полагают, что, убив "сына Божия", они докажут тщетность его веры; между тем "души праведных в руке Божией"; Творец "испытал их, как золото, в горниле и принял их как жертву всесовершенную".
В глазах неразумных они считались умершими,
и исход их казался гибелью,
и отшествие от нас - уничтожением;
Но они пребывают в мире,
ибо хотя в глазах людей они и терпят бедствия,
Но надежда их полна бессмертия.
Прем 3, 2-4
Мудрец отбрасывает мысль о том, что человек может жить после смерти лишь в своих потомках. Нет, он сам, его дух пребывает в невечернем свете Господнем.
Надеющиеся на Него познают истину,
и верные в любви пребудут у Него.
Прем 3, 9
Когда эта тайна откроется, насильники и безбожники ужаснутся своей слепоте. Тот, кого они гнали и умертвили, воссияет, как светильник, перед ними. И тогда воскликнут они в изумлении:
Глупцы, мы почитали жизнь его безумием и кончину его бесчестием!
