Федор: - Вот это да! То что ж за дело? Недавно пташка еще пела – а ныне спрятались как будто … я полагаю, это утро?
В.В.П.: - Сие, конечно же, Нью-Йорк! Напоминает, впрочем, морг … Ушли все с улиц эти люди … о нет, они не в Голливуде!
Федор: - А кто, позвольте, все снимал?
В.В.П.: - То оператор наш летал!
Федор: - Вот это да! Сие возможно?
В.В.П.: - Сия возможность непреложна!
Федор: - Способны люди так летать, подобно птицам небо знать?
В.В.П.: - Летает парочка теперь – не тесно в небе, уж поверь.
Федор: - Понятно, хм … а где же люди, раз мы уж все не в Голливуде?
В.В.П.: - Как тараканы все в домах – обуревает всех их страх! Они почуяли как будто, что в мир нисходит вечно утро …
Федор: - Как тараканы при свете огня прочь разбежались все, ноги сломя? Делают что же они вот сейчас?
В.В.П.: – Молятся дружно при света лучах. Просят простить все их прошлы грехи – чуют, от Рая что все ж далеки. Знают, видать, ожидает что многих – просят простить всех их грешных, уБогих …
Федор: - Неужто все в Бога поверили все же? То на людей как-то вот непохоже …
В.В.П.: - Федор, вы вспомните, кто их снимал!
Федор: - Ваш оператор по граду летал?
В.В.П.: - Типа того, Федор, типа того … в камеру видите рожу его?
Внезапно перед телезрителями появляется изображение улыбающейся румяной рожи оператора. Рожа высовывает язык, и, кажется, дразнит телезрителей. Затем в камере появляется крупным планом рука, которая приветливо всем машет.
В.В.П.: - То оператор наш Иван - он облетал уж много стран!
Федор: - С небес к ним птица вот спустилась … а самолеты?
В.В.П.: - Прекратилось!
Федор: - Они что, сбить его боятся?
В.В.П.: - От изумленья все стыдятся!
Федор: - Все то, учил что в институте … законы физики …
В.В.П.: - Забудьте! Вот, Новый Мир встречает нас, Господь услышал ведь наш глас …
Федор: - Можно нам глянуть, где физики наши? Дружно толкутся у грязной параши?
В.В.П.: - Иван, кажите институт! Они все в стенах его тут.
Камера внезапно дергается, резко плывет куда-то вниз, вверх, снова вниз и вверх, все набирая скорость, а затем в последний раз ныряет вниз и влетает в открытые двери какого-то здания, пару раз ныряет по коридорам, а затем застывает в неподвижности. Перед телезрителями раскрывается огромный зал, заполненный людьми в белых халатах и очках. Стоящие у стен люди дружно, как будто по команде, с периодичностью раз в несколько секунд ударяются лбами об стены зала, что сопровождается глухим звуком, немного напоминающим “бом!”. Тем, кому повезло меньше и не досталось стен, стоят на коленях посреди зала, и с не меньшим упорством прикладываются лбами к каменному полу с примерно схожей периодичностью. Зрелище удручает и завораживает одновременно.
Федор: - То непотребство прекратить, ведь могут все ж себя убить!
В.В.П.: - У них депрессия, видать. Но что с неверящих нам взять?
Федор: - Умы их все же пригодятся. Надеюсь, муки прекратятся.
В.В.П.: - Себя познать все ж не стремятся … их ум врагом им может статься.
Федор: - То сделать можно лишь Душой, а не их умственной лапшой!
В.В.П.: - Поймут, надеюсь, скоро то. Посмотрим дальше мы про что?
Федор: - Священник где у нас теперь, коль не стучит овца уж в дверь?
В.В.П.: - Иван, про то давайте глянем, идут как овцы к Богу сами!
Камера вновь меняет ракурс, вылетает из здания института, петляя узкими и извилистыми коридорами, взмывает в небеса и несется в белесых облаках, периодически глядя как будто на солнце удовольствия ради. Затем резко пикирует вниз, едва не врезавшись в украшающий верхушку здания крест, и влетает в открытые врата какого-то большого храма. Перед зрителями раскрывается достаточно интригующая картина: единственный оставшийся в храме священник делает, кажется, что-то невообразимое. Он то периодически берет в ладони пригоршни “святой” воды и “пробует” ее на язык, стремительно морщась и что-то невнятно шепча себе под нос; то снимает висящий на шее крест и ударяет им себя по лбу, прикрикивая “Аминь” для пущего эффекта; то подходит к произвольной иконе, и начинает “строить ей глазки”; то садится на пол в позе лотоса и начинает выбивать чечетку на обвешивающих его тело крестах, ожерельях и прочей бижутерии; то с воплями “Сгинь, кому говорю!” начинает носиться по залу, грозясь кому-то невидимому позолоченным крестом. Зрелище пугает, интригует и завораживает одновременно.
Федор: - Он не сошел ли там с ума?
В.В.П.: - То ритуальная чума!
Федор: - Все ритуалы перепутал, как будто бес его попутал?
В.В.П.: - Давно их уж попутал бес, исчез для них весь мир чудес, и даже глупый ритуал сегодня весь он переврал!
Федор: - Не будет коль у них овец, то жлобству уж придет конец?
В.В.П.: - С себя пусть шерстку постригут, и злато сбросят где-нить тут.
Федор: - Тельцу они все послужили, попировали и пожили – а чем платить придется им?
В.В.П.: - Мы это в тайне сохраним!
Федор: - Ну, хорошо, а что теперь? Пойдем к политику мы в дверь?
В.В.П.: - Мой друг, зачем в нее ходить - овес чтоб жрать, да водку пить?
Федор: - Овес и водка? Вот так дело! Братва вся на диету села?
В.В.П.: - Давно, мой друг, давно уже! Они ж все яйца Фаберже отдали гражданам все в руки, скрипя зубами “Ешьте, суки!”.
Федор: - Вот ведь – и правда! Сие чудеса!
В.В.П.: - Здравствуй, политик! Отведай овса!
Федор: - Сточили зубки то свои, боясь увидеть миг зари? Иль озаренье снизошло, своих делищ познали зло?
В.В.П.: - Они увидели Ивана, когда пикировал он рьяно! Да и к тому же в своих снах могилки видели и прах. Им показали, что их ждет – теперь то знают наперед.
Федор: - Скупой тот рыцарь побелел, раздал все злато, в лужу сел?
В.В.П.: - Примерно так, примерно так … политик наш ведь впрямь дурак. Уйдет со сцены скоро он – пора на сон, на вечный сон.
Федор: - А коль раздаст свое все злато?
В.В.П.: - Душа дарить должна быть рада! А он к себе все в нору греб и заработал себе гроб.
Федор: - Подарит может что-то где-то … дарить – хорошая примета!
В.В.П.: - Примета всяка хороша, коли чиста твоя Душа.
Федор: - Овес не будем с ними есть - невелика та, право, честь. Давайте глянем под конец на медицинский мы венец! Тела спасали лишь они – что стало с ними в наши дни?
В.В.П.: - Иван, кажите нам сюжет, небесный наш апологет!
Камера вновь меняет ракурс, отворачиваясь от беснующегося священника, вопящего “Лети, лети отседова, нечистый!”, вылетает в раскрытые храмовные врата и устремляется к небесам. Некоторое время зритель может наблюдать сменяющие друг друга далеко внизу пейзажи, начиная от лесных массивов и кончая бесконечными, казалось бы, дорогами, уводящими неведомо куда и, главное, неведомо зачем, а затем начинается традиционное резкое пикирование и перед зрителями раскрывается картина загородной свалки. Огромной, знаете ли, свалки – можно даже сказать картина всеобщего свалища. Отчетливо видно, как к свалке выстроилась целая колонна машин, соревнующихся друг с другом в праве опорожниться как можно быстрее. При “облегчении” очередного мусоровоза становится отчетливо видно, как из его кузова выкатываются и сваливаются в итак уже изрядно большие кучи каких-то таблеток всех форм и расцветок, каких-то пакетиков с порошками, каких-то, наконец-таки баночек и колбочек с всевозможными микстурами и настоечками. Все это лекарственное барахло дружно стекает вниз с вершины кучи, на которую происходит выгрузка, звеня и как будто цокая невидимыми копытцами. Картину довершают шествующие тут и там пешком между кучами огненосцы с факелами, которые настойчиво и методично стараются отправить все это выгруженное барахло на съедение огню.
Федор: - Гори-гори ясно, чтобы не погасло!
В.В.П.: - Глянь-ка в небо – Ваньки летят и пробирочки звенят!
Федор: - Как приятно вспомнить детство, годы духа малолетства – и узреть сейчас уж вновь к сим лекарствам всю “любовь”!
В.В.П.: - Друг друга лечат люди наши, и медицинской им параши не нужно более уже – почти яиц как Фаберже!
Федор: - Яиц знатна, конечно, тема … но в медицине перемена, гляжу, однако же, видна – и даже, право, не одна!
В.В.П.: - Способна вера исцелять! Ошибки только лишь понять свои обязан каждый был – и в вере Бог их исцелил. Теперь и любят, и поют – иную жизнь совсем живут!
