Встречаюсь с ним, но не знаю, кто он.
Говорю с ним, но не знаю его имени.
Наработанная с великим трудом боевая геометрия тела никуда не исчезает и не забывается, а лишь погружается в глубину обычных житейских движений, наполняя их своим светом и содержанием. Естественно, чисто внешне неопытный глаз нипочем не отличит одно от другого.
В гуще белых облаков
Не видно белых облаков.
В журчании ручья не слышно,
Как журчит ручей.
Всякий круг обязательно должен замкнуться, а все, что двигалось этим путем, возвращается к истокам. Хитроумная техника становится безыскусной, необычайно красивые, экзотические движения и приемы постепенно утрачивают мишурный блеск и становятся с виду примитивными и неуклюжими, повергая неискушенного зрителя в пучину скепсиса. А поскольку туманные чаньские изречения наподобие приведенных выше могут показаться не вполне убедительными, логично подкрепить наши рассуждения примерами, абсолютно понятными каждому, кто не раз убивал драгоценное время просмотром боевиков (автор, увы, преуспел в этом не хуже остальных).
В призрачном мире кино существуют два замечательно показательных образа, идеально воплотивших обе стороны медали — мыльный пузырь внешних форм с одной стороны и полнейший приоритет внутреннего и действительно эффективного — с другой. Речь идет о сногсшибательно красивой, зримой, размашистой, броской (и столь же пустой) кинотехнике блестящего Ж.К. Ван Дамма с его поперечными шпагатами и «вертушками» в сравнении с неуловимыми движениями Стивена Сигала, добравшегося на сегодняшний день, если я не ошибаюсь, уже до восьмого дана в айкидо. Говорили, что в начале съемок первого фильма даже были проблемы с режиссером, считавшим его технику слишком простой, малозаметной и непонятной зрителям. Сегодня начинающие актеры в обязательном порядке изучают сценическое фехтование, которое в огнях рампы выглядит просто блестяще, но доблестного шевалье Д’Артаньяна подобные упражнения наверняка повеселили бы от души. Поистине, театр и жизнь — вещи диаметрально противоположные.
Разумеется, чтобы слегка озадачить или ввести в заблуждение противника, совсем не вредно припасть к земле, скрючить пальцы куриной лапой и зашипеть, как мартовский кот. Вы можете даже закатить глаза, поднатужиться и ухнуть филином, но все эти шутовские трюки никак не должны касаться мира внутреннего, а тем более влиять на него. Только покой, тишина и великая Пустота (не путать с просто пустотой) допущены в сокровенные чертоги души, остальное пускай стучит в запертые двери.
В противном случае вам нипочем не высветить фонарем интуиции мрачных приготовлений неприятеля, и любое его действие станет для вас огорчительным (если не финальным) сюрпризом.
Облака плывут
И птицы кружат в пустоте небес.
Благодаря пустоте
Превращения могут совершаться без конца.
(Из «Гуань инь-цзы»)
На самом деле никакая исходная стойка не плоха и не хороша для последующих перемещений, атак и защит, но при условии, что весь многотрудный путь от самых низов ученичества пройден усердно и заложен в двигательные рефлексы основательно. Кто-то из великих сказал: «Не тот мастер, кто способен проделать нечто, не свойственное другим — может, те просто никогда не пробовали. Настоящий мастер тот, кто может повторить всё, что могут другие». Понятно, речь идет не о физических извращениях наподобие тысячекратных приседаний, подтягиваний на перекладине или поднятия рекордного олимпийского веса.
Но что касается всяких мудреных техник, приемов и позиций — здесь наличие внутреннего «багажа» позволяет с легкостью продемонстрировать на вполне пристойном уровне дотоле совершенно неведомые элементы. Проще говоря, мастер каратэ пятого-шестого дана может пристойно выполнить любое из утонченных построений хапкидо или танлан-цюань даже без предварительного знакомства с ними, а специалист по работе с китайским цзянем успешно разберется в хитросплетениях кэн-дзюцу. Пусть они не прорисуют детали и мелочи, но основа формы будет схвачена верно, без искажений и накладок. Когда в наличии есть прочный и обширный фундамент, то возведение на нем чего угодно — от собачьей будки до Тадж-Махала — не составляет проблемы. Исходная школа не играет никакой роли, а настоящий мастер в чем-то одном является, фактически, не меньшим мастером всей единой боевой традиции. Подлинная внутренняя полнота не нуждается во внешних проявлениях и уж, во всяком случае, в их геометрических формах.
Воды реки бегут,
Не останавливаясь ни на миг,
А на берегу не слышно ни звука.
(Хун Цзычен. Вкус корней)
Но, как уже говорилось, нет методики приобретения «внутреннего», минуя «внешнее», и нам предстоит перелопатить горы пустой породы в поисках горсти золотого песка, а самородки крайне редки, к тому же относится это понятие, в нашем случае, не к благодатному прииску, а только к личности старателя. И как тут не вспомнить слова основателя Шотокан каратэ-до Гичина Фунакоши, которые стоило бы написать пылающими буквами над входом в каждый додзё:
«Самое главное — регулярность занятий.
Иного пути овладеть тем или иным искусством боя не существует. День за днем, месяц за месяцем, год за годом — тот же зал, те же люди, те же упражнения. Бывают моменты, когда хочется все бросить. Такие минуты посещают всех без исключения. Но мы так же хорошо знаем, что однообразие это кажущееся, и жизни без него не мыслим».
Глава 6. ТО КАК ЗВЕРЬ ОНА ЗАВОЕТ…
О пользе и непользе криков
Княжна с постели соскочила,
Седого карлу за колпак
Рукою быстрой ухватила,
И в страхе завизжала так,
Что всех арапов оглушила!
А. С. Пушкин
Как следует из названия главы, посвящена она боевым выкрикам, по-японски — кэнсэй. Благодаря кинематографу у абсолютного большинства простодушных почитателей восточных единоборств сложилось прочное мнение, будто нет и быть не может никакой схватки без мяукающих воплей а ля Б. Ли или самурайского уханья, но — вот парадокс — сегодня не сыскать школы или клуба, где такому важному аспекту уделялось бы хоть чуточку внимания. В лучшем случае ученикам выдается экспресс-информация о том, что выкрик зарождается в нижней части живота, а затем на выдохе и реализуется. Разумеется, при этом дипломатично обходят стороной скользкий вопрос о характере выкриков, тонкой технике исполнения и, собственно, о результатах, которых мы хотим всем этим достичь. Между тем любые крики напрямую связаны с дыханием, а соответственно, и с энергетическими потоками, из чего становится видна сложность и глубина проблемы. Для различных деяний подходящими будут не всякие, но строго индивидуальные формы выкриков. Нет и не может быть единого универсального звучания, наподобие всем надоевшего «ки-я-я». Проще говоря, для успешного проведения броска или протяжки никоим образом не подходит резкий короткий звук, отлично работающий с ударами, и наоборот. Да и сам по себе выбор «кричать — не кричать» вовсе не имеет однозначного решения. Например, те же, не к ночи будь помянуты, ниндзя в силу своего воровского ремесла вполне обходились совершенно беззвучными действиями, но кто возьмет на себя смелость провозгласить их результаты неэффективными?
Разумеется, в полной мере и в величайшем разнообразии тонкое искусство крика получило развитие в Китае. Как и остальное наследие Поднебесной, эти техники были восприняты, впитаны и модернизированы японцами в соответствии с их идеалами простоты и безыскусности, что отчасти позволило достичь неких новых рубежей и высот, но также повлекло невосполнимые утраты цельности древней системы. Чтобы осветить вопрос с различных точек зрения, предлагаю фрагменты материала, как раз посвященного вопросу: «Зачем кричать?»
В старину Шаолиньские монахи обучались специальным крикам в течение нескольких лет. Да и теперь в Китае можно встретить людей, обычно пожилых, которые занимаются «акустическим цигуном» — протяжно кричат, то понижая, то повышая голос, вызывая любопытство окружающих.
«Крик истинного бойца подобен вспышке молнии в темноте летней ночи» — подчеркивается в китайской поговорке. Правильно изданный возглас предназначен не столько для испуга противника, сколько для стимуляции собственных сил и пробуждения Ци. Он должен зарождаться в поле даньтянь и как бы исходить из всего тела, быть звуковым воплощением внутреннего настроя на удар.
Ошибочен крик, произведенный лишь гортанью.
