В конце девятнадцатого века невозможно считать, что верны только наши фантазии или религия наших предков, все же остальные религии, исходящие из других источников, ложны. Подобная точка зрения показала бы только слабость нашего ума. Я не хочу этим сказать, что такая слабость встречается только в вашей стране; она есть везде, и в моем отечестве больше, чем где бы то ни было. У нас это произошло потому, что адвайту никогда не допускали к народу. Сначала она была достоянием отшельников, унесших ее с собой в леса, почему ее и называли лесной философией. Но потом благодаря Богу явился Будда, который стал проповедовать ее массам, и буддизм распространился по всей стране.
Эта философия дважды спасала Индию от материализма. Первый раз перед самым появлением Будды, когда широко распространился материализм, похожий на современный, но гораздо хуже его. Теперь можно, пожалуй, и меня назвать материалистом, потому что я, как и материалисты, верю в существование Одного. Только они это Одно называют материей, а я – Богом. Материалисты считают, что все наши надежды, религия и все прочее произошло из одной материи, я же говорю, что все это получилось от Единого Брахмана. В Индии в то время, о котором я говорю, был материализм другого рода, более примитивный и грубый, который проповедовал: «Ешь, пей и веселись; нет ни Бога, ни души, ни неба. Религия – это выдумки обманщиков-жрецов». Нравственность этого материализма состояла в том, что, пока живешь, надо стараться жить счастливо – развлекайся, хотя бы занимая для этого деньги, и никогда не думай об отдаче долгов. Такой материализм распространился в Индии настолько, что даже теперь он носит название народной философии. Вот тогда-то Будда и вынес из лесов веданту, дал ее народу и спас Индию. Через тысячу лет после смерти Будды подобное же положение вещей повторилось. Масса мужчин и женщин разных рас, населявших в это время Индию, приняла буддизм и была очень предана его философским идеям. Но большинство народа стояло тогда на слишком низкой ступени развития и было подвержено всякого рода суевериям; благодаря этой философии оно, однако, стало нравственным. Но это продолжалось недолго. Понемногу люди вернулись к своим прежним богам, дьяволам, домовым и лешим, и из буддизма в Индии получилась самая ужасная смесь. После этого материализм восторжествовал опять – с его распущенностью в высших классах общества и суевериями в низших. Тогда явился Шанкарачарья и восстановил философию веданты. Он нашел, что это единственный способ спасти Индию от нравственной неурядицы. Вначале он изложил веданту в форме рационалистической философии, так как аргументы Упанишад были очень туманны. Будда максимально развил нравственные аспекты этой философии, Шанкарачарья разработал ее интеллектуальную сторону и в обновленном виде представил человечеству.
Совершенно такой же материализм существует теперь у вас, и спасение Европы еще раз зависит от того, будет ли найдена для нее религия, способная оказать влияние на человеческий разум. Такая религия должна быть основана на идее о недуализме, или единстве всего, и о Безличном Боге, и она появляется всегда в тот момент, когда прежние религии утрачивают свое влияние и начинает преобладать неверие. Вот почему теперь эта религия уже начала распространяться в Европе и Америке. К этому остается прибавить только одно. В древних Упанишадах много поэзии: писавшие их были великими поэтами. Вы помните, вероятно, слова Платона, что вдохновение приходит в мир через поэзию; и кажется, что Риши Упанишад были поэтами, ниспосланными человечеству именно с целью сообщить в поэзии самые высочайшие истины. Они никогда не проповедовали, не философствовали, не писали – из их души исходила настоящая музыка. В Будде мы имеем великое, объемлющее весь мир сердце и бесконечное терпение; он создал практическую религию и принес ее в каждую хижину. В Шанкарачарье мы находим огромную интеллектуальную силу, освещавшую все ярким дневным светом. Теперь мы нуждаемся в том, чтобы яркий свет разума Шанкарачарьи соединился с сердцем Будды, с этим сердцем безграничной любви и милосердия. Это еще более возвысит адвайту, и она будет признана высочайшей философией. Самые высокие интеллектуальные рассуждения найдут в ней место рядом с удивительной любовью; наука и религия встретятся и подадут друг другу руки; то же сделают поэзия и философия. Такова должна быть религия будущего, и, стремясь содействовать ее созданию, мы можем быть уверены, что она удовлетворит представителей всех времен и всех профессий. Размышляя об этом, вы, может быть, сами найдете, что это единственный путь, на который может окончательно вступить современная наука, тем более что она уже почти наткнулась на него. Когда ваши выдающиеся ученые говорят вам, что все есть проявление одной силы, то не думаете ли вы, что эта сила и есть тот самый Бог, о Котором вы слышали в Упанишадах? «Как один огонь, входя во Вселенную, проявляет себя в разных формах и все-таки его остается бесконечно больше, совершенно так же одна Душа проявляет себя в разных душах, но еще непроявленной ее остается неизмеримо больше».
Разве вы не видите, как наука ведет людей к одному и тому же? Индусы изучали ум путем метафизики и логики. Европейцы исходили из внешней природы. Но как те, так и другие пришли к одному результату. Исследуя природу ума, мы пришли к Единству, Всемирному Одному, самой сокровенной Душе всех вещей, Сущности и Реальности всего, к Вечно Свободному, Вечно Блаженному и Вечно Существующему. А теперь наука о материи привела нас к Тому же Единству, к тому Одному, проявлением Которого являются все эти формы и силы, представляющие собой совокупность всего существующего. В этом объединении религии и науки – путь человечества к нравственности, а следовательно, и к свободе, так как путь к свободе лежит через нравственность, а безнравственность всегда ведет к рабству.
Другая особенность системы адвайты состоит в том, что она уже в самых первоначальных своих положениях не стремится к опровержению чужих религий, но смело заявляет:
«Не тревожьте веры даже тех, кто вследствие своего невежества привязан к низшим формам богопочитания». Наша философия учит – не нарушать ничьего спокойствия, но каждому помогать подниматься все выше и выше. Если верно наше заявление о том, что проповедуем Бога, Который есть совокупность всех вещей во Вселенной, то наше учение должно включать в себя всех. Всемирная религия, цель которой удовлетворять каждого, должна проповедовать не такого Бога, Который может быть признан только частью человечества, но такого, которого могут признать все. Эта идея не проведена ясно ни в какой другой системе, хотя все одинаково стремятся достигнуть такой общей всему миру формы и всех объединить в себе. Части существуют только для того, чтобы они стремились стать одним целым. Адвайта с самого начала не проявляла никакого антагонизма к различным сектам, существовавшим в Индии. Там теперь значительное большинство состоит из дуалистов, потому что дуалистические идеи более соответствуют слаборазвитым умам, которым они дают очень удобные, естественные и здравые объяснения, как справедливо говорят дуалисты, но адвайта не спорит с ними. Дуализм считает, что Бог Вселенной обитает где-то в небесах, вне Вселенной, а адвайта признает, что Бог Вселенной есть собственная душа человека и что богохульство называть Его каким-либо именем, указывающим на Его отдаленность от человека. Адвайтисты говорят: «Как можно заявить, что Бог в небесах или в другом месте? Всякая подобная идея ужасна. Он может быть только ближе всего самого близкого к нам, и ни в одном языке нет слов для выражения этой близости, кроме слова Единство». Как дуалистов пугает идея адвайтистов, и они считают ее богохульством, совершенно так же адвайтистов страшит идея дуалистов, и они восклицают: «Как смеет человек объективировать Его?» Но адвайтисты понимают положение дуалистов и не спорят с ними. Адвайтисты говорят: «Дуалисты совершенно правы, так как, со своей точки зрения, они видят только часть истины и, пока видят именно так, должны находить многое, а не одно. Бог, видимый только в части Вселенной, всегда будет казаться находящимся вне души. Это необходимость, присущая точке зрения дуализма». Адвайтисты знают, что дуалисты, каковы бы ни были недостатки их теорий, все стремятся к той же цели, что и они, и потому не спорят и не ссорятся с ними. В этом они совершенно отличаются от дуалистов. Дуалисты во всем свете верят в Личного Бога, представляя Его как человека, только большего, чем обыкновенный человек, и считают, что Бог, как и люди, которые кого-то любят, а кого-то – нет, способен любить одного и не любить другого. Это вы встретите у всех древних народов. Любая этническая группа или народ считают: «Мы и никто другой – любимцы Бога. Если вы с раскаянием и смирением примете нашу религию, то также войдете в Его милость». Некоторые дуалисты, однако, гораздо суровее; они утверждают, будто только немногие предназначены к спасению, остальные же могут сколько угодно ползать на коленях и плакать, но не удостоятся Его милости. Я прошу вас указать мне хотя бы одну дуалистическую религию, которая бы не отличалась такой исключительностью. Отсюда естественно следует, что они должны бороться и ссориться с последователями других вероисповеданий, что постоянно и делают. Дуалисты всегда пользуются расположением толпы, играя на тщеславии, свойственном необразованным людям. Без сомнения, оно бывает иногда свойственно и образованным, но не так часто. Дуалисты думают, что нельзя быть нравственным, если у вас нет Бога, стоящего с палкой в руке и всегда готового наказать вас. Как появляются подобные идеи? Очень просто. Представьте себе, что нам читала бы лекции о нравственности лошадь, одна из искалеченных извозчичьих кляч, которую всегда подгоняли кнутом и которая привыкла двигаться только при этом условии. Если бы она заговорила о человеческой нравственности, то, наверно, сказала бы: «Люди в Лондоне должны быть очень безнравственны, так как их не бьют постоянно кнутом». Совершенно так же считают и дуалисты. Невежественные массы, обычно склонные к дуализму, в течение тысячелетий во всех странах постоянно подвергались наказаниям, и у них укоренилась идея, что без страха наказания невозможно спасение. Само же спасение заключается в отсутствии такого страха. Один пастор в Англии говорил мне: «Как это у вас, в вашей религии, нет дьявола? Да этого быть не может!»
