Размышление, вичара (vicāra), философский подход, посредством которого ум приближается к Божественному, приводит к возвышению абстрактного над конкретным, возвеличиванию высокого и далекого и принижению близкого и сокровенного. Ум находит более великую истину в блаженстве Единого как такового и меньшую или даже ложь – в блаженстве Единого во Множестве и Множества в Едином, большую истину в безличном, Ниргуне и меньшую или ложь – в личном, Сагуне. Но Божественное выше наших ментальных противопоставлений, выше логических барьеров, которые мы возводим между его аспектами. Он, как мы знаем, не связан и не ограничен только единством; его цельность проявляется в бесконечном разнообразии и той радости, подлинным ключом к которой является любовь. Иными словами, при переходе от единства к множественности утраты радости единства не происходит. Тот, кто обрел высочайшее знание и испытал высочайшие духовные переживания на пути знания, обнаруживает, что единство Божественного столь же совершенно в его разнообразных взаимоотношениях со Множеством, сколь и в блаженстве его погруженности в себя. Уму Безличное, возможно, кажется более широкой и высокой истиной, а Личное – истиной более ограниченной, но дух обнаруживает, что то и другое являются аспектами одной Реальности, проявляющей себя и в Личном и в Безличном. И если есть знание этой Реальности, к которому ум приходит, настаивая на истине бесконечной Безличности, то есть и аналогичное знание, к которому любовь приходит, настаивая на истине бесконечной Личности. Духовный опыт и в том и в другом случае, если следовать ему до конца, приводит к одной высочайшей Истине. Посредством бхакти, как и посредством знания, говорит нам Гита, мы приходим к единству с Пурушоттамой, Всевышним, содержащим в себе безличное и бессчетные личности, бескачественное и бесконечные качества, чистое бытие, сознание и блаженство и бесконечную игру их отношений.
С другой стороны, бхакта склонен свысока смотреть на безжизненность и сухость чисто интеллектуального знания. И действительно, философия, сама по себе, лишенная радости духовного переживания, столь же безжизненна, сколь и логична, и не может полностью удовлетворить все наши чаяния. Так же верно и то, что даже соответствующее духовное переживание, если оно не отбрасывает свои ментальные опоры и не возносится над умом, преимущественно живет в абстрактном блаженстве. И хотя достигнутое, конечно же, не является пустотой, как это считает пылкое сердце, но, тем не менее, оно ограничено высотой своих вершин. С другой стороны, любовь не может быть полной без знания. Гита различает три исходных вида бхакти – стремление укрыться в Божественном от горестей и страданий мира, ārta; желание получить мирские блага, усматривая в Божественном их подателя, arthārthī; стремление достичь того, что любимо, но еще неизвестно, то есть желание познать это божественное Неизвестное, jijñāsu; пальму первенства, однако, Гита отдает бхакти, обладающему знанием. Очевидно, что страсть бхакты, сгорающего от любви и говорящего: «Я не понимаю, я люблю», но не старающегося понять то, что он любит, является лишь первым, но никак не последним проявлением любви и не самой интенсивной ее формой. Любовь к Божественному и блаженство Божественного, скорее, должны возрастать по мере Его познания. Восторг сам по себе не может быть устойчивым, если он не опирается на знание; пребывание в том, что мы любим, дает эту устойчивость, а пребывать в этом – значит быть единым с этим в сознании, единство же сознаний – состояние, наиболее благоприятствующее познанию. Знание Божественного придает любви к Божественному прочность и незыблемость, открывает ей ее собственную безграничную радость переживаний, возносит ее на головокружительную высоту.
Если недоразумения, возникающие между умом и сердцем, есть неведение, то таким же неведением следует считать склонность обоих свысока смотреть на путь трудов, считая, что он не может привести к таким высоким духовным достижениям, как путь знания или путь бхакти. Человек может быть охвачен такой жаждой знания или такой всепоглощающей любовью, что воспринимает работу как что-то внешнее и отвлекающее. Но это ощущение возникает только в том случае, если мы не объединили свою волю и сознание с волей и сознанием Всевышнего. Как только такое единство достигнуто, труды становятся могуществом знания и проявлением любви. Если знание является состоянием единства, а любовь – порождаемого им блаженства, то божественные труды есть живая сила его света и сладости. В божественной любви, как, впрочем, и в человеческой, возникает момент, когда любящий и любимый хотят насладиться своим исключительным единением вдали от мира и всех его обитателей, уединившись в брачных покоях сердца. По всей видимости, это неизбежно на пути бхакти. Но еще более обширная любовь, обретшая свою полноту в знании, позволяет увидеть мир не как что-то чуждое и враждебное этой радости единения, а как самого Возлюбленного, а всех существ – как проявление его бытия. И именно в этом видении мира и вселенной божественные труды находят свою радость и свое оправдание.
Последователь интегральной Йоги должен пребывать в этом знании. Нам приходится начинать свое движение к Богу, прибегая к силам ума, интеллекта, воли, сердца, а на уровне ума все ограничено. В начале пути и еще долгое время спустя едва ли удастся избежать ограничений и превознесения какого-то одного пути в ущерб другому. Но интегральной Йоге легче, чем более специализированным дисциплинам преодолеть эти ограничения, она быстрее освобождается от ментальных опор. Она может начать с любви, а также со знания или с трудов; но радость ее завершения начинается там, где все эти пути сходятся. Она не может исключить любовь, даже если она и не начинает с нее, поскольку любовь является венцом трудов и апофеозом знания.
Глава II. Мотивы преданности
Любая религия начинается с представления о некой Силе или существовании, более великом и более высоком, чем наше ограниченное смертное «я», с поклонения этой Силе своими мыслями и действиями, с подчинения ее воле, ее законам или ее требованиям. Но религия с самого начала создает огромную пропасть между этой более великой и могущественной Силой и теми, кто ей поклоняется и повинуется. Йога, достигая своей вершины, устраняет эту пропасть, ибо йога – это единение. Мы достигаем единства с этой Силой, познавая ее, ибо по мере того, как наши первые смутные представления о ней проясняются, расширяются, углубляются, мы понимаем, что она является нашим высочайшим «я», источником и опорой нашего существа, объектом его устремлений. Мы достигаем единства с ней посредством трудов; начав с простого повиновения, мы приходим к отождествлению нашей воли с ее Волей, ибо только все более отождествляясь с этой Силой, являющейся источником и идеалом нашей воли, последняя способна стать совершенной и божественной. Мы также достигаем единства с ней через поклонение; сначала, внутренне и внешне поклоняясь ей, как чему-то далекому, мы приходим к потребности в чувстве близости и к глубокому внутреннему обожанию, перерастающему в таинство любви, вершиной которой становится единение с Возлюбленным. Йога преданности начинается с этого поклонения, которое постепенно углубляется и превращается в любовь, а своей высшей цели и завершения она достигает, когда происходит это единение с Возлюбленным.
Все наши инстинкты и все движения нашего существа сначала опираются на обычные мотивы низшей человеческой природы. Сначала эти мотивы эгоистичны и содержат в себе различные примеси, но потом, очищаясь и возвышаясь, они превращаются в особую и очень острую потребность нашей более высокой природы, которую не могут удовлетворить результаты нашей внешней и внутренней деятельности; и, наконец, они возвышаются и становятся своего рода категорическим императивом нашего существа, и, подчиняясь этому императиву, мы приходим к тому высшему самосущему «нечто» внутри нас, которое все время влекло нас к себе, сначала с помощью соблазнов нашей эгоистической природы, затем с помощью намного более высокого, более широкого, более универсального влияния, пока мы, наконец, не оказались в состоянии почувствовать его собственную непосредственную притягательность, самую сильную и самую непреодолимую из всех. Мы видим, как в процессе преображения обычного религиозного поклонения в Йогу чистой Преданности человек от корыстного и заинтересованного поклонения, принятого в массовых религиях, приходит к принципу бескорыстной и самодостаточной любви. Последняя фактически и является критерием подлинной преданности и показателем того, где мы находимся – на главном пути бхакти или только на одной из боковых тропинок, ведущих к нему. Только после того, как мы перестаем оправдывать собственные недостатки, отбрасываем эгоистические мотивы и становимся недоступны для соблазнов низшей природы, мы заслуживаем божественного единства.
