После расщепления атома вскрылось еще несколько загадок. Одна из них касается трех компонентов, из которых состоит атом, — протона, нейтрона и электрона. Оказывается, что они ведут себя крайне нелогично: иногда они оказываются волнами, а иногда — частицами. Но это же невозможно! Это улатбанси. Представь, что ты в книге поставил карандашом точку... так вот, согласно правилам геометрии, точка — это не линия. И вдруг ты видишь, как точка превращается в линию, а линия снова становится точкой, — что ты скажешь, точка это или линия? Линия — это последовательность множества точек; иными словами, линия может возникнуть лишь тогда, когда одна точка станет множеством точек. Понятие «точка» обозначает единичную точку, понятие «линия» обозначает множество точек. Потому тот, кто становится множеством, а затем снова становится одной точкой, — это мир Упанишад. Это мир сумасшедших, вроде Кабира и Экхарта, но не математиков — таких, как Эйнштейн и Макс Планк.
Но эти крохотные частицы атома ведут себя как мистики — их поведение совершенно непредсказуемо. Иногда они воспринимаются как частицы, а иной раз ведут себя как волны. Так что возникла новая физика, которой пришлось отказаться от концепции достоверности и принять принцип неопределенности. Это означает, что наша математика работает только на поверхностном уровне; если же двинуться глубже, математика оказывается в затруднительном положении.
Улатбанси, коаны Кабира, говорят, что созданный тобой мир математики, сплетенные тобой логические сети годятся на поверхностном уровне; они работают на базаре, но никогда не пытайся затянуть их в глубины жизни.
Там они неприменимы. Именно это и происходит, когда Кабир говорит: «Я был поражен, когда увидел пылающий океан!» Вот скажи, разве океан может загореться? Если вода способна гореть, тогда ничего похожего на науку в этом мире быть не может. Вода гасит пламя, как же она может загореться?
А потом Кабир говорит: «Я видел еще одно чудо: рыба выползла из океана и взобралась на дерево». Да, но рыбы не лазают по деревьям. Если уж на то пошло, они не могут выбраться из океана, не говоря уже о том, чтобы вскарабкаться на дерево! Рыба — водное создание, у нее нет ни ног, ни крыльев, ни когтей. Она не может ни летать, ни лазать по деревьям; ее стихия — вода.
Все эти утверждения наносят удар по логике. Они говорят, что твои расчеты верны в том, что касается поверхностного понимания, но под ним, в глубине, лежит мир, полный чудес. И Кабир столкнулся с этими чудесами лицом к лицу — только тогда он написал свои улатбанси. Если бы Кабира воспитали в лаборатории Эйнштейна, он бы разговаривал на языке современной физики; но он был обычным простым крестьянином и понятия не имел ни о какой квантовой физике. Но при этом он разбирался в жизни, он знал, что рыбы по деревьям не лазают. А когда случится, что рыба взобралась на дерево, или загорелся океан, или дождь пошел с земли на небо, вместо того чтобы идти, как ему полагается, — знай, что или мы сошли с ума, или все существование сошло с ума — или все созданные нами законы и концепции опирались не на знание, а на незнание.
Мистики часто казались сумасшедшими. Причина, почему они кажутся сумасшедшими, в том, что ты не видел всех тех чудес, которые видели они. Для них старый порядок полностью прекратил свое существование, а его место занял хаос. Они видели такие проявления жизни, которые — если бы их увидел ты — разрушили бы и твой миропорядок.
Улатбанси значит, что жизнь нельзя решить при помощи математики. Улатбанси значит, что, какой бы порядок ты ни создал, оставь в нем место и для его противоположности, так как противоположность тоже существует. Если ты забудешь о противоположности, то попадешь в беду. Всегда случается так, что ум пропускает противоположность; мы всегда стремимся привязаться только к одному развитию событий. Ум — большой любитель порядка, поэтому мы игнорируем все, что порядку противоречит, просто отрицая само его существование. Мы создаем определенность.
К примеру, давай предположим, что ты в кого-то влюблен. Твой ум скажет тебе, что ничего, кроме любви, ты к этому человеку не испытываешь. Только любовь. Так вот, ум создает фальшивую определенность, ведь там, где есть любовь, прячется и ненависть. Но ум верует в математику, он говорит, что, если есть любовь, откуда здесь взяться ненависти? Если есть доверие, как может возникнуть недоверие? Если есть день, откуда возьмется ночь? Если есть жизнь, откуда взяться смерти? Умом управляет математика, она отрицает противоположность. Математику определяют как исключение противоположностей.
Но противоположность нельзя исключить только потому, что ее исключаешь ты. Если есть рождение, то в нем прячется смерть, и не важно, какие предположения ты поспешил сделать. Поэтому, когда рождается ребенок, мы никогда не думаем о том, что ему предстоит умереть, и если кто-то во время рождения ребенка скажет, что ни к чему все эти торжества и музыка, незачем так радоваться и веселиться, мы будем готовы растерзать его — как он смеет говорить о таких вещах? Что это за предсказания? Но, говоря об этом, он не делает никаких мрачных предсказаний; он просто наносит удар по нашей логике. Наша логика верит, что существует рождение... «При чем же тут смерть?»
Рождение и смерть — противоположности, потому мы прячем эту противоположность; кладбища мы располагаем на окраинах города. Когда тело несут на кладбище, матери зовут детей домой, чтобы избежать зрелища смерти. Смерть тревожит нашу логику... ведь ребенок спросит: «Этот человек умер, а что это значит?» Дети необразованны, они знают гораздо меньше, чем ты; они еще не полностью отвергли противоположность, она все еще в них присутствует. И ребенок, конечно же, спросит: «А что, я тоже умру?» Сложно препятствовать его любопытству. Если он видит мертвого, он обязательно спросит: как это случилось? Все люди умирают? Он тоже умрет? А с материнской логикой никак не сходится, что ее ребенок тоже умрет. Как ее сын может умереть? Тот, кто недавно родился, умереть не может. Нет, жизни не будет конца: «Все остальные умрут, но не мой сын!»
С Буддой случилась такая история. Умер единственный сын женщины, которую звали Кришна Гаутами. Ее муж скончался еще до этого, и сын стал для нее всем. Она к нему очень привязалась, он был смыслом ее жизни. А потом он тоже умер. Она обезумела от горя и стала бродить по деревне от одного дома к другому, упрашивая людей оживить ее сына. Пытаясь ее утешить, один крестьянин сказал: «Мы не в силах помочь тебе, но в нашу деревню пришел Будда. Ты лучше сходи к нему. Там может случиться любое чудо. Он — само воплощение Божественного!»
Тогда Кришна Гаутами пошла к Будде и склонилась к его ногам, держа на руках мертвого сына. Она положила тело к ногам Будды и произнесла: «Оживи этого ребенка. Больше я ничего не хочу. Если мою деревню посетило само воплощение Божественного, почему я должна рыдать? А если ты не сможешь
сделать даже этого, тогда ты не Божество, как о тебе говорят».
Ученики Будды замерли, ожидая, что случится дальше. Собралась большая толпа, вся деревня была здесь, люди ожидали чуда. Будда сказал: «Гаутами, сделай одну вещь. Оставь тело сына здесь. Я, конечно же, оживлю его. Но вначале пойди и найди в деревне дом, где никто и никогда не умирал. Принеси мне из этого дома несколько горчичных семян».
За что не схватится утопающий? Даже соломинка кажется утопающему спасительной. Кришне Гаутами не пришло в голову подумать, как ей удастся найти в деревне дом, в котором никто и никогда не умирал. Охваченный страстным желанием, человек становится слеп. Она бросилась на поиски, она стучалась во все двери и везде говорила: «Мне нужно несколько горчичных зерен, но при условии, что в вашем доме никто и никогда не умирал».
Ей отвечали: «Гаутами, ты лишилась рассудка? Где ты найдешь дом, в котором никто не умирал? Там, где люди рождаются, они и умирают. Рождение и смерть — части одного явления».
Но у Гаутами не было врбмени все это выслушивать. Она бежала к следующему дому, потом к следующему. К вечеру она побывала во всех домах деревни. К вечеру, когда она уходила из последнего дома, слезы ее высохли. В ее душе произошла революция. Она вернулась к Будде, подняла тело сына и отнесла его на кладбище. Совершив обряд сожжения, она вернулась к Будде и сказала: «Пожалуйста, посвяти меня. Я — саннъясин».
Будда спросил: «Разве ты ничего не хочешь у меня спросить? А как же горчичные зерна? Как же твой сын?»
Она ответила: «Давай не будем больше об этом говорить. Я была в плену иллюзии, забыв, что смерть связана с рождением. Теперь, когда я вспомнила, у меня нет просьб относительно моего сына. Теперь речь идет о Гаутами. Прежде чем умереть, я хотела бы узнать, в чем же суть этой тайны, что за мир нас окружает».
