Уже это высказывание требует нескольких замечаний. Во-первых, Бергсон был теоретиком Науки, что означает, что цель, которая его вела по жизни, была в том, чтобы создавать и усиливать Науку. До себя ему дела не было, как не было дела и до самопознания.
Во-вторых, он пишет, по крайней мере, свою первую работу еще как математик, решивший пофилософствовать. И даже когда он много лет спустя рассказывает об этой работе, он все еще не философ и не психолог по внутреннему состоянию. Вчитайтесь для примера в эту его фразу: «Я не без удивления заметил, что ни в механике, ни даже в физике вовсе нет речи о собственно длительности, а «время», о котором там говорится, — нечто совсем иное». Эти слова возможны, только если стоишь в месте, принадлежащем Механике или Физике, но не из человека, как это делает психолог.
Если ты начинаешь говорить, стараясь понять человека, а не Науку, то ты почти непроизвольно начинаешь видеть, что все, о чем ты говоришь, — это некие понятия. И здесь нет никакой «собственно длительности». Иллюзия, что какая-то длительность существует, являются условием существования Науки, в частности Физики или Математики. Благодаря подобным допущениям им удается хоть как-то обсчитывать образ мира, предсказывая закономерные события. В сущности, это очень похоже на апорию Зенона про стрелу, неподвижную во время полета. Если разбить весь путь стрелы на точки, то можно рассчитать, когда она окажется в любой из них. Мир оказывается предсказуемым и соответствующим придуманным нами законам. Значит, им можно править. Вот только поскольку в точке нельзя двигаться, получается, что стрела не летит, не движется, ведь в каждый миг, соответствующий нашему представлению о мире, она находится в какой-то из точек. Научно, значит, безжизненно…
Время, о котором там говорится, — нечто совсем иное, — говорит Бергсон-ученый, не замечая, что это сказано не по-человечески, а научно. По-человечески было бы сказано: нечто совсем иное, чем представляется мне! Представления физиков одни, а я вижу это иначе — вот, что должен бы сказать Бергсон, и тогда вся книга была бы самопознанием. Но он ведь хочет отфилософствовать научный вопрос и поэтому говорит так, будто физики ошибаются, а действительность иная. И он сейчас подарит нам кусочек истины о мире, то есть о действительной длительности.
Как пишет биограф Бергсона: «его несколько обескуражил тот факт, что центральная идея "Непосредственных данных сознания", идея длительности, не вызвала в философском мире того интереса, которого он ожидал, считая его основным своим открытием» (Там же, с. 11).
На самом деле никакого открытия о длительности не было, было исследование понятия «длительность», а это уже чистая психология или еще философия в то метафизическое время. Но именно философы не могли оценить эту работу высоко, поскольку были обучены видеть, когда человек «говорит не о том». Думаю, сведи Бергсон явную цель со скрытой в единство, его приняли бы или оценили, потому что поняли бы, о чем он говорит. Возможно, оценили бы все равно отрицательно, потому что естественникам и стремящимся быть естественниками философам трудно принять мысль, что основы основ научного мира — Физика, Механика и Математика — это всего лишь способы описания мира. Причем, временные способы, используемые только в определенной культуре и не имеющие внутри себя никаких законов. В лучшем случае, конечно, делающие предположения о закономерностях настоящего мира, но не более.
А при этом они, как и все исследование Бергсона, есть лишь выражение психологии, то есть воплощение тех действительно доступных человеку законов, которые скрыты в его сознании. Иными словами, стоит только кому-то из естественников, вроде Бергсона, задуматься о предмете Физики, отбросив условности и правила поведения научного сообщества, как он проваливается сквозь иллюзорную пленку самогипноза, и оказывается в мире понятий, а не вещей. И значит, настоящее исследование мира должно быть не фантазиями о том, что мерещится нам, когда мы глядим в телескопы или микроскопы, а изучением и очищением собственной познающей способности. Рассказывать об окружающем мире может каждый, но соответствовать действительности будет рассказ того, кто видит. Видит ли Бергсон?
Об этом можно судить по самому началу его «Непосредственных данных сознания». И первое, что бросается в глаза, когда их читаешь, — это именно то, что он не психолог, а случайно проскочивший дальше допустимого естественник. Он называет первую главу «Об интенсивности психологических состояний» (etats psychologiques), но уже в первой строчке говорит о «состояниях сознания» (etats de conscience). А чуть позже замещает их «психическими состояниями». Для него это одно и то же. Он еще только разглядел, что понятия — это и есть предмет исследования, и небрежность с ними может разрушить все здание Науки. Разглядел, но лишь как способ обойти, обогнать тех, кто не разглядел. К себе он это еще не относит. Почитаем начало его работы, в нем есть многое, что позволит понять, как он видел сознание:
«Обычно полагают, что состояния сознания, ощущения, чувства, страсти, усилия способны возрастать и уменьшаться. Кое-кто даже уверяет, что одно ощущение может быть в два, три, четыре раза интенсивнее другого ощущения той же природы. Ниже мы рассмотрим этот тезис психофизиков. Но даже противники психофизики считают вполне уместным утверждение, что одно ощущение интенсивнее другого, а одно усилие больше другого. А тем самым они признают введение количественных различий между чисто внутренними состояниями.
Впрочем, здравый смысл разрешает этот вопрос без всякого колебания. Каждый говорит, что ему более или менее тепло, более или менее грустно. И это различие «более» и «менее», даже когда речь идет о субъективных фактах и напряженных явлениях, никого не удивляет. А между тем эта проблема далеко не так ясна и более важна, чем обычно полагают.
В самом деле, когда говорят, что одно число или одно тело больше другого, всем ясно, о чем идет речь. Ибо в обоих случаях подразумеваются, как мы покажем ниже, неровные пространства, причем, большим мы называем то из них, которое заключает в себе другое.
Но как может более интенсивное ощущение содержать в себе менее интенсивное?» (Бергсон, т. 1, с. 51).
Сразу поясню: последняя фраза — не вопрос, а риторический вопрос. Иначе говоря, Бергсон не спрашивает, а возмущается тупостью тех, кто не понимает того, что не прав, потому что «это воззрение вовлекает нас в порочный круг» (там же).
При этом сама постановка задачи, как ее здесь осуществил Бергсон, допустима только для естественника. Для психолога все это бред философствующего математика. Начать хотя бы с того, что большее число или тело «заключают в себе» меньшие числа или тела ничуть не лучше, чем интенсивные переживания или ощущения содержат в себе менее интенсивные.
Стол не заключает в себе ни стула, ни тех столиков, что поменьше, а число 10 не заключает в себе числа 3. Просто посмотрите на страницу, и вы увидите, что они стоят отдельно и вполне самостоятельны. Значит, речь вообще не идет о вещах или числах, она идет об их образах или идеях. А еще точнее, о том, что, по предположению Бергсона, образы вещей или чисел поддаются сравнению, которое он почему-то считает количественным, а образы состояний сознания такому сравнению не поддаются.
Все это лишь грязь в самом искусстве рассуждать — сравнение несравнимых понятий или, еще точнее, неспособность привести описываемые явления к состоянию, поддающемуся описанию на едином языке. К языку понятий. Математика же весьма и весьма условно применима к вещам. Это очень натянутое допущение, что она к ним вообще относится. Математика и вещи — в разных мирах, причем, математика — в том, где хранятся образы и внутренние состояния.
При этом это основание всего будущего исследования еще и строится с помощью передергиваний. Сначала Бергсон выхватывает из какого-то неназванного недотепы-психофизика утверждение, что «одно ощущение может быть в два, три, четыре раза интенсивнее другого», а потом превращает это в желанное для себя: «тем самым они признают введение количественных различий между чисто внутренними состояниями».
Не надо нам врать! Психофизики, то есть физиологи, так стремились быть естественниками, что ничего подобного не говорили, не подкрепив свои слова показаниями приборов. Это значит, что тот, кто сказал про эти разы, мерил состояние человека по каким-то показателям, например, по кожному сопротивлению, и говорил, соответственно, не то, что одно внутреннее состояние превышает другое, а том, что кожное сопротивление при одном состоянии превышает кожное сопротивление при другом.
