Здесь есть над чем подумать. Махавира сбросил одежды. Вы думаете, что он сбросил одежды, потому что подумал, что от одежд следует отказаться. Нет, он просто пришел к познанию радости от бытия обнаженным. Хочу заявить вам совершенно определенно, что Махавира сбросил одежды не потому, что была ка-кая-то радость в отречении от них, он сбросил их из-за радости быть обнаженным. Быть обнаженным было для него столь благостно, что ношение одежд стало помехой. Он ощутил такую большую благодать от бытия обнаженным, что присутствие одежд стало помехой, поэтому он выбросил свои одежды.
Когда монах, его последователь, сбрасывает одежду, он не чувствует радости от этого. В действительности ему трудно сбросить одежду. И, преодолевая это затруднение, он думает, что практикует аскетизм. Сбрасывая одежду, он думает: «Я практикую аскетизм».
Для Махавиры это не было аскетизмом — это был акт радости. А если кто-то следует за Махавирой, не понимая его, не понимая его души, он только сбросит одежду, а поскольку сбросить одежду ему будет трудно, он назовет это аскетизмом.
Аскетизм не является чем-то болезненным. Не может быть большей радости, чем аскетизм. Тем не менее, те, кто практикует его лишь поверхностно, будут ощущать его как затруднительный и болезненный процесс. И взамен на столь сильную боль они удовлетворят свое самолюбие на земле и удовлетворят свою непомерную жажду мира иного. Я не назову это аскетизмом. Аскетизм — это вхождение в себя с помощью разума и тела. А вхождение в себя сложно и трудно — для этого нужна огромная решимость.
Подумайте об этом. Если я постоянно стою под дождем и под палящим солнцем — больше ли в этом аскетизма, чем в том, что я не сержусь, когда кто-то оскорбляет меня? Разве больше аскетизма в лежании на гвоздях, чем в том факте, что когда кто-то попадет в меня камнем, даже мысль о том, чтобы бросить в него ответный камень, не возникает в моем сердце? В чем больше аскетизма?
Любой циркач может лежать на гвоздях; стоять на солнцепеке — это лишь дело практики, и через несколько дней такой практики в этом не будет ничего особенного. Это очень просто, абсолютно просто. Оставаться обнаженным — дело практики. Фактически все примитивные народы на земле ходят нагишом. Но мы не называем это аскетизмом и не идем к ним, чтобы припасть к их ногам, как будто они совершают что-то великое. Мы знаем, что таков их обычай. Это естественно для них, для них это нетрудно.
Аскетизм не значит, что вы просто чем-то занимаетесь. Но девяносто девять человек из ста именно так и поступают. Вы редко встретите того, чей аскетизм — плод радости, а аскетизм является истинным, только когда он плод радости. Но когда он состоит на службе у страдания, это не более чем форма мазохизма, — он не религиозный, он невротический.
И если в мире появится понимание, мы отправим этих так называемых религиозных людей в психушку, а не в храм. Недалеко время, когда тот, кто получает удовольствие от истязания своего тела, будет нуждаться в лечении. И если кто-то наслаждается только удовольствиями, получаемыми от своего тела, он тоже болен, так же как и тот, кто получает радость от истязания своего тела, — это всего лишь другая крайность. Если кто-то испытывает радость, только используя свое тело для удовольствия, это болезнь. Это болезнь того, кто всегда ищет телесных удовольствий. А если кто-то наслаждается, истязая свое тело, — это тоже болезнь, это болезнь аскета, подавляющего все свои телесные желания.
Тот, кто правильно использует свое тело, освобождается от болезней. Он не отождествляется с телом — ни через потакание, ни через подавление. Тело — это просто средство передачи и передвижения. Только тот, кто ни потакает телу, ни подавляет его, чье удовольствие или страдание не зависят от тела, чья радость зависит не от тела, а скорее от души, — только тот движется к религии.
Есть два типа людей, чья радость зависит от тела: к первому относятся те, кто испытывает радость от переедания, а ко второму — те, кто испытывает радость от того, что ничего не ест. Но оба они получают радость от истязания тела — если они испытывают радость, она ограничивается телом. Вот почему я называю одинаково — и тех, кто потакает телу, и этот тип религиозных людей, — материалистическими: они интересуются только телом. Для религии быть тем, что связано только с телом, очень разрушительно. Духовные качества религии нуждаются в восстановлении.
Еще один вопрос на эту тему: «В чем различие между раг, желанием; вираг, отречением от желания; и веетраг, пребыванием вне желаний?»
Раг означает привязанность к чему-то, вираг означает идти против этой привязанности, а веетраг означает находиться вне привязанности.
Если вы попытаетесь понять, что я вам сейчас говорю, то раг — это привязанность к чему-то, а вираг — это отрицание этой привязанности. Если человек копит деньги — это раг, а если кто-то отказывается от денег и убегает — это вираг. Но главное в обоих случаях — деньги. Тот, кто копит, думает о деньгах, и тот, кто забывает о них, также думает о деньгах. Один получает удовольствие от того, что накопил столько, — он имеет так много, и его самолюбие удовлетворено этой мыслью — тогда как другой тешит свое самолюбие, думая о том, что отказался от столь многого.
Вы удивитесь… те, у кого есть деньги, ведут счет, как много они имеют, но те, кто отказался от денег, также ведут счет тому, от чего они отказались. У этих монахов и религиозных людей целые списки, сколько они выдержали постов! Они ведут учет различных типов постов, которые выдержали. Точно так же, как существует запись отречений, существует и запись получаемых удовольствий. Раг ведет запись, и вираг также ведет запись, поскольку у них общая точка сосредоточения: они держатся за одно и то же.
Веетраг, быть вне привязанности — это не то же самое, что вираг, отрицание привязанности. Веетраг — значит быть свободным и от привязанности, и от ее отрицания. Веетраг — такое состояние сознания, где нет ни привязанности, ни не-привязанности. Оно нейтрально. У человека есть деньги, но это ему безразлично.
У Кабира был сын Камаал. Кабиру был привычен вираг, отрицание привязанности. Ему не нравилось поведение Камаала, потому что, если кто-нибудь дарил что-то Камаалу, тот принимал. Кабир говорил ему много раз:
— Не принимай ни от кого даров. Нам не нужны деньги.
Но Камаал на это возражал:
— Если деньги бесполезны, тогда что за нужда говорить «нет»? Если деньги бесполезны, то мы и не просим их, поскольку они бесполезны. Но если кто-то приходит сюда получить облегчение, зачем говорить ему «нет»? В конце концов, это бесполезно.
Кабиру это не понравилось. Он сказал:
— Я хочу, чтобы ты жил отдельно.
Это разрушало его вираг, его отрицание привязанности. Поэтому он приказал Камаалу жить отдельно, и Камаал стал жить в другой хижине.
Царь Каши часто навещал Кабира. Он сказал:
— Что-то я не вижу Камаала.
Кабир ответил:
— Мне не нравятся его манеры, его поведение несерьезно. Мне пришлось отделиться от него. Он живет самостоятельно.
Царь спросил:
— А в чем причина?
Кабир сказал:
— Он жаден до денег. Кто-нибудь что-нибудь предлагает, и он это принимает.
Царь пошел навестить Камаала и, поклонившись, положил к его ногам очень дорогой бриллиант. Кам-мал сказал:
— Что это ты принес? Просто камень!
Царь подумал:
— Но Кабир сказал, что Камаал привязан к богатству, а он говорит, что я принес просто камень!
Поэтому он поднял бриллиант и начал убирать его обратно в карман.
Камаал сказал:
— Если это камень, зачем тебе утруждать себя и уносить его — тогда ты будешь продолжать думать, что это бриллиант.
Царь подумал:
— Тут какой-то подвох, — но сказал: — Тогда куда я должен его положить?
Камаал ответил:
— Если ты спрашиваешь, куда его положить, значит, ты не считаешь, что это просто камень. А ты именно спрашиваешь, куда его положить, значит, ты не считаешь его просто камнем. Да просто выброси его! Что за нужда его хранить?
Царь сунул бриллиант в угол соломенной крыши хижины. И он удалился, думая: «Все это надувательство! Когда я вернусь, его здесь не будет».
Через шесть месяцев он вернулся и сказал:
— Какое-то время назад я подарил тебе кое-что.
Камаал сказал:
— Мне много кто чего дарит. И только если что-то из этих даров меня заинтересует, я думаю о том, принять их или вернуть. Но те дары меня не заинтересовали, зачем же мне следить за ними! Да, наверное, ты мне что-то давал. Раз ты так говоришь, должно быть, ты приносил подарок.
Царь возразил:
— Мой дар не был таким дешевым, он был очень ценным. Где камень, что я дал тебе?
Камаал сказал:
— Это очень сложно. А куда ты его положил?
